Повелитель вещей - Елена Семеновна Чижова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Наталья сказала, если делу не дали ход, тогда не проблема.
– А если дали? – он откликнулся безразлично, лишь бы поддержать разговор.
Отец помрачнел, задумался – и, будто снова нажали на тумблер, пустился в рассуждения. Такие же, как вчера, мутные, но в отличие от вчерашних более практические: про кого-то, кому придется заплатить – отвалить изрядную сумму; не столько за срочность – это само собой, – сколько за дополнительные услуги. Тут отец замолчал и снова ткнул пальцем в потолок, где, по правилам столетней давности игры, должны были сидеть они – отцовские недруги, с которыми отец вроде как вступает в схватку. Наподобие той, вчерашней, из которой он, хитрый сын, вышел победителем. Использовал шанс – в его случае, прямо скажем, жалкий: тот, кто в эволюционном соперничестве идет первым, обычно не доходит. Гибнет.
Чувствуя законную гордость за себя, он поднял глаза, прикидывая, чем может помочь отцу. Для начала объяснить, что страх, который накатывает на отца, это не индивидуальная программа, направленная на него лично, а общая «волна ужаса», заложенная самими разработчиками; тут он, как говорится, в своей тарелке: ему, в отличие от отца-дилетанта, хватит умений и навыков, чтобы стереть предпрограммы «ограничителей» – и ввести против них свои, собственные. Даже стало интересно, как могли бы выглядеть эти древние контрпрограммы – машинально сунул руку в карман, собираясь это выяснить; по крайней мере в общих чертах… И вспомнил: телефон-то разряжен.
Сейчас, кивая, но не особенно вслушиваясь, он думал о том, как бы изловчиться и спросить про зарядку; а главное, подойдет ли отцовская зарядка к его смартфону.
Словно расслышав эти нетерпеливые мысли, отец вынул телефон и положил на письменный стол. Сделав вид, будто заинтересовался висящей над столом картинкой – портретом узколицего мужика с длинным, как у журавля, носом, с залысинами и в буклях, – он подошел поближе. Ух ты! Не круче, чем у Гаврилы, но тоже вполне себе приличный; не стариковский, как у матери.
Вспомнив про мать, мельком, не отвлекаясь от главного, подумал: надо ей позвонить. Кстати, можно и по городскому; по городскому даже лучше – вечно пихнет куда-нибудь свой дурацкий мобильник или забудет зарядить… Жалко ее, волнуется. Невесть перед кем оправдываясь, подумал: ничего я не забыл! Такие обстоятельства. Непреодолимой силы.
Видимо, последнее он произнес вслух. Отец по крайней мере услышал. Положил ему руку на плечо:
– Пробьемся. Бог не выдаст, свинья не съест. Мы – чуваки решительные…
Он недовольно поморщился: какие еще чуваки!
Отец заметил его гримасу. Встал и подошел к окну.
– В крайнем случае продам. Как думаешь, миллиона на полтора потянет?
Решив, что тот имеет в виду дурацкие электрические игрушки – ну, эти мясорубки, кофеварки и прочее, – он слегка опешил: какие полтора миллиона! С ума он, что ли, сошел? В лучшем случае тысяч тридцать, ну ладно, сорок – если сильно повезет.
– Ты бы, это, отдохнул, полежал типа…
Отец коротко усмехнулся, порылся в пиджаке. Достал из внутреннего кармана брелок с ключами от машины, постоял, перекидывая из руки в руку:
– Можешь мне не верить, но я заранее знал. Еще когда покупал, мысль такая мелькнула: если что – продам. И потом – бывало, еду и думаю: интересно, когда это случится? Даже спорил сам с собой. Не знаю, как объяснить… Будто внутри меня двое. Один говорит: еще не скоро. А другой: скоро, скоро, буквально вот-вот.
– Тебе… – он помедлил, не зная, как правильно спросить. – Тебе правда ее не жалко?
– Жалко, сынок. Еще как жалко. – Отец пожамкал свой крутой брелок. – Но свобода дороже. Когда-нибудь ты это поймешь, – таким спокойным ровным голосом сказал, как о чем-то будничном, привычном, каждодневном. О том, что разумеется само собой.
Вплоть до этих тихих слов он был уверен, что свободен; пусть не в вещном мире, где все, что ни возьми, упирается в деньги, но в его-то виртуальном – уж точно. Его мысли заметались: получается, что своим решением продать машину отец эти миры – оба мира – соединил?.. В сумбуре мыслей мелькала странная догадка: что, если он вообще ни при чем? Что, если дело не в нем, а в том, что у отца свой финальный босс, засевший там, наверху. Их битва длится десятилетиями, последняя великая битва, в которой сам он – всего лишь чар, персонаж… Ну нет, быть такого не может! Он дернул плечом, спеша отогнать. Но догадка не исчезала – напротив, укоренялась все глубже, пока он, стараясь выбросить из головы лишнее, сосредоточившись на том, что от него требуется, выполнял распоряжения отца.
Тот сказал, что сейчас они поедут в город (так и сказал – в город; интересно, а где они сейчас?), подъедут к дому, он зайдет; коротко, не вдаваясь в подробности, скажет матери, что уезжает.
– Сказать, что ненадолго?
Отец понял вопрос правильно. Ответил: не знаю, посмотрим, как пойдет. Он кивнул: мол, так ей и скажет.
И запомни: никаких вещей. Только российский паспорт. Ну и, если есть, деньги. Деньги? Он покачал головой. Отец кивнул: значит, только паспорт (он подумал: не только – надо проверить флешку, ту, что под матрасом; и монету взять на всякий случай). Когда подъехали – остановились метрах в ста от дома, отец сказал, что будет ждать его в машине. И, помрачнев, добавил: если почувствуешь, что-то не так, – беги. Не к машине, а в сторону проспекта, я тебя увижу, поеду следом… Голос отца завораживал. От выученной отцовской беспомощности не осталось и следа.
Он шел по направлению к дому – каждой клеточкой тела чувствуя напряженный взгляд отца. Только остановившись под козырьком, нашел в себе силы обернуться. Отцовской машины не было – во всяком случае, в обозримой перспективе. Но отец – был. Следил неотрывно. Мысли, вырвавшись из-под спуда, снова зароились, зажужжали пчелами: как так вышло, что отец, которого он видит второй раз в жизни, взял над ним полную власть?
Между тем в пчелином рое мелькала новая догадка: в чем бы ни заключалась эта великая финальная битва, он в ней – даже не чар, а сущая непись, персонаж без сложного алгоритма, выполняющий функцию. Нечто вроде кофеварки. Или, хрен знает, мясорубки. Так решил за него и сделал вы-отец. Он прислушался к себе: сделал – и пусть. В крайнем случае всегда можно
