Игра не на жизнь. Проходная пешка - Наталия Курсанина

~~~

Разговаривали ордынцы на жуткой смеси украино-турецкого сленга. Благо, что оба языка я знала неплохо, но, когда я говорила, они понимали меня с пятого на десятое. Не могу я ломать языки так, как это выработалось за несколько столетий взаимопроникновения культур. Ха! Вы еще не слышали украинско-русский суржик! Это вообще нечто, переводу литературному неподдающееся. Тут хоть слова не корежили, а только смешивали, получая в одном предложении часть украинских и часть турецких. Но самое смешное оказывалось, когда в обоих языках встречались одинаково произносимые слова с совершенно разными понятиями. Вот, например, дурак — что для нас оно означает, переводить не надо, а по-турецки — это остановка. Да-да, именно «остановись», «постой» — все это передается кратким и эмоциональным «дурак!». А еще одно слова — башка. Что в голову приходит? Правильно — голова это. Дурная, но голова. Не тут-то было! Башка — это «другой», «иной». Все это было бы смешно, если бы не было так напряжно каждый раз переспрашивать у Конаша, что он имел в виду и правильно ли я поняла то, что он или какой-нибудь другой ордынец сказал.

Меня они с трудом понимали по той же самой причине — литературный украинский и литературный турецкий были им незнакомы. На этот счет у Конаша возникло подозрение, откуда я знаю такие древние языки. Пришлось отговариваться книжным образованием и частными уроками по древним языкам, а также родителями, которые хотели воспитать высокообразованную леди. Ну, и сразу же съезжать, что у них, из-за моего неусидчивого характера, это не получилось.

К обеду мы до лагеря не дошли. С одной стороны, это меня жутко радовало и давало дополнительное время обдумать все аспекты поведения и легенды при встрече с гетманом, а с другой стороны — больше присмотреться к ордынцам и понять их. У всех мужиков, которые занимаются тяжелым физическим трудом и по долгу работы или службы собираются в сугубо мужские коллективы, есть одна немаловажная особенность — они все очень уважительно относятся к попавшей в их круг женщине. Если, конечно, эта женщина с первой же ночи не раздвинула ноги и не набросилась на них, как оголодавшая нимфоманка. К этой категории всегда и везде были другие подходы. Помню, в бытность свою в Турции не один раз сталкивалась с таким проведение досуга, как приглашение в ресторан. Что тут особенного? По нашим меркам — ничего. А вот по турецким! Приглашает тебя в ресторан один человек, а за соседними столиками уже сидят его друзья, которым он заранее сообщил место и время рандеву. Через некоторое время его дружки начинают по одному, по два подходить к столику, и он, как гостеприимный хозяин, их приглашает познакомиться со мной и присесть за наш стол. Вот так и собирается компания в десять-пятнадцать мужиков с одной женщиной. Знаете, для чего это все? Вовек не угадаете! Для хвастовства! Когда все уже пересядут за наш стол, начинается одаривание подарками. Это тоже своеобразный ритуал — сначала даритель, он же «мой» мужчина, достает и показывает подарок. Все цокают языками и качают головой. Потом подарок обходит весь стол, и каждый может непосредственно убедиться, что золото настоящее, и выразить свое восхищение. Вы думаете, восхищение мне? Ага! Своему другу, который делает этот подарок! Мол, какой ты классный, если такое даришь. И только в конце этой всей показухи презент наконец доходит до меня, и я должна его тут же надеть, сняв перед этим все кольца или цепочки, надетые ранее. Самое удивительное, что на интимные отношения никто не претендует. Все чинно и красиво. Не дозволяются даже намеки на какое-то пошлое действие или слово. Между прочим, если через некоторое время девушку приглашает в ресторан один из друзей, а ее «бывший» сидит за соседним столиком — это ничего ровным счетом не значит.

Примерно так же оказалось и здесь. Спокойно и уважительно. Если куренной атаман ни намеком, ни в открытую не позволил, то предъявлять на меня «право первой ночи» никто не рискнет.

Шли мы не по прямой. Несколько раз сворачивали почти под прямыми углами, и я, отнюдь не страдающая топографическим кретинизмом и даже проработавшая пару лет инструктором горного туризма в Крыму, запуталась. Куда мы идем? В сторону лагеря, в сторону замка или вообще черт знает куда? Да и темп, заданный мужиками, я не осилила. Сдохла. К дневному привалу я думала, что ноги отпадут, а желание двигаться дальше могло возникнуть только под угрозой пятидесятого калибра в лоб. Дышала я с трудом, но астматический приступ, ужалив с утра, больше не повторялся. Это не значит, что астма прошла, нет — просто если я смогу поберечь себя и больше не спать на холодной сырой земле, то через недельку дыхание выровняется, и все войдет в норму. Не первый же год замужем! Почти каждую осень хрипящий кашель и судорожные вдохи определяют для меня границы дозволенного — а то бы я домой из своих путешествий и не возвращалась. Приходится. Поздняя осень, зима, весна до мая месяца — время, когда я должна сидеть в теплых стенах и делать вид, что наслаждаюсь отдыхом и уютом. На самом деле с нетерпением ждать, когда уже можно будет вырваться из давящей коробочки хрущевской квартиры на просторы дорог. Организм четко ограничил здоровьем мою неуемную жажду приключений. Но не в этот раз.

Я с наслаждением вытянула гудящие ноги и откинулась на свернутый плащ. Лепота! И только вознамерилась прикрыть глазки и подремать хоть полчасика, эти вояки решили размяться. Куда тут уже поспишь, если по всей немаленькой полянке с гиканьем и криками носятся тридцать мужиков и со всей дури машут подручными предметами. А под руками у них только сабли, кинжалы да длинные, двухметровые пики. И я должна пропустить такое зрелище?! Да ни в жизнь! У каждого бойца было свое излюбленное оружие и под него же выученная техника — длинный, сильно изогнутый шамшер выводился на короткий замах и режущий удар с хорошим оттягом. Более тяжелая, но меньше изогнутая и широкая ордынка с утяжеленным наперстком-навершием легко вращалась на веерной защите и сбивала встречные удары утяжеленной серединой, не допуская саблю противника до небольшой, едва прикрывающей руку гарды. Особенно понравилась мне легкая подвижная сабля «карабеля», хват которой немного отличался от обычного тем, что большой палец не участвовал в общем обхвате, а лежал на рукояти с упором в ребро стержня, а навершие в виде птичьего клюва давало дополнительный упор мизинцу. Тут требовалась уже другая техника, так как добавление силы с акцентом на большой палец сулило преимущество при отвесных рубящих ударах. К сожалению, сабель с уникальным польским перстнем для большого пальца я не увидела. Это означало только одно — все типы сабель попали в этот мир из нашего прошлого не позже начала XVII века. А значит, о Богдане Хмельницком тут никогда не слышали, а вот про Байду, он же Дмитро Вышнывецькый, я упомянуть могла.