В тени граната - Виктория Холт

Только через одиннадцать дней после мятежа он въехал в город и занял свое место на возвышении в зале Вестминстерского дворца. С ним приехали три королевы — Катарина, Мария, бывшая королева Франции, которая оказалась счастливее в роли герцогини Саффолк, и Маргарита, королева Шотландии.

— Приведите ко мне арестованных,— вскричал Генрих, грозно нахмурив брови,— чтобы я мог увидеть тех, кто бунтует против меня.

Когда ввели арестованных, в толпе послышались причитания. Перед Генрихом стояли четыреста мужчин и одиннадцать женщин, грязные от пребывания в тюрьме, отчаявшиеся, ибо им было известно, что случилось с их предводителями, и они ждали, что их постигнет тот же жребий. У них уже были веревки на шее. В окружавшей толпе были семьи этих мужчин и женщин.

Король пришел в ярость. Они посмели поднять руку на его купцов, они спалили дома его горожан, они заслужили самую худшую смерть, которую только можно придумать.

Весь город был занят войсками, вокруг него стояла стража, и он хотел показать этим людям всю мощь Тюдоров.

К нему приблизился Уолси. Он сказал:

— Ваше Величество, умоляю пощадить этих людей.

Маленькие глаза Генриха засверкали. Он ненавидел их, этих мужчин и женщин с безумными глазами. Они посмели порицать его правление. И все же... они и были народ. Король должен всегда радовать свой народ.

Он поймал взгляд Уолси; кардинал предупреждал его: «Ваше Величество, лучше будет простить этих людей. Милостивый жест... здесь в сердце вашей столицы. Могущественный, но милостивый король».

Да, он знал. Здесь опять было что-то от маскарада. Он должен сыграть свою роль, как всегда это делал.

Он сердито посмотрел на Уолси и сказал:

— Этих пленников следует взять отсюда и повесить на виселицах, приготовленных для них в городе.

Катарина смотрела на лица женщин, пробившихся в зал. Это были матери, а некоторые из мальчиков, стоящих здесь на пороге смерти с петлей на шее, были их детьми.

Она не могла этого вынести. Сорвав с головы свой убор так, что ее волосы рассыпались по плечам, как и подобало просителю, она бросилась к ногам короля.

— Ваше Величество, умоляю вас, пощадите этих пленников. Они молоды. Дайте им подрасти и служить Вашему Величеству.

Генрих, широко расставив ноги и поигрывая огромной жемчужиной, свисавшей с его ожерелья, посмотрел на нее с нарочитой нежностью и сказал:

— Ты женщина, Кейт, и отзывчивая. Ты ничего не понимаешь в таких делах...

Катарина повернулась к Марии и Маргарите и те, видя умоляющее выражение в ее глазах и тронутые зрелищем этих несчастных пленников и их горюющих семей, тоже распустили свои волосы и опустились рядом с Катариной на колени у ног короля.

Генрих разглядывал их и глаза у него стали пронзительно синими.

Три королевы у его ног! Какое зрелище для его народа!

Он сделал вид, что раздумывает.

К Генриху также воззвал и Уолси — великий кардинал, который проезжал по улицам в такой пышной процессии, что не уступал и королю.

Его призыв был предупреждением, но предупреждение было излишним. Генрих и так собирался сделать великодушный жест.

— Я не могу устоять, когда меня так просят,— заявил он.— И я хорошо знаю, что эти глупые мужчины и женщины сейчас сожалеют о своем безрассудстве. Они останутся в живых и станут моими добрыми подданными.

Раздались радостные крики. Арестованные сбрасывали с шеи веревки и подкидывали их высоко вверх.

Генрих стоял, наблюдая за ними — сыновья, бросившиеся в объятия своих матерей, жены, обнимающие мужей, — и на лице у его расплылась самодовольная улыбка.

А у наблюдавшей эту картину Катарины по щекам лились слезы.

ТОРЖЕСТВО КОРОЛЯ

Маленькая Мария росла примерным ребенком. Ей теперь было два года, и она жила отдельно в Диттон-Парк в Бэкингемшире. Разлука с дочерью была для Катарины невыносимой и поэтому она проводила много времени в ее детской и ухитрялась как можно чаще бывать в Виндзорском замке, с тем, чтобы ребенка можно было перевезти к ней туда на пароме.

Катарина была намерена заниматься ее образованием так, как это делала со своими детьми Изабелла. Она собиралась взять свою мать за образец; Мария должна научиться доверять своей матери, как любила и доверяла своей матери она, Катарина.

Мария уже подавала большие надежды. У нее был живой ум, она умела говорить и знала, как принимать важных персон. Представлять их ей доставляло постоянную радость, и она очаровывала их так же, как и своих родителей.

Почти так же, как Катарина, был к ней привязан и Генрих. Ему нравилось брать ребенка на руки или усаживать к себе на колени и играть с ней. Лишь время от времени брови у него хмурились, и тогда Катарина знала, что он думает: «Почему этот ребенок не мальчик?»

У Марии рано проявились способности к музыке, и как ни мала она была, Катарина научила ее играть на спинете. Королева садилась, держа маленькую девочку на коленях, а на стол ставили продолговатый ящик с клавиатурой, из которой извлекали звуки детские пальчики.

Она делала поразительные успехи, и Генриху так же, как и Катарине, нравилось как можно чаще демонстрировать ее талант.

Какие это были счастливые дни; и в довершение всего Катарина обнаружила, что опять беременна.

— Раз теперь у нас есть здоровая девочка, у нас должен появиться и мальчик,— сказал Генрих.

И хотя тон у него был шутливый, в нем слышалась и неясная угроза. Он был полон решимости, чтобы у него был мальчик... от кого-нибудь.

Наступила осень. Целыми днями король охотился, а к вечеру возвращался к банкетам и маскарадам.

Катарина проводила дни, безмятежно занимаясь домашними делами. Их было так много. Ей нравилось сидеть за шитьем с фрейлинами, с огромным удовольствием она вышивала постельное белье Генриха и одежду для маленькой Марии. Она отошла от политики и от этого чувствовала себя счастливее.

Она очень надеялась, что родит еще одного здорового ребенка. Мария доставила ей радость по многим причинам. Она была не только очаровательна сама по себе, но и явилась своего рода обещанием будущих детей, символом, который подсказывал: что могло случиться однажды, может произойти еще раз.

Эта беременность, не считая первой, протекала на редкость удачно. На этот раз у нее было почти благодушное настроение.

— Но пусть это будет мальчик,— молилась она.— О, Пресвятая Матерь, заступись за меня и дай мне мальчика.

Она сидела за столом на помосте. Охотники вернулись из лесу голодными, и оттуда, где сидел Генрих в центре стола, слышались шутки и смех.