Записки космического контрразведчика - Николай Рыбкин

Это он, практически первый в пригороде Константиновки с народным названием Червоный хутор, построил крепкий кирпичный дом, который хорошо сохранился до сих пор. Примечательно, что во время боев Великой Отечественной в нем размещались на постой сначала красные командиры, затем немецкие и потом снова советские офицеры, оставляя дом в сохранном виде. На чердаке дома я, уже будучи пацаном соображающим, находил заботливо уложенные дедом старые вещи, конскую сбрую и инструменты. И уже тогда я решил твердо, что своего первенца-сына я непременно назову именем деда.

Бабушка всегда рассказывала о своем любимом мужчине только позитивные истории. Особенно тронул меня рассказ о том, как однажды в голодное время после каких-то неудач дед «заболел» с похмелья, и она приготовила ему суп с воробьями. Да. Она поставила на палочку старое корыто, насыпала под него крошек и зерна. Когда воробьи стали все это клевать, она дернула за веревочку и затем «добыла» из-под корыта воробьев, ощипала их и приготовила деду наваристый бульон, который быстро привел его в чувство...

Уже потом, через многие годы, сопереживая герою Бондарчука-старшего из кинофильма «Судьба человека», когда его жена вместо упреков и причитаний приготовила ему завтрак и налила стаканчик водки, я вновь вспомнил бабушкин рассказ и подумал: «Боже мой, как все просто и как же мудро». Дед никогда не заливал беды водкой, бабушка никогда не скандалила. В ближайшей округе она слыла как самая спокойная и добрая соседка-подруга. К ней шли ровесницы поплакаться «в плечо» и их мужья с просьбами « повлиять » на жену. Олена — так звали бабушку все знакомые — всегда была готова помочь и всем оказать внимание, никогда не суетилась и даже была медлительной, но всегда все успевала и хозяйство содержала крепкое. Она говорила сестрам, что каждое утро узнает обстановку в соседских дворах. По ее словам, довольная хозяйка очень ласково провожает корову в стадо, а та, у которой проблемы с мужем, пинает коровку и шипит...

Ее двор был полон цветов и фруктовых деревьев. Когда мы, внуки, просыпались, она, уже возвратившись с базара, где продавала излишки овощей и фруктов, всегда угощала нас какими-либо деликатесами. Для нас, пригородной детворы, это были и конфетки, и колбаска, а порой просто кусковой сахар-рафинад. Зачерпнув из колодца во дворе чистейшей воды, мы макали сахар в воду, смаковали его и запивали водой. Вдвоем-втроем мы выпивали чуть ли не полведра. Это был десерт. Вторым вариантом был хлеб «пеклеваный» — белый с треснувшей корочкой и яблоки «пепенка» — так называлась росшая у крыльца яблоня с кисло-сладкими небольшими, но твердыми и ароматными яблоками. Отрезал кусочек хлеба, затем «поход» по веткам в укромное место на яблоне и сладкий перекус. Это было нечто... и осталось в памяти на всю жизнь. При этом обязательной была процедура вытирания яблока о майку, потому как бабушка всегда говорила, что их нужно кушать чистыми.

Все эти процедуры знакомы многим, кто рос в деревнях, поселках, на дачах. Дети никогда не были голодны летом, потому что всегда находили «подножный» корм на грядках и деревьях. Расхожим было выражение о детях той поры: «Да он слаще моркови ничего не ел». Но бабушка частенько баловала нас конфетками. А затем и мама, работая на кондитерской фабрике, приносила нам сладости, которые им понемногу, но подешевле продавали после работы.

Кстати, эта фабрика в памяти моей осталась навсегда именно потому, что ее колонна на демонстрациях 7 ноября и 1 мая была самой представительной. К этим праздникам кондитеры изготавливали прекрасные дворцы из леденцов с озерами из патоки и лебедями из глазури. Были и другие варианты, но все они после прохода перед трибунами съедались за первым же поворотом к фабрике. Эту операцию дети самих же рабочих и счастливчики, состоявшие с ними в родстве или в дружбе, завершали в считаные минуты.

Бабушкин двор всегда был полон детей, потому что она сама умела дружить и научила этому всех своих внуков. Но прежде всех гулянок главной и для нее, и для нас была работа по хозяйству. У каждого были свои обязанности, и двор всегда содержался в исключительном порядке. Чистота и порядок во всем были незыблемы, и эта привычка сохранилась на всю жизнь. Остался в памяти случай, когда мне купили новые калоши. Набегавшись вдоволь с ребятами, я пришел домой, и мама решила по-быстрому уложить меня спать. Я к калошам, а она ответила, что сама помоет. Я понаблюдал за этим процессом вполглаза, и мне показалось, что она сделала это слишком быстро и калоши перестанут завтра блестеть также ярко. Дождавшись, когда родители уснут, я встал с постели и стал намыливать калоши по новой, под рукомойником. За этим занятием и был застигнут врасплох. Мама потом долго смеялась и при случае рассказывала об этом своим друзьям. Смех смехом, а привычка все доделывать до конца и не оставлять на завтра так и «прикипела».

Я был первым внуком у бабушки, и, естественно, она уделяла мне чуть больше внимания, чем другим. А когда вдруг у моих родителей возникал напряг в отношениях, так как оба были ну очень характерными, то бабушка говорила: «Вы как хотите, а Колю я заберу себе, усыновлю и воспитаю». И я всегда чувствовал, что она меня очень любит, и слушался ее во всем, зная не только на словах ее доброту. Когда же у бабушки по вечерам собирались сестры, подруги и соседки, то я часто, слушая ее, удивлялся тому, как она мудро рассуждает. Задумываясь над ее словами, я мечтал о взрослой жизни, при этом закладывал руки за голову и смыкал пальцы на затылке. Такая поза помогала мне сосредоточиться. Однажды на улице в таком положении меня увидела старенькая бабулька, о которой ходил слух как о знахарке или даже колдунье и гадалке. Внимательно посмотрев на меня и угадав, что я внук Елены Кошевой, она вслух сказала: «Умненький мальчик будет и достигнет многого в жизни, хотя все ему будет даваться нелегко и не с первого разу. Ты, главное, всегда и все делай до конца. Не останавливайся, и тогда будет у тебя хорошая доля».

Я даже не помню, как звали эту старушку, но часто ее вспоминал, когда что-либо не удавалось. И тогда я с еще большей энергией брался за дело и добивался поставленной цели.

Как в свое время поведала городскому люду Константиновки в одной из своих публикаций местная газета, Елена Кошевая — в быту Олена — вырастила, воспитала и выдала замуж троих дочерей Любу, Валю (мою маму) и Тосю. Время показало, что удачнее всех жизнь сложилась у младшенькой Тоси. Она и по характеру была покладистой, да и муж ее Вася был примером для мужского населения пригорода. У моих родителей жизнь не задалась сразу. Отец, молодой парень Николай, побывав в «мясорубке» войны на этапе штурма Днепра, был тяжело ранен. Разрывная пуля едва не лишила его ноги, и, намаявшись во фронтовых госпиталях, он вернулся в родной дом на костылях, но с орденом Красной Звезды и несколькими медалями на груди. И это в свои 18 с небольшим лет. Рваная рана сделала правую ногу чуть короче. Оставшаяся хромота, однако, не мешала молодому парню уже через год лихо отплясывать чечетку. Заприметив красивую чернявую певунью Валентину, он без раздумий сделал ей предложение, и уже в августе 1946-го на свет появился я.