Встреча выпускников - Дороти Сэйерс

— Действительно ли возможно, что вы — образец справедливости и великодушия? Но нет, вы не превзойдёте в великодушии меня. Я буду сидеть как прекрасная леди и наблюдать, как вы работаете. Хорошо наблюдать за тем, что делается хорошо.

— Если вы так говорите, я стану тщеславным и сделаю какую-нибудь глупость.

На самом деле смотреть на него было приятно, поскольку он хорошо работал шестом: движения его были лёгкими и удивительно быстрыми. Они шли с поразительной скоростью вниз по переполненной извилистой протоке, пока в узком месте выше парома не были остановлены другой плоскодонкой, которая неуклюже крутилась на середине реки и довольно опасно вытолкнула на берег несколько байдарок.

— Прежде, чем выйти на воду, — кричал Уимзи, отталкивая преступников ногой и гневно разглядывая того, кто вёл лодку (волосатого молодого человека, голого по пояс и красного, как креветка, от солнца), — следует изучить правила поведения на реке. У этих байдарок есть право прохода. А если вы не можете работать с шестом, рекомендую отправиться в тихую заводь и оставаться там, пока не поймёте, для чего Бог дал вам ноги.

Услышав это, какой-то человек средних лет, плоскодонка которого была пришвартована чуть дальше по реке, резко повернул голову и закричал звенящим голосом:

— О господи! Да это же Уимзи из Баллиола!

— Так, так, так, — сказал его светлость, оставляя в покое розовую молодежь, и останавливаясь рядом с плоскодонкой. — Пик из Брасенос, ради всего святого! Что принесло тебя сюда?

— Чёрт возьми, — удивился мистер Пик, — Да я здесь живу. Главное, как тебя сюда занесло? Ты не знаком с моей женой — лорд Питер Уимзи, — моя супруга в синем костюме для крикета, остальные — дети.

Он неопределённо махнул рукой в сторону потомства.

— О, я решил навестить старые места, — сказал Питер, когда представления были закончены. — У меня здесь племянник и всё такое. А ты чем занимаешься? Тьютор? Научный работник? Лектор?..

— О, веду семинары. Собачья жизнь, собачья жизнь. Вот это да! Много воды утекло под Фолли-бридж с тех пор, как мы встречались. Но я узнал бы твой голос где угодно. Как только я услышал высокомерный бесцеремонный тон типа «идите к чёрту», я сказал себе: «Уимзи из Баллиола». И разве я не прав?

Уимзи положил шест в лодку и сел.

— Пощади, старина, пощади! Предоставь мёртвым погребать своих мертвецов.

— А знаете, — сказал мистер Пик, обращаясь во всем и ни к кому в частности, — когда мы были здесь вместе… — это было давным-давно, ну да ладно! Если кто-нибудь приезжал с родственником из провинции или с гостями из Америки, которые спрашивали, — а они всегда спрашивают — «Что такое оксфордские манеры?», — мы всегда показывали им Уимзи из Баллиола. Он очень хорошо смотрелся между садами Сейнт-Джон и Мемориалом мучеников.

— Но предположим, его там не было или он не собирался устраивать представление?

— Такой катастрофы ни разу не случилось. Никогда не было так, чтобы не удалось обнаружить Уимзи из Баллиола, стоящего в центре дворика и с изящной дерзостью излагающего кому-то, как надо жить.

Уимзи спрятал голову между рук.

— Мы привыкли делать ставки, — продолжал мистер Пик, который, казалось, сохранил любовь к студенческим забавам, что, без сомнения, объяснялось его непрерывными контактами с первокурсниками, — на то, что они скажут о нём впоследствии. Американцы главным образом говорили: «Боже, ну разве он не совершенный английский аристократ!», — но некоторые из них интересовались: «Ему действительно нужен этот монокль или это лишь часть традиции?»

Харриет рассмеялась, вспомнив о мисс Шустер-Слатт.

— О, Боже, — сказала миссис Пик, которая, казалось, была очень доброжелательной женщиной.

— Родственники из провинции, — безжалостно продолжал мистер Пик, — неизменно теряли дар речи и должны были восстанавливать его кофе и мороженым в Буоле.

— Не обращайте на меня внимания, — сказал Питер, — лицо которого было спрятано, за исключением тёмно-красного кончика уха.

— Но, Уимзи, ты выглядишь просто отлично, — доброжелательно продолжал мистер Пик. — Сохранил талию. Ещё годен на то, чтобы пробежать между калитками. Не могу сказать, что от меня много пользы, за исключением матча родителей, а Джим? Вот что делает с мужчиной женитьба: она делает его толстым и ленивым. Но ты не изменился. Ни на атом. Ни на волосок. Абсолютно такой же. И ты совершенно прав относительно этих мужланов на реке. Я устал наталкиваться на них и получать удары в борт от их скотских плоскодонок. Им даже в голову не придёт извиниться. Думают об этом как о забаве. Глупые чурбаны. И граммофоны, которые орут вам в уши. И посмотрите на них! Нет, вы только посмотрите на них! От этого же тошнит. Просто обезьянник в зоопарке!

— Ну как же, благородные, нагие и античные, — подсказала Харриет.

— Я не это имел в виду. Я имел в виду работу шестом. Посмотрите на эту девушку, вот она перебегает и разворачивается, чтобы оттолкнуться, но так, как будто старается вычерпать со дна весь ил. Того и гляди, свалится!

— Она и одета соответственно, — сказал Уимзи.

— Вот что я вам скажу, — доверительно поведал мистер Пик. — Именно это —  настоящая причина для такого костюма. Они ожидают, что свалятся. Конечно, красиво выйти из воды во фланелевом костюме с безукоризненными наутюженными стрелками, но на деле так не получается.

— Как это верно. Однако мы перегородили реку. Нам лучше продолжить наш маршрут. Я как-нибудь забегу, если миссис Пик мне позволит. Пока.

Плоскодонки разошлись.

— Боже мой, — сказал Питер, когда они оказались вне пределов слышимости, — приятно встретить старых друзей. И очень благотворно.

— Да, но разве вас не угнетает, что они продолжают рассказывать ту же самую шутку,  что и приблизительно сто лет назад?

— Дьявольски угнетает. Это — один из самых больших недостатков пребывания в этом месте. Вы продолжаете оставаться молодым. Слишком молодым.

— Это довольно патетично, не так ли?

Река сделалась более широкой и вместо ответа он присел для толчка, поворачивая плоскодонку, и вода радостно зажурчала под носом лодки.

— Харриет, вы вернулись бы назад в молодость, если бы смогли?

— Ни за что на свете.

— И я. Ни за какие дары, которые вы могли бы мне предложить. Хотя, возможно, это преувеличение. С одной стороны, вы могли бы дать мне то, ради чего я хотел бы получить назад свои двадцать лет. Но не те же самые двадцать лет. И если бы я вернулся к своим двадцати годам, то у меня уже и желания были бы другими.

— Что делает вас настолько уверенным в этом? — сказала Харриет, которая внезапно вспомнила о мистере Помфрете и заместителе проктора.

— Яркое воспоминание о собственном безумии… Харриет! Вы собираетесь сказать мне, что не все молодые люди в двадцать лет ведут себя по-дурацки? — Он стоял, волоча за собой шест, и смотрел на неё сверху вниз, поднятые брови делали его лицо несколько карикатурным.

— Ну, хорошо, хорошо… — продолжал он, — только я надеюсь, что это не Сейнт-Джордж. Это было бы самым неудачным внутренним осложнением.

— Нет, не Сейнт-Джордж.

— Я так и думал, его безумие менее бесхитростно. Но ведь кто-то же был! Ну, я отказываюсь волноваться, потому что вы послали его к чёрту.

— Мне нравится скорость ваших выводов.

— Вы неизлечимо честны. Если бы вы совершили какой-нибудь решительный поступок, то сказали бы мне об этом в письме. Например так: «Дорогой Питер, у меня есть дело, по поводу которого мне нужен ваш совет, но прежде, чем изложить его, думаю будет правильно сообщить вам, что я помолвлена с мистером Джонсом из Джесус-колледжа». Написали бы?

— Вероятно. Стали бы вы тогда расследовать это дело?

— Почему нет? Дело есть дело. Какое дно в старой реке?

— Ил. На каждый толчок вперёд вы откатываетесь на два назад.

— Тогда мы направимся по новому руслу. Ну, мистеру Джонсу из Джесуса моё искреннее сочувствие. Я надеюсь, что эти проблемы не затронут его успеваемость.

— Он только на втором курсе.

— Тогда у него ещё есть время, чтобы переболеть. Я хотел бы с ним познакомиться. Наверное, это лучший друг, который у меня есть в этом мире.

Харриет ничего не сказала. Ум Питера всегда успевал сделать несколько оборотов на один виток её собственного неторопливого остроумия. Было довольно верно, что спонтанное чувство Реджи Помфрета, так или иначе, облегчило понимание, что собственные чувства Питера могли быть чем-то большим, чем нежностью художника к собственному творению. Но Питер совершенно не имел права сделать выводы так быстро. Она негодовала на то, что он входит в её мысли и выходит из них так, как будто это его собственная квартира.

— О, Боже, — внезапно сказал Питер. Он с тревогой всматривался в тёмно-зелёную воду. На поверхность из того места, где шест ударил в дно, выскочила цепочка маслянистых пузырей, и одновременно в их ноздри ударило отвратительное зловоние разложения.