Молчание сфинкса - Татьяна Степанова

— Так сколько там длится полярная ночь? — переспросил Лыков.

— Полгода, — ответил Мещерский.

— А день?

— Тоже полгода. Тебя это не устраивает?

Лыков хмыкнул. Забрал папку с документами.

— Ну что, теперь на вокзал ехать, билеты до Питера брать, а там и на корабль, — он посмотрел на Мещерского. — Ты скажи ей, когда я уеду. Пожелай ей от меня счастья.

— Сам даже не позвонишь, не простишься? — спросил Мещерский. — Иван, ну как же так? Это же самый родной тебе человек, твоя сестра!

Лыков снова усмехнулся — как-то виновато.

— В том-то и беда, Сергун, что она моя сестра. Была б… Эх, ладно. Проехали. Забили.

— Я тебя все спросить хотел, да не решался, — Мещерский даже вспотел от волнения. — В ту ночь, когда мы этого гаденыша поймали, Вальку Журавлева, — ты ехал в Лесное. К ней, к Ане?

— Пьяный я был в дым. Вышел из бара, сел в тачку. Бах — смотрю, уже пилю куда-то на всех парах. Дорога сама ведет, стелется, стерва, — Лыков пожал плечами. — Может, и к ней я ехал, к Аньке, а может, и… Не хочу тебе врать, Сережа. Ненавижу врать тем, кого люблю. Одно скажу — то, что менты меня там, у деревни, тормознули, это к лучшему. Я бы вам там не помощник был в ваших ментовских хитрых делах, а наоборот. Ну что таращишься на меня так печально?

— Ничего. Так. Все утрясется. Я верю — все образуется. Удачи тебе, Иван.

— Где, среди пингвинов? — усмехнулся Лыков. Мещерский смотрел из окна офиса, как он садится в свой раздолбанный «Форд».

Гуд бай…

От Лесного, от которого за эти месяцы отслаивалось, отпочковывалось, отрывалось с мясом и кровью немало составляющих, отделилась еще одна частица — гуд бай…

Из всего происшедшего Катя решила извлечь для себя максимальную пользу. Как только расследование по убийствам было закончено, она тут же засела за масштабный репортаж для «Вестника Подмосковья».

Никита Колосов зашел в пресс-центр в конце рабочего дня. Катю он застал наедине с компьютером. Вид у нее был ужасно сосредоточенный и забавный — она писала. Пальцы так и прыгали по клавиатуре. На столе царил невообразимый хаос: дискеты, компакт-диски, блокноты, разноцветные листки-памятки, пачка фотоснимков.

— Ты мне звонила? — спросил Никита.

— Где тебя носило? — Катя не отрывалась от текста.

— В Пушкино выезжали. Там убийство — бытовуха банальная, ничего интересного для тебя. По пьянке один другого ножом пырнул. Пишешь? Много уже написала? Говорят — ты в отпуск собираешься?

— Да, — Катя с гордостью посмотрела куда-то мимо него — на календарь, где были красными кружками обведены последние дни декабря. — С Вадиком. К северным оленям, в Лапландию.

— А что твой Вадик — выпить не дурак?

— Почему это? — Катя нахмурила брови. — С чего ты это взял?

— Ну раз в Финляндию едете, да еще под Новый год. Там на это время у финнов сухой закон отменяется. Пьют все поголовно. И местные, и туристы. А потом в бане отмокают, детоксикацию проходят. Так что гляди в оба там за своим… Вадиком.

— Спасибо за совет, — Катя покачала головой: ну надо же, а? И это называется — товарищ, напарник, единственный и неповторимый Фокс Малдер для Даны Скалли! Нет чтобы пожелать счастливого пути, приятного отдыха — не дождешься ведь. — А ты где Новый год собираешься встречать?

Никита пожал плечами: а вам-то что? Раз уезжаете со своим драгоценным Вадиком, ну и уезжайте. Скатертью дорога.

— Так чего ты мне звонила? — спросил он.

— Видишь, я статью готовлю. Мне надо кое-что уточнить у тебя, — Катя решила про себя: говорить исключительно на профессиональные темы. Пользы больше будет. — Где сейчас Журавлева содержат?

— В Волоколамске. В изоляторе, — Никита присел на угол стола,

— А где вы нашли орудие убийства?

— Ты имеешь в виду железку, которой он орудовал? Мы выходы на место с ним проводили и следственные эксперименты. Он показал в деталях, как и где убил отца Дмитрия, где прикончил Филологову, где Марину Ткач. Выдал в ходе эксперимента добровольно вещдоки: отрезок металлической трубы, которым наносил своим жертвам удары, а также мобильный телефон, украденный им из сумки Ткач. Железку эту он на стройке нашел, а прятал в нежилой части дома, под лестницей. А телефон сразу после убийства закопал в парке. Откопал уже при нас и при понятых.

— Значит, это он звонил в то утро Марине Ткач? — спросила Катя, делая заметки на мониторе.

— Да, он. Сказал, что Салтыков уезжает в Москву и хочет ее немедленно видеть, что он, мол, поручил разыскать ее и попросить немедленно прийти в Лесное. Смекалки и наблюдательности этому Журавлеву, как видишь, было не занимать. Разобрался, на что Марина быстро, без оглядки купится.

— Да, он с самого начала понял, что Марина добивается Салтыкова. Мы правильно предполагали, что кто-то мог этим воспользоваться. Он что, ждал ее в парке, да?

— Он позвонил ей утром, в восемь часов. И вышел ей навстречу. Там ведь всего одна короткая дорога из Воздвиженского — мимо пруда.

— А если бы Ткач не пошла тогда пешком, а поймала машину на шоссе?

— Тогда она бы осталась жива. Ненадолго, правда. Он бы ждал другого случая. Но убил бы ее непременно — признался, он долго выбирал между ею, Анной Лык вой и…

— Кем? — тихо спросила Катя.

— Ну ты ведь тоже приезжала туда с Мещерским, Никита помолчал. — Журавлев признался мне на дога се: он выбирал, сравнивал. Ведь на этот раз он искал Красавицу. И остановился на Ткач. Он встретил ее в парке. Ударил железной трубой. Потом сбросил труп в овраг. Но перед этим взял из сумки мобильник. Ведь там на определителе остался его номер — он звонил с телефона Изумрудова. Мы его не изъяли, когда самого Изумрудова забрали. В принципе, Катя, он каждый раз действовал по одной и той же схеме. Убийство отца Дмитрия, убийство Филологовой — все это один почерк.

— А откуда он узнал, что отец Дмитрий в тот день едет в город, в банк?

— Да ему Изумрудов об этом проболтался. Он же священника до самой остановки проводил. Отец Дмитрий говорил, что вернется вечером, часов в шесть, автобусом. Журавлев узнал все это и решил, что момент, которого он так долго ждал, наконец-то настал. А ждал он действительно долго. Эпизод с петухом шестого июня произошел, первое убийство во исполнение условий заклятья он совершил лишь через четыре месяца. Вон сколько времени ему потребовалось на то, чтобы решиться и подготовиться. А тут выпал удачный момент — отец Дмитрий один возвращается с автобусной остановки вечером, в сумерках, ну и… Вот так и бывает. Нужен лишь толчок.

— Он сказал что-нибудь про деньги в портфеле? — спросила Катя.

— Он сказал, что тогда, в первый раз, так… разнервничался. — Никита зло прищурился, — убив человека впервые, что про все на свете забыл. На портфель он и не взглянул даже, не поднял его, не открыл. Дал оттуда деру. Когда он стал на Филологову охотиться, видя в ней Мастера, он уже несколько осмелел. Безнаказанность, она всегда наглости придает. В то утро, когда она шла на станцию, он просто незаметно последовал за ней. Догнал на дороге и убил. Как видишь, почти со всеми своими жертвами он намеренно старался расправиться вне дома — ему казалось, что так он будет вне подозрений…

— А ведь ты чуть-чуть не поймал его с поличным, Никита, — сказала Катя. — В тот день, когда вы с Кулешовым приехали в Лесное. Ведь Филологова в то время была уже мертва, и Журавлев как раз возвращался после того, как…

— Он в туалете кровь с кроссовок отмывал, переодевался в чистое. Мне б тогда на этот санузел ихний глянуть — там не только унитаз был, там и раковина, и биде. Мылся он там, в порядок себя приводил, щенок. Но понос, извини за грубость, его точно тогда прохватил со страха. Как от матери про милицию услышал, так и подумал — за ним…

— Обидно, прискорбно, но бывает. В нашей работе все бывает, даже такое, — Катя вздохнула. — Я эти подробности в репортаже опущу.

— Слушай, ты вот все меня спрашиваешь… А я вот тоже давно спросить тебя хочу кое о чем, — Никита наклонился к Катиному лицу. — Ты ведь догадывалась, что это он, Журавлев?

— Правду тебе сказать?

— Конечно.

— Знаешь, как я рассуждала? У нас ведь долго не было вообще никакого мотива. И я искала, прикидывала и так, и этак. Но все не подходило. Отправной точкой, стал для меня дневник этой девочки — Милочки Салтыковой. То, что легенда о бестужевском кладе может быть и мотивом, и источником всех бед, я поняла поздно. Я стала выбирать для себя среди обитателей Лесного того, кто способен принять эту легенду на веру. И не находила такого человека — это было слишком нереально. Они все были такие прагматики… И тут мне снова помог дневник этой шестнадцатилетней девочки. И дело не только в описанных ею условиях легендарного заговора на кровь. Я читала ее дневник и словно слышала ее, видела — вот она сидит и пишет то, что ей интересно, что ее волнует, то, во что она верит. Я впервые тогда задумалась о соотношении веры и возраста, понимаешь?