Между Гитлером и Сталиным. Украинские повстанцы - Александр Гогун

Это — описание событий, происходивших в 1948–1949 гг. А спецгруппы истязали, грабили и убивали украинских крестьян с конца 1944 г. И здесь, как видим, возмущение прокурора вызывают действия этих садистов по отношению к обычному населению, с подпольем не связанному. Оуновцев же боевики спецгрупп могли убивать на вполне «законных» основаниях.

О том, что по селам и лесам шастают оборотни, знали и бан-деровцы, и мирные жители. Последних повстанцы информировали о действиях спецгрупп или провокаторов. Вот, например, текст бандеровской листовки, выпущенной в апреле 1949 г.:

«Селяне, рабочие и интеллигенты!

В села и городки, в которых вы живете, заходят часто незнакомые люди, преимущественно мужчины, и просят вас спрятать их от НКВД и связать с подпольщиками, так как они убежали из тюрьмы.

Нужно помнить, что из большевицкой тюрьмы убежать очень тяжело, а все те, которым якобы удалось убежать из тюрьмы, — это никто иной, как замаскированные разведчики НКВД — провокаторы…

Потому с разными людьми, которые ходят по селам и выдают себя за политических заключенных, которые убежали из тюрьмы, нужно быть очень осторожным. Если такие придут в хату и просят есть, то есть можно дать, но не вступать с ними в разговоры на политические темы.

Никогда не принимать людей на ночлег без справки от главы сельсовета.

Помните, что неосторожность в разговорах и поведении на политические темы с разными незнакомыми людьми ни одного завела в тюрьму»[376].

Другой неотъемлемой частью борьбы репрессивно-карательных органов против УПА была агентурная «работа». Не на боевые операции и прочёсывание лесов, а на массовую, повальную вербовку была сделана основная ставка в.

Как указывалос во внутренней инструкции СБ ОУН, «Несколько десятков штатных работников НКВД-НКГБ, которые находятся в районном аппарате, в результате своего незначительного количества и недостатка непосредственного контакта с населением районе не в состоянии справиться с этой работой. В помощ себе, в каждом селе они тайно организуют специальную агентурную информационную сетку из гражданского населения. Только после создания такой сетки в каждом населённом пункте, органы НКВД-НКГБ начинают свою деятельность. При помощи этой сетки они имеют возможность контролировать внутреннюю жизнь каждого населённого пункта, выявлять и “разрабатывать” объекты, которые для них будут представлять определённый оперативный интерес»[377].

«По состоянию на 1 июля 1945 г. на учете органов НКВД западных областей состояло 175 резидентов, 1196 агентов и 9843 информатора. Всего 11 214 человек. Более масштабной была агентурная сеть НКГБ. Только в Станиславской области на 25 июля 1946 г. она насчитывала 6405 лиц; из них агентов — 641, резидентов — 142, информаторов — 5572, содержателей явочных и конспиративных квартир — 50. За период с 1 января 1945 г. по 1 июля 1946 г. НКГБ завербовал 5671 человека, в том числе 596 агентов, 93 резидента, 4941 информатора и 41 содержателя явочных и конспиративных квартир»[378].

По свидетельству Георгий Санникова, с такая сеть осведомителей не оставлялась в покое: «Существовал у каждого оперативного работника с указанием его фамилии так называемый график встреч с агентурой, утвержденный начальником отделения. В таком графике указывалось не менее 12–15 агентов, встречи с которыми проводились минимум дважды в месяц, ну а при необходимости и чаще, с некоторыми иногда и дважды в день, когда было указание свыше — срочно получить, собрать реакцию населения по какому-то определенному вопросу. Я видел графики некоторых оперативных работников, в которых было по 30–40 агентов с указанием их кличек»[379].

Но это описывается ситуация в городах, потому что в сёлах такой темп «работы» обеспечить было технически невозможно.

Вот как тот же Санников описывает кропотливый сбор информации: «Неприятным для меня были ночные встречи с агентурой в глухих селах и хуторах, куда я добирался вместе с кем-либо из райотделовских сотрудников, как правило, автомашиной, под прикрытием двух-трех солдат. Ночи темные, тихие. Машину оставляли с вооруженным водителем за 1,5–2 километра от места встречи. Далее двигались молча, стараясь не производить шума, особенно в лесу, где все хрустит и шелестит. За сто — сто пятьдесят метров оставляли солдат, проинструктированных заранее. Затем максимально осторожно с пистолетом или автоматом наготове выдвигались к самому месту встречи, где, абсолютно невидимый в ночи, нас поджидал агент, как правило, обычный сельский вуйко (дядька. — А.Г.). Он сидел где-нибудь под стогом сена тихо, как мышь, и сердце обрывалось от страха, когда моя рука или нога упиралась или наталкивалась на что-то упругое, живое, человеческое. Садились рядом, тесно прижавшись друг к другу… Я жалел этих людей, так мало видевших радости и счастья в жизни. Почти все они не по доброй воле были связаны с госбезопасностью. Почти все — бывшие бандеровцы, партизаны лесные, или бандпособ-ники, имевшие в прошлом тесные связи с подпольем ОУН, или повстанцами, оказывавшие в прошлом, а иногда и в настоящем (зачастую и без ведома госбезопасности), помощь своим братьям по классу — вчерашним крестьянам, а ныне подпольщикам, банде-ровцам-оуновцам, революционерам, карбонариям…

Шепотом вели короткие переговоры, типа: “Новости какие-нибудь есть? Хлопцы не приходили? Что слышно в селе?” И, как правило, такой же короткий ответ: “He-а, ничего не слышно" И очень редко: “Говорили соседи (называлось имя), что в селе “А” на прошлой неделе тетка “У" слыхала на базаре от знакомой, что у такой-то сын в лесу видел вооруженных людей, не похожих на военных. Наверное, хлопцы из леса". На этом встреча заканчивалась. Иногда агенту давали, без расписки конечно, немного денег. Немного, потому что дали бы и больше, да как он эти деньги легализует, когда кругом сплошная бедность и безденежье»[380].

Таким образом, многочисленной националистической подпольной сети НКВД и НКГБ противопоставили нечто вроде сети «антиподполья». Эта сеть была куда более многочисленной, и функционировала столь же конспиративно. Главным ее отличием от националистической организации было то, что вербовалась будущая агентура в основном с помощью запугивания, а то и пыток и избиений потенциальных провокаторов и сексотов или, куда реже, с помощью незначительного материального поощрения или туманных обещаний служебного роста. ОУН же комплектовалась на добровольных началах, поэтому ее члены работали не за страх, а за совесть.

Следует отметить разницу в отношении к вражеской агентуре со стороны повстанцев и их противников. Если в каком-либо селе чекисты выявляли подпольщиков ОУН, или симпатизирующих их деятельности, то, если таковых не перевербовывали, обычно отправляли в заключение или ссылали. Расстреливали выявленных оуновцев не так часто. Повстанцы же, наоборот, могли отпустить домой бойца истребительного батальона или красноармейца, но почти всегда убивали сексота или агента НКВД и НКГБ.

Основное внимание агентуры спецслужб сосредотачивалось на выявлении и уничтожении командиров и ведущих функционеров УПА и ОУН. Также НКВД-МВД-НКГБ-МГБ старались добиться такого положения дел, чтобы чекистско-войсковые операции по ликвидации повстанцев и подпольщиков надежно обеспечивались разведданными, позволяющими установить точное местонахождение групп подполья и формирований УПА, численность их личного состава и руководства, наличие вооружения, возможные пути для отступления.

По свидетельству последнего Главкома УПА Василия Кука, были случаи отравления источников, повстанческой почты или минирования батарей для радиоприемников[381]. Хотя, массового характера подобные методы борьбы не приобретали, и особого вреда подполью не принесли.

Любопытно средство, с помощью которого чекисты вылавливали повстанцев — «Нептун — 47»: «Человек, принявший такой препарат, первые пять-шесть минут ничего не испытывает. Но пальцы и руки буквально через пару минут уже бездействуют. Затем наступает полная “отключка”, но человек еще может двигаться, идти, не соображая при этом, куда и зачем он идет и что он делает, полностью теряет контроль за своими действиями. Но самое неприятное впереди. Наступает тяжелый изнурительный сон с галлюцинациями. Наверное, что-то из наркотиков содержалось в препарате. Но никто из оперсостава не знал химического содержания “Нептуна-47”. Сон длится обычно около двух часов. Самым мучительным было пробуждение. Человек испытывал страшную жажду во сне и при пробуждении, и даже если ему давали воды, не мог утолить ее. Ему казалось, что все вокруг покрыто снегом, и он пытается ловить рукой мелькающие перед глазами снежинки. Это состояние после пробуждения длится около часа. Самое подходящее время для активного допроса. Человек охотно отвечает на любой поставленный вопрос. Применение этого препарата было строжайшим секретом служб госбезопасности. Однако все население Западной Украины, включая детей, знало о нем»[382].