Русский флаг - Александр Борщаговский

Мелькает мысль: а что, если умереть? Посмеяться над такими прохвостами, как Никольсон или ничтожество Клеменс (по-видимому, он подсунул ему "Дейли ньюс", — кто другой мог это сделать?!). Если бы уйти, не навлекая на свои седины позора! Заставить окружающих возносить ему хвалу, сожалеть, говорить прочувствованные речи и лицемерить так же, как они лицемерят при его жизни.

Несчастный случай?.. Неосторожное обращение с пистолетом? Внезапный выстрел — и никто не осмелится назвать это самоубийством! Предоставить Никольсону и Депуанту погибать от русских ядер, а самому уйти, как подобает сильному? Если эскадру постигнет неудача, никто не станет хулить его, жертву несчастного случая. Найдутся и такие, которые скажут: "Если бы был жив Прайс! О, если бы этот славный старик, этот старый отважный солдат был жив, разве так обернулось бы дело?" Такие всегда находятся.

И сразу же вместо разверстой могилы позора Прайсу представилась пышная поминальная служба в кафедральном соборе св. Павла. Вереница карет, кэбов, экипажей, замершие на дороге омнибусы… Печальные лица, траур, семья, окруженная вниманием и почетом, дорога из белых роз, по которой душа Прайса и доброе имя его восходят к вечному блаженству…

А те, которые считают его стариком, выжившим из ума, пусть отдают жизнь за честь британского флага! С него хватит. Он заслужил право на этот последний выстрел. Он хитрил с кафрами, бушменами, голландскими колонистами в Африке, со священником, которому исповедовался, — можно ему один раз схитрить с Англией! Многие делают это каждый день и купаются в золоте, пользуются репутацией лучших, благороднейших, честнейших граждан Англии. Разве он не платит тяжелой цены? Разве он не ищет самого малого для себя — только покоя и доброго имени?

Ноги Прайса одеревенели. Всю ночь он двигал ими, не сбиваясь с шага. Из угла в угол. Из угла в угол.

На рассвете в каюту Прайса постучали. Понадобились немалые усилия, чтобы казаться спокойным и полным решимости.

Прайс ответил на приветствие Барриджа и вышел с ним на палубу. Флаг-капитан что-то говорил о принятых диспозициях. Прайс деловито покачивал головой. Он сегодня суров и внимателен как никогда.

"Президент" готовился к сражению. Снимались щиты и переборки кают, отделяющие их от артиллерийских батарей. Дюжие руки матросов убирали переборки адмиральской каюты. Теперь каюта и батарея с находящейся на ней орудийной прислугой представляли собой одно целое. Матросам хорошо видно, что делается в каюте. Теперь Прайс не смог бы ни открыть незаметно бюро, ни выпить тайком рюмку рому.

Ветер достаточно силен, чтобы "Пик" и "Президент" могли занять свои места без помощи "Вираго". Но "Форту" понадобится буксир: он стоит так, что при необходимой эволюции попадет под обстрел русской батареи.

"Пик" начал двигаться. С "Форта" подали буксир на пароход.

Сигнальные флаги взвились на мачтах.

— Теперь мы готовы! — громко сказал Прайс и спустился в свою каюту.

Он открыл бюро, вынул два пистолета и, зарядив их, остановил выбор на одном. Внимательно, держа палец на спусковом крючке, осмотрел вороненую сталь, заглянул в короткий ствол, словно заметив внутри пятна ржавчины. Правый глаз Прайса нервно подергивался, но он был зажмурен, — иначе орудийная прислуга, стоявшая в нескольких шагах от него, заметила бы, что с адмиралом неладно.

Пистолет скользнул вниз, от левого глаза к груди, и когда он оказался на уровне сердца, раздался выстрел. Прайс упал, растянувшись почти во всю длину каюты.

В последний миг рука адмирала дрогнула, и пуля прошла чуть выше сердца. Он лежал без сознания, в крови, медленно выползавшей из-под левого плеча. Барридж трясущимися руками расстегнул мундир, разорвал тонкое полотно рубашки. На груди почти не было крови, жесткая седая поросль окружала небольшую рану. Видимо, кровь заливала легкое.

Адмирал приоткрыл левый глаз. Тусклый зрачок дрожал в сетке рыжеватых седых ресниц. Правый глаз закрыт, словно парализован. Сознание того, что он жив, не радует Прайса. Что-то сломалось внутри, лопнула пружина, двигавшая его поступками, возобновлявшая силы и волю, и нет желания сопротивляться смерти.

Возле него Барридж. Это хорошо. Самый доверчивый из всех… Нужно сказать что-то такое, что Барридж непременно запомнил бы и передал другим.

— Проклятый… пистолет… — прохрипел Прайс, чувствуя, как клокочет у него в груди и пена выступает в углах губ. — Кэт… дорогая Кэт… Вы победите, капитан…

Барридж почтительно склонил голову.

Прайс закрыл глаза и после этих драматических слов только изредка поглядывал на окружающих сквозь дрожащие, прижмуренные веки.

Вокруг адмирала суетились люди. Медик "Президента", мсье Гренье, офицеры. Его положили на кушетку. Длинные ноги в чулках повисли без опоры. Потрясенный Депуант о чем-то вполголоса расспрашивал Барриджа.

— Ах, какое несчастье! — восклицал француз через правильные промежутки.

По трапу спустился Никольсон, — только он умеет так тяжело ступать на каблуки. Прайсу очень хочется взглянуть на Никольсона, на выражение его лица, но он отказывает себе и в этом.

"Нет, нет… Только лежать и слушать! Насладиться скорбью подчиненных. И уснуть…"

Так проходит час. Слух Прайса ловит отдельные слова и фразы. Его собственные слова, брошенные как приманка Барриджу, у всех на устах. Их повторяют, им придают должный смысл и направление. Скоро у его постели разыграется привычная комедия притворства, ханжества, спектакль, ради которого он и убил себя.

Мсье Гренье в трех шагах от него объясняет кому-то, что все зависит от сердца:

"Выдержит ли оно? Он давно не приходит в сознание… Это прискорбно…"

Взглянуть бы на того, кому он это говорит… Что он — растерян, огорчен или равнодушен, слегка прикрывшись показным участием?..

Сквозь щелку век Прайс осторожно смотрит на окружающих, слабо различая их. Они плывут, точно под водой.

Доктор попросил всех оставить каюту. Офицеры тяжело поднялись по трапу, словно на плечах у них уже колыхался гроб или костлявое тело, завернутое в парусину. Около Прайса остались врачи, — они отошли в сторону и совещаются. Тут же Депуант и Никольсон.

Адмирал чуть приоткрыл глаза и уловил презрительный взгляд Никольсона. Прайс захрипел.

— Я приказал прекратить все приготовления, — сказал нерешительно Депуант.

— Сегодняшний день испорчен, ничего не скажешь, — согласился Никольсон.

— Думаю, что адмиральский флаг не должен быть спущен… до занятия Петропавловска?

Прайс ждет, что ответит Никольсон, старший после него на эскадре.

— Пожалуй, — процедил сквозь зубы капитан "Пика".

Длинная, мучительная пауза. Прайс пытается представить себе, как топчется на месте растерянный француз в поисках слов, приличествующих моменту, но и приятных молодому честолюбцу.

— Какой человек умер! — раздается наконец вздох Депуанта.

— Вы верите в несчастный случай? — спрашивает Никольсон грубо.

— Побойтесь бога!.. — начал было Депуант, но собеседник прервал его:

— Пусть он трепещет бога и страшного суда! Выживший из ума старик!

— Ради бога, капитан… — прошептал Депуант. — Я тоже подозревал… Но этого не должен знать никто до окончания боя. Вы дадите мне честное слово офицера… Вашу руку!

Молчание.

Умирающий видит их рукопожатие, слышит, как легко взбегает по трапу Никольсон. Это походка человека, который вполне уверен в своем благополучии и силе. Депуант приближается к распростертому телу Прайса, чтобы проститься, но губы шепчут слова, от которых адмиралу становится совсем худо:

— Ах, какая подлость!.. Связал меня господь на старости лет…

Больно сердцу. Кажется, кто-то накачивает его воздухом и сердце вот-вот разорвется… Прайс не может ни крикнуть, ни пошевелить рукой, хотя мысль еще работает. Но когда матрос, подвешивая ковер в том месте, где была переборка, весело сказал своему товарищу: "Бешеный дог не будет больше скалить зубы! Он получил чего заслуживал", — Прайс чуть приподнялся, хотел закричать, жить назло всем, и упал на спину, чтобы больше уже не подниматься, не видеть ненавистных лиц, не слышать поношений.

Левое легкое, налившись кровью, задушило старое, немощное сердце Дэвиса Прайса, контр-адмирала.

ИДИТЕ!

I

Завойко неотлучно находился на Сигнальной батарее, наблюдая за кораблями в зрительную трубу. С самой батареи не видно эскадры, с запада позиции защищены скалою — она служит батарее траверсом и заслоняет всю северо-западную часть залива. Орудия установлены так, чтобы защищать подходы к Петропавловской бухте. Только выйдя вперед бруствера, на наклонную, покрытую щебнем площадку, можно следить за противником. Но тут неудобно, голо и площадка слишком наклонена к заливу.