Запретная любовь - Халит Зия Ушаклыгиль

Услышав от Нихаль, что Аднан Бей и Бихтер были в их комнате, он глубоко вздохнул. Увидеть их вместе облегчит встречу после его исчезновения. Бехлюль поздравлял себя за выдержку, когда через пять минут входил в кабинет Аднан Бея. Он нашёл в себе силы равнодушно отвечать на шутки Аднан Бея. Аднан Бей пытался обвинить его в наличии отношений, которые Бехлюль не мог признать, и говорил, глядя на Бихтер:

— Вот увидите, Бехлюль снова исчезнет на несколько недель после того, как проведёт здесь эту и может быть ещё одну ночь.

Бехлюль и Бихтер обменялись печальными, беспокойными взглядами. Бехлюль взглядом хотел сказать: «Вы верите? Это не более, чем несколько старых шуток». Затем он ответил Аднан Бею:

— Кто знает, может быть, Вы правы. Я всю зиму был послушным ребёнком, так что теперь можно всё простить, верно?

Бихтер не участвовала в разговоре и, не поднимая глаз, продолжала лихорадочно вышивать кусок сукна. Аднан Бей со странным упрямством хотел продолжить шутку и вовлечь и Бихтер в разговор. Бехлюль отвечал, продолжая оставаться равнодушным, он демонстрировал апатию, похожую на признание, когда защищался, а затем пытался перевести разговор на другую тему. Это оказалось пыткой для них обоих. Казалось, Аднан Бей специально хотел прижать их. Бехлюль впервые почувствовал подозрение:

— Неужели он знает?

Они с Бихтер ещё не поговорили. Бехлюль в какой-то момент собрал всё своё мужество и спросил:

— Тётя, Ваша мама приехала, верно? Где она? Наверху?

Он встал. Перед уходом он хотел увидеть глаза Бихтер, но они были прикованы к вышивке и оставались глубоко обиженными.

***

Фирдевс Ханым отдали комнату мадемуазель Де Куртон. Утром её сажали в специальное кресло, вывозили в холл, подвозили к окну и почти всегда оставляли этот потёртый цветок Босфора в одиночестве до вечера на фоне зелёных вод в тени холмов Канлыджи, как будто у края могилы жизни. Бехлюль не видел её три месяца. Он лишь слышал кое-что о ней. После долгой молодости, конец которой она по-прежнему не в силах была вынести, Фирдевс Ханым неожиданно потерпела крах, словно усилия, потраченные, чтобы оставаться молодой, привели в беспорядок состояние здоровья старушки. Когда она, высокая, статная, всё ещё красивая, сидела в своём кресле, то была подобна крепкому дереву, которое, иссушив свои соки, однажды вдруг упало на обочину дороги. Её колени постоянно болели; ей нужна была помощь, чтобы утром встать с постели. Больше всего её бесила необходимость ждать милости от другой руки, чтобы подняться, она неистово хотела укусить протянутую ей руку. Поэтому рядом с Фирдевс Ханым дольше пятнацдцати дней невозможно было удержать служанок. Ни одна из восьми девушек, пришедших по очереди на место Катины, которая ушла, собрав достаточно денег, чтобы стать невестой, не смогла заменить её и однажды Пейкер даже пришлось обратиться к Якупу, чтобы усадить Фирдевс Ханым в её кресло. Затем если Фирдевс Ханым была сердита на свою служанку, стало традицией звать Якупа и в его руках сердитая пациентка становилась тихим, безропотным, послушным, мягким ребёнком. В мужских руках словно было такое волшебное свойство, что Фирдевс Ханым говорила о целительном спокойствии несколько дней после того, как он лишь поддерживал её за руки и плечи, усаживая морщинистую груду мяса в её кресло.

У Фирдевс Ханым началось безумие, она будто взбесилась. Теперь она ругалась со всеми, с зятем, с дочерью, с Феридуном, с иногда приходившей Бихтер, а потом кричала, ворчала и плакала, когда все сбегали от такой раздражительности и оставляли её одну в кресле. Наличие больного становилось непосильным бременем для спокойной жизни маленького жёлтого особняка. Узнав, что дочь беременна вторым ребёнком, Фирдевс Ханым пришла в ярость. Она считала это постыдным, непростительным проступком. В доме будет невозможно спокойно поспать пару часов. Это сделали специально, чтобы заставить её сбежать из дома. Пейкер ничего не ответила на безумства матери. Как-то вечером Нихат Бей пришёл домой с важной новостью, которую давно ждали супруги. Наконец, было принято решение об увеличении жалования, связанном с повышением его служебного ранга. Хотя семья ожидала, что Фирдевс Ханым будет очень довольна, она, наоборот, посчитала это обманом, устроенным против неё.

Значит, теперь можно было пожертвовать её существованием, если она захочет покинуть этот дом, никто не будет возражать, что означало своего рода изгнание. Она плакала, всхлипывая как ребёнок, пока супруги удивлённо молчали рядом с этим азартом безумия.

С тех пор Фирдевс Ханым нашла повод для мести за счастье супругов. Каждое утро она говорила зятю и дочери: «Вы знаете? Мне сегодня лучше». Она словно угрожала им возможностью выздоровления. Однажды она ужасно поругалась с Нихат Беем из-за того, что лечащий врач упомянул о сырости в особняке:

— Думаете, я не поняла? — сказала она. — Вы научили его этой лжи, чтобы избавиться от меня! Но Вы забываете, что Вас двоих, а не меня можно выгнать из этого особняка.

Чаша терпения Нихат Бея, наконец, переполнилась. Они уйдут и оставят её одну. Фирдевс Ханым со смехом ответила:

— Одну?

Но зачем ей оставаться одной, она тоже выйдет замуж. Да, просто выйдет замуж, она ещё достаточно молода для этого.

Тогда супруги замолчали, посмотрев друг на друга перед лицом этого безумия. На следующий день Фирдевс Ханым захотела увидеть Нихат Бея и, когда он пришёл, сказала:

— Я передумала. Может быть, сырость в особняке настоящая, я уезжаю к Аднан Бею.

И вот, из-за идеи, за одну ночь родившейся в больном сознании Фирдевс Ханым, она уже два дня находилась в особняке Аднан Бея. Увидев себя в углу большого холла, как брошенный старый сломанный стул, она сразу почувствовала, что этот новый стиль жизни тоже таит в себе долгие часы мучений от печальной скуки. Дочь и зять довольствовались коротким временем, проведённым с ней по утрам и после ужина. Нихаль, появлявшаяся как порыв ветра, не могла оставаться. Несрин и Шайесте проходили мимо, странно улыбаясь издали. Фирдевс Ханым оставили под присмотром немки, специально нанятой Аднан Беем. Единственными развлечениями были маленькое зеркало и небольшая пудреница, которые Фирдевс Ханым то и дело брала со столика рядом с креслом. Если раньше они, как небольшой грех, хранились в её сумочке, то сейчас не нужно было даже накрывать их носовым платком. Даже присутствие Аднан Бея не мешало ей иногда брать их для того, например, чтобы поправить макияж глаз.

Сегодня Бехлюль нашёл Фирдевс Ханым наверху, поправлявшую волосы на висках перед маленьким зеркалом, пока немка массировала ей колени.

Фирдевс Ханым встретила Бехлюля с радостным криком:

— Ах, это Вы? Вы, наконец,