Предел - Елена Лобанова

Оружейная украшалась по мере сил и возможностей железом различной формы и зачастую неясного назначения. Во многих бердышах слишком явно угадывались бывшие крестьянские косы. Трезубец с короткой рукоятью подозрительно напоминал расплющенные вилы. Чекан намекал на родство с сапожным молотком, а алебарда — с багром. Два склепанных вместе топорных лезвия пытались казаться секирой. Для чего предназначался убийственный предмет, бывший когда-то тяпкой, никто не знал. Но Сульс считал его боевым заступом. Ножей, кинжалов и тесаков по стенам было развешено «густо и богато». Факелы, обмотанные просмоленной паклей, гордо красовались в медных креплениях. Все это великолепие регулярно начищалось и полировалось.

Посреди оружейной красовался могучий стол, ножками которому служили четыре дубовых ствола-отпила. Колоды, застеленные коровьими шкурами, претендовали на звание кресел и создавали некий суровый непритязательный антураж. Именно в этой подвальной комнате Нофер Руалон предпочитал пить. Здесь же были написаны все письма к ныне покойному Ноферу Тарлиту. И получались они на редкость героическими.

Спал Благородный Руалон обычно на диване в каминном зале. Другие помещения зимой не отапливались, да и летом туда ходить не стоило — балки подозрительно скрипели и прогибались. Вполне можно было ожидать обрушения.

Зал был еще одним местом, над которым неустанно трудился Сульс. Самым большим упущением, на его взгляд, являлось отсутствие портрета Рыцаря в гордой позе. Оружейник знал, что рано или поздно у Нофера появятся жена и дети. А потомкам нужны портреты предков. Так же не хватало славных охотничьих трофеев. Может быть, доблестный рыцарь и сразился бы с вепрем, но вепрей в округе не было. А воевать зверя в Запретном лесу, Сульс своего господина никогда бы не пустил — так и бесхозным недолго остаться.

С портретом, а точнее, с портретами, все сложилось как-то само собой. Будучи по делам ноферата в Дреште, Оружейник прикупил по случаю красок. Перехожий рисовальщик вывесок клятвенно обещал приехать и написать портрет Доблестного Рыцаря. Но он требовал задаток с Сульса, который совсем не выглядел слугой состоятельного нофера. Сошлись на том, что задаток стал стоимостью за краски, втридорога. Однако, и после года ожидания городской мастер кисти и краски не появился в Руалоне. Тогда Сульс решил взяться за дело сам. Слуги, призванные им в помощники, шесть дней вертели на рыбьем клею кисти различных размеров из конского волоса и свиной щетины. На негодные оконные рамы набивались холсты — до тех пор, пока плотник, наконец, не обил дверцу старой оранжереи так, что её не перекосило. Посмотреть на саму работу собрались все обитатели кухни.

Нофер Руалон стоически позировал три дня к ряду. В результате, появился портрет, с которого свирепо скалился некий монстр, который никак не мог быть Благородным Руалоном. Зато он вполне мог сойти за «предка» и не только Нофера, но и всех людей вообще. Характер мазков и художественные приемы как бы намекали, что творцом шедевра был современник этого самого Предка. Сульс поразмыслил, дорисовал «персоне» бороду и предъявил своему господину. Крист Руалон посерел лицом и ушел в оружейную напиваться. А на вопросы из-за двери «не напоминает ли ему это полотно какого-нибудь деда или прадеда», Благородный Крист в конце концов, ответил, что именно так его прадед и должен был выглядеть… через три года после смерти… если могилу раскопать.

Оружейник не обиделся. Плотник уже освоил правильную натяжку холста. Дело пошло. Следующей картиной стала «прабабушка всех гоблинов». За это название кухарка лишилась черпака. Временно. Потому что она сначала убежала от разгневанного Сульса, но к вечеру осмелела и стащила черпак прямо из-под носа у художника. Он как раз пытался изобразить украшения на шее «прабабушки». В итоге, получилось логично — страшенный «прадедушка», вероятно, держал «самку гоблина» на колодезной цепи. Оружейник только своему господину терпеливо пояснял, что у «прабабушки» на шее — кулон в виде цветка с драгоценным камнем. А вовсе не амбарный замок с шестью дужками. Просто конюх, который предположил эту нелепость, ничего не понимает в украшениях. Но Нофер Руалон запретил Сульсу творить дальше. Он настаивал на том, что его предки хоть и не были благородными, но «не до такой же степени».

Но Оружейник не сдался. Стены зала удручали его пустотой и серостью. Он перепробовал на годность к художественному ремеслу всех окрестных крестьян. Конюха и кухарку — тоже. Испытания проходили у стен Замка. Сульс выдавал рисовальщику уголек и требовал портретов. Дождь несколько раз умывал холодными слезами старые камни. Но верный слуга был неумолим. К концу месяца Оружейник отобрал шестерых художников, в том числе и стража-привратника. Нофер позировать отказался, и рисовали его по памяти. Стражник в пьяном угаре разошелся на целых два портрета. Одно из его полотен оказалось «матерью Благородного Нофера». Кристу Руалону решили об этом пока не сообщать.

Сульс решал вопрос с охотничьими трофеями, портреты сохли.

Как-то по осени Крист Руалон, отужинав, как и привык во дворе, отправился ночевать в обычное место — на диван в Каминном Зале. Нофер очень устал. Весь день он обходил свои владения, как и велел ему Оружейник. «Надо показывать себя подданным и хоть раз в год собирать гарнизон на построение». Гарнизон строиться не хотел. Крестьяне, отпраздновав сбор урожая, ссылались на усталость, рассказывали о курах и жаловались на погоду. А строиться они будут… «если господин даст тесу и дранки». Намаявшись, Крист хотел только спать. А, попав в зал, решил, что уже уснул — вечным сном.

Зал был освещен факелами. Опущенная ниже обычного люстра, сияла на все шестнадцать свечей. Освещенные ярким пламенем, на Криста Руалона таращились со стен существа разной степени страшности. Конечно, превзойти Сульса не смог ни один мастер. Два портрета его работы победно разместились по обе стороны камина. У лестницы на второй этаж сверкали свежей краской три нарисованных чудища — яйцеголовое, змеемордое и невероятное с бычьими глазами. Добрейший Нофер не знал, как вразумить заботливого Сульса. Оружейник потратил немало сил на отделку зала и при этом почти не потратил денег. Оставшиеся четыре портрета Крист решил не созерцать — успеется. Его внимание привлекли сначала рамы картин. Наличники окон верхнего этажа были ошкурены, выкрашены желтой краской и, похоже, символизировали «золоченый багет». А над картинами…

Сульс долго не мог решить, что делать с «трофеями». Способ был только один, пусть и не самый лучший. Он обошел все окрестные деревни и заплатил крестьянам за забой старых свиней. Эти невежественные пахари не желали забивать летом даже старых, дряхлых животных! Каждую из пятнадцати голов Оружейник выварил сначала с солью, а потом с дубовой корой. Как сделать «кабанам» глаза он не знал, поэтому просто зашил шкуру, чтобы грозные трофеи не зияли пустыми глазницами. Конюху под угрозой расправы было запрещено раскрывать страшную тайну. Каждый вечер на конюшне Сульс набивал головы опилками, вставлял крепежные штыри и приделывал свиньям кабаньи клыки. Клыки были самые разные: большие и маленькие, но не слишком маленькие, и разной степени загнутости, как и положено природой. Оружейник сам отковал их, поэтому некоторые вышли слегка воинственными — трех и четырехгранными. Посоветовавшись со скотником, он окрасил эти «зубы» сначала белой, а местами — желтой краской: «как у матерого секача».