Венеция. Прекрасный город - Питер Акройд

Утверждалось, что благодаря проституткам, целомудрие уважаемых женщин города не подвергается угрозе. Также предполагалось, что доступность женщин была одним из средств сохранения порядка среди низших классов. К тому же проституцию считали защитой от гомосексуализма. В XV веке, в период широкого распространения содомии, городским проституткам было приказано, высовываясь из окна, выставлять обнаженную грудь. Однако некоторые из них предпочитали переодеваться юношами.

Город был известным центром гомосексуализма и гомосексуальной проституции. Многие считали гомосексуализм восточным пороком, а, разумеется, Венеция многим была обязана восточной культуре. Существовало мнение, что венецианцев, как высказался некий европейский критик, «расслабила и выхолостила нежная итальянская музыка». Изнеженность и роскошь, царившие в городе, якобы растлевали его жителей. Прибавим сюда неоднозначный статус земли и воды, границы и материка. Человеку с повышенной чувствительностью приходилось выходить из привычных рамок. Любовь к мальчикам описана в повести Томаса Манна «Смерть в Венеции», где пожилой Ашенбах умирает, соблазнившись внешностью Тадзио. В этой повести Манн находит верный тон для описания чувственной атмосферы города: «Ашенбаху казалось, что глаза его впивают все это великолепие, что его слух ловит эти лукавые мелодии; он думал о том, что Венеция больна и корыстно скрывает свою болезнь, и уже без стеснения следил за скользящей впереди гондолой».

Венеция влекла людей с неоднозначной сексуальностью: Пруста, Джеймса, Барона Корво, Дягилева и многих других. Как заметил французский писатель Поль Моран в книге Venises (1970), «в Венеции гомосексуализм есть не что иное, как наиболее утонченное из изящных искусств». Однако в XIV и XV веках он был самым страшным и самым наказуемым из сексуальных преступлений. Рассадником этой криминальной деятельности считались аптеки и кондитерские. Паперти некоторых церквей и гимнастические школы также слыли опасными. В Венеции было предостаточно темных коридоров, где Содом мог возродиться. В то время полагали, что гомосексуализм может затопить город. Полагали, что он противоречит природе и естественным законам. Но разве таковой не была сама Венеция?

В XVIII и XIX веках Венецию часто называли шлюхой. Она была известна упадком и торгашеской алчностью. Королева морей превратилась в Шлюху Адриатики, подобно тому, как Византия подверглась осмеянию как Шлюха Босфора. По-видимому, в чувственных роскошных городах имелось нечто весьма тревожащее остальных. В Лондоне XVI века был бордель, называвшийся просто – «Венеция». Город был старой куртизанкой, выставившей напоказ свои золотые побрякушки. В начале XX века Филиппо Томмазо Маринетти описывал его как «погрязший в экзотическом распутстве». Английский поэт Руперт Брук окрестил его «безвкусным и чувственным Средневековьем». Пожалуй, это было неизбежно. Город, провозгласивший себя средоточием святости, обителью Девы Марии, неизбежно ждет позор и утрата иллюзий. С тех пор его репутация изменилась к лучшему. Можно ли считать упадком превращение Венеции в город-музей? Для этого у нас нет оснований.

Не исключено, что широкое распространение или по меньшей мере принятие проституции привело к изменениям в общественной морали. К концу XVI – началу XVII века в городе царила бóльшая терпимость. Когда венецианки надевали платья с глубоким вырезом, обнажая грудь, возможно, они подражали своим заблудшим сестрам. Дисциплина, в которой Венеция нуждалась в начале своего существования, постепенно ослабевала.

В частности, в патрицианских кругах появился персонаж cicisbeo (наперсник или возлюбленный). Он стал компаньоном замужней женщины; не муж, а он сопровождал ее на праздники или сидел вместе с ней в оперной ложе. Он с ней обедал и путешествовал. Он стал ее преданным слугой. Со стороны патриция-мужа возражений не было. В действительности муж поощрял такую связь: жена без кавалера потеряла бы престиж. В некоторых брачных контрактах оговаривалось присутствие cicisbeo в доме. Возможно, подобные отношения не носили сексуального характера. Не исключено, что cicisbeo были гомосексуалистами. Как бы там ни было, это означало, что желания женщины стали принимать в расчет.

Чувственность венецианок была особой темой рассказов путешественников. «Здесь женщины целуются лучше, чем в какой-нибудь другой стране, – писал Байрон. – Этот общеизвестный факт объясняется почитанием образов и, следовательно, ранней привычкой к лобызаниям». Так католическое благочестие ставилось в связь с распутством. Очевиднее всего это отразилось на репутации венецианских монахинь.

В 1581 году в Венеции насчитывалось две с половиной тысячи монахинь. Со временем эта цифра незначительно поднималась или падала, но в качестве средней она годится. К примеру, три века спустя в Венеции было три тысячи монахинь, рассеянных по тридцати трем монастырям в городе и семнадцати в лагуне. Причиной пострижения и заточения этих женщин была склонность патрицианских семей держать незамужних дочерей в заточении. Более половины женщин-патрицианок закончили жизнь в монастыре. Теоретически они олицетворяли чистоту и неприкосновенность правящего класса, однако видимость была обманчива.

Венецианская монахиня Арканджела Таработти написала, что женщин посылают в монастырь «из государственных соображений»; иными словами, слишком большое число приданых разорили бы правящий класс. Молодых женщин приносили в жертву ради денег. К тому же их насильственное заточение повышало финансовый статус женщин, выходивших замуж. Культ Мадонны освящал то, что по сути было коммерческим обменом, обеспечивающим привилегии правящего класса. Религия была выгодным вложением. В начале 1580 года Сенат объявил, что монахинь республики «собирают и сберегают в этих святых местах, словно в сейфе».

В создании этих маленьких тюрем или маленьких островков незамужних женщин есть нечто типично венецианское. Идеальная жизнь в городе в лагуне предполагала навязанную общность. Монастырская жизнь была построена по государственному образцу, во главе обителей стояли аббатисы и группа старших монахинь, или матери совета. Аббатис, как и дожей, избирали. Решающими факторами были возраст и деньги. На стене одного монастыря можно прочесть изречение: «Надежда и любовь хранят нас в этой приятной тюрьме». Эти слова могли бы повторить все граждане Венеции.

Жития наиболее праведных монахинь занесены в анналы города. В свидетельствах современников, собранных в таких благочестивых книгах, как «Некролог монастыря Тела Господня», есть множество упоминаний об их святой жизни и смерти; упоминаний о «чистых девах» и «чистейших девах», кончина которых сопровождалась видениями и чудесами. Венецианцы были помешаны на девственности.

Находясь на смертном одре, монахини постоянно высказывали желание «освободиться из этой тюрьмы». Разумеется, имеется в виду тюрьма земной жизни, но в городе Венеции их желание звучит с особой искренностью.

При этом некоторые из монахинь вели вторую жизнь как проститутки или куртизанки. В середине XVIII века некий английский путешественник писал о монахинях: «Жизнь в их монастырях легка; приемные там более просторны и более доступны; у женщин веселый вид, свежий цвет лица и много свободы в поведении и манере говорить… Я умолчу о том, что говорят о еще большей свободе венецианских монахинь». Летом 1514 года, когда в монастырь Сан-Дзаккария были посланы чиновники с приказанием его закрыть, монахини забросали их со стен камнями и вынудили отступить. Сообщалось о кулачных боях между сестрами. У аббатисы и одной из сестер был поединок на кинжалах из-за благосклонности некоего гос подина. Во время карнавала сестры одевались мужчинами. Одна из них прославилась тем, что имела десять любовников. По получении дорогостоящего разрешения от Папы некоторым из них предоставлялся отпуск на несколько недель, а то и на несколько месяцев. На воротах монастыря висели эдикты, запрещавшие «любые игры, шум, беспорядки, бранные слова, неподобающие поступки, загрязнение территории».

Однако чего можно было ждать в обществе, где большинство монахинь были помещены в монастырь против воли? Их переполняли негодование и ревность. Арканджела Таработти утверждала, что венецианские монастыри «это театр, где разыгрываются самые мрачные трагедии… Везде тщеславие, перспектива и тень, обманывающие глаз». Примечательно, что любые формы венецианской жизни в то или иное время порицаются или прославляются при помощи сравнения с театром.

В начале XVI века Джироламо Приули в своем дневнике обрушивается на монахинь как на «публичных девок» и на монастыри как на «публичные дома». Многие монастыри были не чем иным, как борделями. Это общая тема. В 1497 году францисканский священник заявил в базилике Святого Марка: «Как только иностранец приезжает в этот город, ему показывают женские монастыри, которые на деле следует называть не монастырями, а борделями и публичными домами». Оглашение этого факта с церковной кафедры свидетельствует о том, что он ни для кого не был новостью. В середине XVI века женский монастырь обращенных принимал в своих стенах мужчин, а его духовник исполнял роль зазывалы. Казанова в мемуарах сообщает, что за сотню цехинов ему предложили аббатису монастыря девственниц.