Рождение Контролера - Юрий Никитин

На перекресток вышел костлявый мужчина с длинной седой бородой и безумными глазами, воздел руки к небу и закричал:

– Опомнитесь!.. Грядут великие беды, огонь с небес!.. Народы исчезнут, а людей Аллах сделает других, потому что не исполняем его волю!..

Люди останавливались, слушали, кто-то вскоре уходил, другие остались, завороженные его исступленно-страстной речью. Это в Европе полагаются больше на холодные доводы разума, а здесь часто решает напор, страстность убеждения, призыв к сокровенному в человеке… что с точки зрения науки вовсе не сокровенное, а обычно весьма низменное, однако это знает только крохотная группка, да и та помалкивает, чтобы любители прекрасного не забросали камнями.

Любители прекрасного по уровню такие же, как и здесь, в исламском мире, что очень любят забрасывать камнями все непрекрасное.

Пророк по виду очень неглупый человек и говорит то, о чем мы по большей степени не то что сказать, боимся даже подумать. Всем кажется, что так все будет и дальше, только машины крупнее, а морды шире, но пророк прав, мир станет совсем иным еще до прихода сингулярности.

Ингрид фыркнула:

– Сумасшедший!.. У нас таких в психушки сразу, а тут по улицам ходят…

– Богатая страна, – возразил я. – Даже по улицам такие, а у нас только в научно-исследовательских институтах.

Она посмотрела на меня с подозрением.

– Это такой прикол?

– Народы исчезнут, – подтвердил я. – А тебя в эру победного шествия глобализации не смешат попытки карликовых народцев отстаивать свою идентичность, свой язык, свои обычаи? Ну скажи, имеют ли шансы выжить, скажем, эстонский или латвийский языки, где населения по миллиону человек, из которых половина упорно говорит на русском и практически все владеют английским? И после этого эстонцы будут называть себя культурной нацией, цепляясь за свой язык, как берберы или бушмены?

– Бушменов уже нет, – напомнила она.

– Ну вот!

– Но и американцами не стали, – сказала она ядовито. – Теперь бушмены говорят на десятке языков и отстаивают идентичность наряду с прибалтийскими народами.

– Бушмены, – сказал я, – нам тоже не пример. В Тунисе девяносто девять процентов исповедуют ислам и говорят на арабском. Так что Туниса нет как Туниса, это часть единого арабского мира!.. Он исчезнет в числе последних.

Она сказала с вызовом:

– А какой останется?

– Никакого, – ответил я. Увидел недоумение в ее лице, пояснил: – Из существующих. Ну на фига сингуляру звуки, когда проще переговариваться радиоволнами, лучами, светом… Уж прости, но звуки – это язык животных.

Это нечесаный и лохматый пророк, подумал я с сочувствием, возможно, и слова такого, как «сингулярность», не знает, но чувствует приближение своим обостренным нутром, как животные узнают о приближении непогоды, землетрясений или даже вспышек солнечных пятен.

Только этот пророк обладает еще и обостренным умом, что позволяет делать какие-то выводы, а на их основании строить достаточно верные, хотя и совершенно сумасшедшие, с точки зрения нормального человека, прогнозы.

– Все равно сумасшедший, – сказала она независимо.

– Да, – согласился я. – Тунисский Курцвейл.

Я хоть и не блондин, совсем напротив, почти с такими же черными волосами, как у Ингрид, но кабинетная моя морда под знойным солнцем приобрела красноватый оттенок, дня через два начнет шелушиться и отслаиваться лохмотьями, а это сразу выдает пришельца из враждебной Европы.

Когда-то таких в Тунисе было много, туристы оставляли в отелях, магазинах и на разных развлечениях миллиарды долларов, теперь же сюда едут только безбашенные искатели приключений, остальные благоразумно предпочитают посещать более спокойные страны.

Ингрид сказала тихонько:

– Похоже, наемников в нас не видят. Ты слишком уж… благообразный. Как адвентист Седьмого дня.

– Я бы не назвал их благообразными, – ответил я. – Это потому что ты со мной. Такая нежная и одухотворенная, прям тургеневская Лейла, а то и вовсе Зухра.

– Не умничай, – сказала она. – Разумничался!..

Мы постепенно двигались к центру города, улочки становились уже более узкими, кривыми, какими-то домашними, лавочки стоят тесно, а если нет лавки, то обычно там широкий полосатый навес, напоминающий штатовский флаг, даже красные полосы чередуются с белыми, хотя, думаю, такие навесы ставили здесь, когда не то что Штатов в помине не было, но и Великобритания была всего лишь Оловянными островами для молодого еще Рима.

Глава 6

Из здания впереди вышел высокий худой чернокожий подросток, в белой хламиде, в такой ходил еще Авраам, судя по фильмам, на голове арафатка, сразу вперил в нас взгляд, полный молодой и всегда справедливой ненависти к угнетателям.

– Африка для черных! – крикнул он.

Ингрид не поняла, но потянула меня мимо, но я ответил дураку с высокомерием грамотного человека:

– Нам, арабам, насрать на черных. Для Аллаха все равны, он не различает цвет кожи, ибо смотрит в души.

Он крикнул еще злее:

– Ты франк!.. Убирайся с нашей земли!

– Для Аллаха нет франков, – отрезал я, – как нет и арабов. Есть только верные и неверные. А у тебя, дурак, нет ни души, ни веры.

Ингрид потащила меня дальше, прошипела сердито:

– Ты чего?..

– Чего «чего»?

– Зачем такой задиристый?.. – сказала она.

– А ты что, уже понимаешь язык священного Корана?

– У тебя голос наглый, – заявила она обвиняюще. – И не бреши, что цитировал Коран. Вообще брехать так нагло не по-профессорски! Ты роняешь престиж ученого!

– Где ты видишь аудиторию? – спросил я. – А на отдыхе мы все туристы. Как только снимаю галстук, я свободен и раскован, как Маяковский на прогулке с Пушкиным.

За нами со снисходительной улыбкой наблюдал из-под навеса расположившийся в тени роскошный старик с седой окладистой бородищей, грузный, но не толстый, а как бы величественный, с мудрым взглядом и много повидавшими глазами.

Я подумал, что не часто бывает так, когда по первому взгляду можешь сказать, что этот человек мудр, а этот всего лишь начитан и в меру интеллигентен.

Хорошо хоть, дураков видно издали…

Он сделал мне знак приблизиться, настолько властный, что мои ноги почти сами по себе сделали шаг в его сторону. Может быть, потому, что властность не от чувства превосходства, а как если бы старый мудрый дед подозвал меня жестом, чтобы объяснить в двух словах, как все-таки оседлать эту лошадку.

– Ты мудрый человек, – произнес он, – вижу, франк, но почему ты знаешь Коран лучше многих правоверных?

Я ответил почтительно:

– Мой господин, стыдно жить в этом мире и не знать Священной Книги Мудрости!