Мария Федоровна - Юлия Кудрина

Из Москвы был вызван врач Г. А. Захарьин — тогдашняя знаменитость. Император заметно похудел, выглядел усталым, цвет его лица стал землистым. Захарьин утверждал, что причина сильного ослабления объяснялась чрезмерным носовым кровотечением. Тогда же в моче был обнаружен белок, но без «угрожающих цилиндров», свидетельствовавших о воспалении почек — нефрите.

В январе 1894 года состоялась помолвка старшей дочери — великой княжны Ксении Александровны и великого князя Александра Михайловича. Ксения объявила родителям, что «любит Сандро». Александр III, не питавший расположения к сыновьям своего дяди великого князя Михаила Николаевича, не смог отказать дочери и вместе с Марией Федоровной дал согласие на брак, «…ему было особенно тяжело решиться на этот брак Ксении Александровны именно с в[еликим] к[нязем] Александром Михайловичем, которому не особенно сочувствовал, — писал в своих воспоминаниях граф С. Д. Шереметев. — Но из двух зол это было лучше, все же не отъезд за границу, все же она оставалась в России… Разлука с дочерью была для него особенно тяжела уже по личному свойству характера Государя и по личным отношениям его к дочери. Он был человек вечных привязанностей и крепких привычек».

В апреле 1894 года в Кобурге состоялась помолвка цесаревича Николая Александровича с немецкой принцессой Алисой-Викторией-Еленой-Луизой-Беатрисой Гессен-Дармштадтской, которая после долгих размышлений дала согласие на брак. Воспитанная в протестантстве, немецкая принцесса была глубоко религиозна и искренне убеждена в истинности своего вероисповедания, ей трудно было нарушить обеты, данные при конфирмации. В течение пяти лет Алиса отказывалась поменять религию. «Говорили до 12 часов, — писал Николай Александрович матери из Кобурга, куда он приехал для официального предложения, — но безуспешно, она все противится перемене религии. Она, бедная, много плакала. Она плакала все время и только от времени до времени произносила шепотом: „Нет, я не могу…“» И наконец под напором цесаревича Николая Александровича она сдалась.

8/21 апреля цесаревич Николай Александрович писал Марии Федоровне: «Милая, дорогая, бесценная Мама́! Ты не можешь себе представить, как я несказанно счастлив. Свершилось, я жених Аликс… Сегодня утром нас оставили одних, и тут с первых же слов она согласилась. Одному Богу известно, что произошло со мной. Я плакал, как ребенок, и она тоже. Но лицо ее выражало полное довольство. Нет, дорогая Мама́, я не могу выразить Вам, как я счастлив, и в то же время как мне жаль, что я не могу прижать к своему сердцу Вас и моего дорогого Папа́. Весь мир сразу изменился для меня: природа, люди, все; и все мне кажутся добрыми, милыми и счастливыми. Она совсем стала другой: веселою, и забавной, и разговорчивой, и нежной. Я не знаю, как отблагодарить Бога за такое благодеяние».

10 апреля 1894 года Мария Федоровна написала сыну ответное письмо: «Милый, дорогой мой Ники! Слов нет тебе выразить, с каким восторгом и великой радостью я получила это счастливое известие! Мне почти дурно сделалось — до того я обрадовалась».

Отец, для которого счастье детей было самым главным в жизни, также выразил сыну радость и одобрение. 14 апреля 1894 года он писал ему: «Мой милый, дорогой Ники, ты можешь себе представить, с каким чувством радости и с какой благодарностью к Господу мы узнали о твоей помолвке! Признаюсь, что я не верил в возможность такого исхода и был уверен в полной неудаче твоей попытки, но Господь наставил тебя, подкрепил и благословил и великая Ему благодарность за Его милости. Если бы ты видел, с какою радостью и ликованием мы сейчас же начали получать массу телеграмм и завалены ими до сих пор.

…Передай твоей милейшей невесте от меня, как я ее благодарю, что она, наконец, согласилась, и как бы я желал бы ее расцеловать за ту радость, утешение и спокойствие, которые она нам дала, решилась согласиться быть твоей женой… Мы счастливы твоим счастьем», — заканчивал он письмо.

В начале мая 1894 года Мария Федоровна вынуждена была снова выехать в Абастуман, так как состояние Георгия в очередной раз осложнилось. 10 мая 1894 года сразу после отъезда она писала мужу из поезда: «Мой дорогой и любимый душка Саша. Это ужасно, что мы опять с тобой расстались. Я так расстроена и не понимаю, почему ты не захотел поехать со мной! Это настоящий грех, потому что для меня покидать тебя просто нестерпимо. Это омрачает все мое счастье пребывания рядом с Георгием. Я очень опечалена и обеспокоена именно в этот раз, потому что ты неважно себя чувствовал. Твою дорогую телеграмму я получила вчера вечером, когда уже ложилась спать. Я была очень тронута и мысленно обнимаю тебя от всего сердца. Разлука с тобой мучительна для меня, мой любимый Саша. Я смотрела на тебя, стоящего у коляски, в момент, когда поезд трогался. Нужно было еще приветствовать массу людей, стоять и улыбаться. А на сердце у меня было так тяжело, так тяжело! Я так и не смогла заснуть этой ночью…»

17 мая 1894 года после двухнедельного пребывания в Абастумане Мария Федоровна писала мужу: «Если бы только Абас-Туман не находился так далеко, это было бы менее мучительно. Мы могли бы видеть его (Георгия. — Ю. К.) чаще».

И далее: «Я надеюсь, что ты чувствуешь себя лучше, и очень рада, что ты, наконец, стал пить горячее молоко с Эмсом (минеральная вода. — Ю. К.). Умоляю тебя, не запускай на этот раз свою простуду, как зимой. Ты сам видел, к чему это привело».

Как видно из переписки, Мария Федоровна поистине «разрывалась между больным сыном Георгием и мужем»:

«Я нахожусь между двух огней, это настоящее мучение!» Понимая, что болезнь Александра Александровича связана с его большой занятостью делами и постоянным недосыпанием, Мария Федоровна в письме замечала: «Я надеюсь, что ты хотя бы работаешь меньше и не ложишься так поздно. Ведь это так плохо для твоего здоровья! Ты видишь, что я огорчаю тебя и когда нахожусь рядом, и когда далеко. Но ты должен меня простить, я говорю тебе это только из-за любви к тебе, это для твоего же блага и для моего счастья!»

7 июня 1894 года накануне отъезда из Абастумана императрица писала: «И как я тронута, что ты ни единственного раза не поторопил меня с отъездом. Я тебе за это так признательна. В то же время иногда мне так мучительно было осознавать, что тебе так одиноко. Это омрачало наполовину мою радость, несмотря на то, что я чувствовала, что мой святой долг находиться рядом с нашим Георгием. Похоже, что такова моя судьба находиться все время между двух огней, настоящий кошмар, который никогда не оставляет в покое!»

Профессор медицины Н. А. Вельяминов в своих воспоминаниях рассказал о том сложном положении, в котором находились врачи, приписанные к императорской семье: «Медицина и врачи при Государе Александре III не были в „фаворе“, и в этом, мне кажется, последние были сами виноваты. Государь, будучи, как он думал, всегда здоров, не нуждался во врачебной помощи, не любил лечиться, не особенно верил в могущество врачебной науки и считал медицину „бабьим делом“ — уделом спальни и детской, предоставляя все, касавшееся медицины, главным образом императрице. Государыня тоже не жаловала врачей и предпочитала по возможности обходиться домашними средствами и советами опытной английской „нерс“ (медсестры. — Ю. К.)».