Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки» - Владимир Николаевич Снегирев

— Через тебя?

— Да. — И тут отец произнес короткий, но выразительный монолог:

— Толя, никому в жизни я никогда не завидовал, не участвовал ни в одной интриге, старался со всеми поддерживать ровные отношения. […]

— В нашем государстве столько работы, что совмещение двух постов превратилось просто в чванство. Считаю, что генсек должен руководить партией, Предсовмина — правительством, а Председатель Президиума Верховного Совета — Советами. Почему бы не дать знать, что этот пост тебя устраивает?

— Хорошо. Ты с Яковлевым переговори, выскажи это предложение от себя.

— Яковлев считает, что кого ты на Политбюро поддержишь, тот и будет генеральным.

— Я Горбачева не только поддержу, но и выдвину.

Мы пошли к даче. Быстро холодало. Пышные снежинки падали на мерзлую землю. Было тихо, и с окружной дороги доносился гул автомобилей. Вскоре я уехал домой с наказом вновь встретиться с Яковлевым[144].

Через несколько дней Анатолий Громыко вновь встретился с Яковлевым. Он поведал ему о своем разговоре с отцом и о том, что тот готов поддержать кандидатуру Горбачева.

Александр Николаевич тоже выложил на стол свои козыри:

— Я говорил на эту тему с Михаилом Сергеевичем. Он признателен Андрею Андреевичу за поддержку. Более того, он тоже считает, что лучшей кандидатуры на пост председателя Президиума Верховного Совета нет. Если ваш отец согласится, то Горбачев внесет предложение об избрании его на этот пост.

На этом они расстались, пообещав друг другу вновь увидеться, если возникнет необходимость.

Но развязка наступила молниеносно. 10 марта 1985 года Черненко скончался. […]

Уже на следующий день, 11 марта, собирается Политбюро. На повестке дня стоит один вопрос — избрание Генерального секретаря партии. Это заседание стало историческим, так как на нем было принято решение, открывавшее КПСС и Советскому Союзу дорогу в новый мир политической демократии и демократического социализма. К власти в лице Горбачева шло новое поколение руководителей.

Об этом заседании Политбюро ходило множество противоречивых версий. Заседание описывали то как острую схватку между Горбачевым и Гришиным, Горбачевым и Романовым, то как формальность, когда все наперед хотели обеими руками проголосовать за Горбачева. Не верю ни в первое, ни во второе. […]

Вернемся к фактам, во всяком случае к тем, которые известны мне. Горбачев занимал сильные позиции в Секретариате ЦК КПСС, но не в Политбюро. Здесь у него было противников более чем достаточно: Гришин и Романов сами претендовали на должность генсека, особенно последний. Отнюдь не горели желанием видеть Горбачева руководителем партии председатель Совмина Тихонов, Щербицкий и Кунаев. Выжидал Алиев. В этой обстановке неопределенности никто из них не хотел рисковать и высовываться первым.

Первые несколько дней я не мог застать отца ни на даче, ни на работе в кабинете, куда несколько раз звонил. Встретился с ним только через неделю. Первым делом спросил:

— Расскажи, как прошло заседание Политбюро? Ты выступил? Почему об этом заседании не пишут, а сообщают только о Пленуме?

— Я не просто выступил, а сразу же, как Горбачев его открыл, не раздумывая ни секунды, встал и сказал: «Предлагаю Генеральным секретарем ЦК КПСС избрать Михаила Сергеевича Горбачева». Затем очень кратко его охарактеризовал. Весь смысл моего выступления сводился к тому, что другой приемлемой кандидатуры у нас нет.

Меня первым поддержал Чебриков. Никакой полемики или дискуссии у нас не было. Политбюро единогласно проголосовало за Горбачева. Если бы я промедлил, могли возникнуть проблемы. В таких ситуациях тот, кто выдвигает кандидатуру первым, многим рискует, если она не проходит. А тот, кто отмалчивается и согласно кивает головой, не рискует ничем. Вот, собственно говоря, и все.

— Значит, поддержали все?

— Да, все, но были и бледные лица, и обмен украдкой недоуменными взглядами. Я все это видел, когда говорил. У меня большой опыт оценки настроений тех, с кем я проводил дипломатические встречи. Случалось и так, что по выражению лица собеседника я понимал, будет ли мой партнер упорствовать или пойдет на компромиссы[145].

Анатолий Черняев в своих дневниках подробно пересказывает речь Громыко на состоявшемся в тот же день пленуме ЦК. И изумляется, отчего именно он, министр иностранных дел, а не председатель правительства Тихонов, не старожилы ПБ Романов или Гришин, оказался инициатором выдвижения на пост генсека. Конечно, откуда ему было знать о тех закулисных играх, которые предшествовали этому дню и о роли А. Н. Яковлева.

Андрей Андреевич вышел на трибуну и стал говорить «без бумажки», что сразу удивило всех присутствующих. Когда он назвал фамилию Горбачева и предложил избрать его генеральным секретарем, зал взорвался овацией — «сравнимой с той, которая была при избрании Андропова (и ничего похожего на кислые аплодисменты, когда избирали Черненко). Овация шла волнами и долго не успокаивалась»[146].

Министр иностранных дел рассказал участникам пленума о том, как утром на заседании Политбюро все единогласно поддержали кандидатуру Михаила Сергеевича. А далее объяснил, чем вызвано такое единодушие:

У него огромный опыт партийной работы — на обкомовском уровне и здесь, в Центре. И он проявил себя блестяще. У него глубокий и острый ум, умение отделить главное от второстепенного. Ум аналитический. Каждый вопрос он раскладывает по полочкам, чтоб видеть все его составные части. Но не для того, чтобы они там лежали. Он умеет обобщать и делать выводы. Его отличает принципиальность. Он человек принципов и убеждений. Он умеет отстаивать свое мнение, даже если это кому-то может быть и неприятно. И выражает это мнение прямо, без обиняков. Но всегда во имя линии партии и для проведения этой линии. Это и есть партийный подход — все оценки с точки зрения партии.

Он прям с людьми, и, если ты настоящий коммунист, ты уходишь удовлетворенный от него, хотя, может быть, он и наговорил тебе чего-то не по душе. Он умеет находить общий язык с разными людьми — во имя дела. Скажу, продолжал Громыко, о своей области. Михаил Сергеевич, как только появился в Политбюро, сразу обратил на себя внимание умением видеть суть вопроса в том, что, казалось, совсем не его сфера, он с ней был незнаком (т. е. международной политикой). И оценки показали, что он не из тех, для которых существует только два цвета: белый и черный. Он показал, что умеет выбирать и промежуточные цвета ради достижения цели.

И еще одно. На Западе спят и видят отыскать в нашем руководстве трещины, столкнуть лбами членов