Защитник прекрасной дамы - Дженис Беннет

А если их так много, вероятность скандала неизмеримо возрастает, нависая над ней подобно устрашающей грозовой туче.

Она перевела дыхание.

– Что же вы знаете об этих картинах?

Дядя Персивел избегал встречаться с ней взглядом.

– Ну, видишь ли, как сказать… они нужны мне, дорогая.

– Что за бред! – Дафна выпрямилась. – Картины, поскольку они находятся в Дауэр-Хаусе, принадлежат моим кузинам – Софронии, Беатрисе и Элспет, и картины нужны им чтобы спасти школу!

Персивел облизнул губы.

– Этот недостаток родственных чувств, который я обнаруживаю в тебе, заслуживает порицания, моя девочка. Я, твой родной дядя, тоже испытываю настоятельную нужду в этих картинах.

– Вы упускаете из виду то обстоятельство, что мои кузины – и ваши кузины, могу добавить – также приходятся мне весьма близкими родственницами. И к тому же их притязания законны.

– Притязания! – Персивел отмел это понятие как нечто, совершенно не относящееся к делу. – Они прожили в этом доме всю свою жизнь, и что же, они побеспокоились о том, чтобы откопать свое сокровище? Нет! Оно их просто не интересовало!

– Вы же понимаете, что они ничего об этом не знают.

– Вот именно! – подхватил Персивел. – Если сокровище принадлежит им, они должны знать об этом, разве не так? Это доказывает справедливость моих притязаний. Нет! – он поднял руку. – Тебе незачем приносить мне иэвинения. – Он широко раскинул руки. – Я прощаю тебя.

Дафна воздержалась от дальнейших пререканий. ЧТО она может поделать со своим непутевым дядюшкой? Она не знала, как быть. Если он задержится в этих местах подольше, вряд ли она сможет рассчитывать на его деликатность – эта черта вообще не была ему присуща. Он попробует начать с простых игр в карты или в кости, но его сомнительные приемы очень скоро навлекут на него – и на школу – новый скандал. Может быть, мистер Карстейрс…

Эта мысль заставила ее похолодеть от ужаса. Мистер Карстейрс, должно быть, никогда ничего и не слыхал о ее обаятельном, но отверженном родиче. Подробности, которые дядя Персивел мог бы – и, несомненно, не побоялся бы – разгласить… Ее кинуло в жар. Язык у дядюшки был длинный, и не существовало никаких способов, чтобы как-то воздействовать на него. Дайте ему бутылку канарского – и он тут же перескажет скандальную историю своей – а заодно и ее – жизни. И через мгновение весь Бат будет знать, что она провела полтора года за игорными столами того злополучного притона картежников в Ковент-Гардене.

При этом воспоминании она вздрогнула. Ей было тогда всего лишь пятнадцать лет, а ее матушку целиком поглощали другие заботы: воспитание малолетнего сына старшей дочери, приближающееся разрешение от бремени второй дочери и ожидаемая помолвка третьей. Миссис Селвуд была только рада, когда ее четвертая дочь получила приглашения «вести дом» у дяди, и с легкостью дала на это свое согласие, не имея ни малейшего представления о том, какое заведение он содержит. Но тогда у Персивела случилась полоса везения, он перебрался в более добропорядочный квартал на Джермин-стрит, и мать Дафны, наконец, почуяла неладное и заинтересовалась истинной природой дома своего деверя. Она тотчас же послала за Дафной, наложила запрет на какие бы то ни было отношения между ними и сделала все от нее зависящее, чтобы создать для своей дочери значительно более респектабельное окружение.

Ну что ж, подумала Дафна, она достигла респектабельности. В качестве учительницы рисования. Но если правда выплывет наружу, это будет катастрофа. Она не сможет остаться в пансионе, чтобы не бросить тень на его репутацию, ни одно почтенное семейство не пожелает взять ее в гувернантки, она лишится возможности как-то достойно устроить собственную жизнь; случись такое, и ни одному джентльмену даже в голову не придет вступать с ней в какие-либо отношения, кроме самых низкопробных.

Но вот мистер Карстейрс…

Она прижала руки к пылающим щекам. Отношения с мистером Карстейрсом. Союз с ним. До сих пор, в дни, когда крепло их дружеское расположение друг к другу, она решительно запрещала себе давать волю мыслям об этом предмете.

Но сейчас эти мысли вырвались из-под спуда, и в них таился слишком большой соблазн. Он давно уже смутил ее душевный покой. Его юмор, его радостная готовность ответить на любой вызов, брошенный ему обстоятельствами, привлекали ее больше, чем она хотела бы признать. Когда, пытаясь ободрить и успокоить ее, он обнял ее за плечи, сердце у нее забилось сильнее, и ей хотелось только одного – остаться здесь, рядом с ним, чтобы разобраться в этом странном, незнакомом ощущении, которое захватило ее целиком.

Она любит его. Открытие поразило ее, как молния.

Чтобы прийти в себя, она глотнула кофе, но это не помогло, даже перед лицом этого… этого несчастья. Мистеру Карстейрсу не нужна жена. Он избрал для себя другой жизненный путь, он преподаватель Оксфорда, холостяк по призванию.

Но ведь он сказал, что, может быть, не вернется в Оксфорд. Что, если он подумывает о месте приходского священника, викария, где он мог бы работать с теми, кто нуждается в нем?..

А она сама? Прежде она отвергала самую мысль о замужестве: праздное, бесцельное существование по канонам хорошего тона нимало не привлекало ее. Если бы она когда-нибудь и вышла замуж, то ей хотелось бы, чтобы это был союз с джентльменом, который стремится к той же цели, что и она. И в это партнерство она хотела со своей стороны внести ровно столько же, сколько почерпнула бы сама.

Брак со священнослужителем – именно с этим священнослужителем – был бы единственным вариантом, который она считала бы подходящим для себя. Но что могла бы внести в этот союз она сама? Только разрушение.

Бесконечной болью отозвалось в ней осознание этой истины. Если вся история станет известной – а слухи о постыдных секретах имеют обыкновение распространяться быстро – она окажется просто жерновом у него на шее, и его карьера будет загублена. Она не позволит себе так испортить жизнь мистеру Карстейрсу – Адриану.

Его имя, произнесенное мысленно, заставило ее вздрогнуть, но она совладала с собой.

Отныне ей придется держать его на расстоянии. Она не вынесет, если он узнает правду, узнает историю ее жизни, которую дядя Персивел может – и, несомненно, когда-нибудь умудрится – разболтать. Угроза повисла над ней подобно дамоклову мечу, и натянутый волосок стал уже очень тонким.

Дело, конечно, было не в том, что ее прошлое покоробит Адриана. Да, она тасовала и сдавала карты за игорными столами, среди малопочтенной публики, с которой не желали якшаться джентльмены – завсегдатаи более респектабельных заведений. Но ведь он, вместо того чтобы испытать праведное негодование, и этот вызов судьбы примет с радостным азартом, и его рыцарские инстинкты тут же взыграют, и он великодушно навяжет ей защиту и респектабельность, которые можно получить лишь в супружестве – и при этом без колебаний принесет в жертву собственные интересы.