Дядюшка Наполеон - Ирадж Пезешк-зод

— Да при чем тут лекарства? Мазь-то надо же на что-то мазать!

— Ох, братец, жалость-то какая! А уж как эта подлая пуля дело испортила… Я ведь тут с три короба нагородил про то, какие в Гиясабаде мужики отличные…

Тут Маш-Касем, видно, решил ненадолго оставить Практикана Гиясабади одного, чтобы сообщить прочим результаты переговоров, так как он сказал:

— Земляк, обожди минутку, я на кухню загляну, пока чайку попей, я мигом. Да ты орешки кушай, пожалуйста, не стесняйся! Угощайся, милок.

Мы с Асадолла-мирзой вышли из своей засады во двор. Асадолла-мирза задумался, но потом, услышав голоса из комнаты Дустали-хана, встрепенулся и завернул туда. Я опять поплелся за ним.

Азиз ос-Салтане сидела у постели Дустали-хана, а дядюшка ходил по комнате.

— Ну как, Асадолла? Ты не узнал, договорились или нет?

— «Ей-богу, зачем врать», как говорит Маш-Касем… Похоже, что дело упирается в затруднение с Сан-Франциско.

— Асадолла, — приподняв голову, проговорил Дустали-хан, — тебя в могилу класть станут, а ты все будешь чепуху молоть!

— Моменто, моменто, в настоящее время подстреленному богатырю до могилы ближе, чем мне!

Однако они не успели поссориться: с понурым видом появился Маш-Касем.

— Ну что, Маш-Касем, — подступил к нему дядюшка, — поговорил ты с ним?

— Да, ага, хорошо поговорили.

— Ну, а результаты?

— Ей-богу, ага, зачем врать? До могилы-то… Я пока не осмелился рассказать своему земляку про беременность Гамар-ханум. Так что он согласился, но только у него свой грешок имеется.

— Какой еще грешок?

— Ей-богу, спаси вас господь от такого, духу не хватает выговорить, но только этот мой земляк, по-моему, и не земляк мне вовсе!

— Что такое?! Как это не земляк?

— Имя-то у него гиясабадское, да только сам он, видать, не оттуда — раненый он во время Луристанской кампании.

— А что, среди гиясабадцев и раненых не бывает?

— Бывать бывают, да не в то место, куда этот неудачник. Короче говоря, не при вас будь сказано, извиняюсь, сирота этот ключа от сердца лишился…

— Что это значит, Маш-Касем? — с удивлением спросила Азиз ос-Салтане. — При чем тут ключ от сердца?

— Ханум, — вмешался Асадолла-мирза, — Маш-Касем просто сказать стесняется: под ключом от сердца он имеет в виду средство сообщения с Сан-Франциско.

— Ох, чтоб мне умереть! — закатила глаза Азиз ос-Салтане. — Асадолла, ну что ты говоришь!..

— Если у человека ни стыда ни совести нет, то уж лучше… — подхватил было Дустали-хан, но Асадолла-мирза тотчас оборвал его:

— Моменто, моменто, тогда попрошу вас, воплощение стыда и совести, ответить, как вы назовете часть тела, о которой шла речь?

— Приличный человек не станет называть…

— Тем не менее в настоящее время такая необходимость возникла. Приходится или употреблять официальное наименование, или прибегать к намекам и обинякам. Ведь не могу же я вместо этой детали упоминать про нос, ухо или бровь…

— Пожалуйста, господа, не затевайте споров, — остановил их дядюшка. — При нынешних обстоятельствах наличие или отсутствие упомянутого предмета не имеет значения. Вы, что же, полагаете — они до старости вместе проживут?

— Не приведи бог! — опять закатила глаза Азиз ос-Салтане.

— Этот изъян тем плох, — вступил в разговор Маш-Касем, — что нельзя будет ребенка на земляка моего свалить. Придется сказать ему правду.

— Ну пусть женится хоть на десять — пятнадцать дней, — твердил Дустали-хан, — а потом разведется. Не хватало только, чтобы проходимец Практикан Гиясабади оставался нашим зятем. Надо ему растолковать, что он получит деньги за то, чтобы жениться на девушке, а через несколько дней развестись с нею — и пусть себе катится!

— Иди, Маш-Касем, поговори с ним, — решил Асадолла-мирза. — Теперь мы действительно вынуждены сказать ему о положении дел. Практикан сам, когда узнает, почему мы хотим отдать за него девушку, сообразит, что этот его дефект для нас пустяк, не имеющий никакого значения. «Коли некуда спешить, какая разница, безногий или на своих двоих!»

Маш-Касем покачал головой:

— Ох, господи, сказать по правде, боюсь я своему земляку такие слова говорить. Кабы знали вы, как гиясабадцы свою честь блюдут, навряд решились бы…

— А ты ему потихоньку-полегоньку растолкуй.

— Нет, лучше уж сразу, обухом по голове, да попридержать его за руки, за ноги-то, чтобы без кровопролития обошлось…

Обсудив этот вопрос, все решили принять предложение Маш-Касема и отрядили нас с Асадолла-мирзой ему в помощь. Мы должны были сесть по обе стороны от Практикана и, когда Маш-Касем подаст условный знак, под любым предлогом ухватить предполагаемого зятя за руки, чтобы он ничего не повредил ненароком Маш-Касему или себе самому.

Когда мы направились к подвалу, Дустали-хан, приподнявшись в постели, умоляющим голосом произнес:

— Только вы не проговоритесь ему, что Гамар имеет собственное состояние, а то он сразу больше запросит.

Асадолла-мирза, едва взглянув на него, презрительно пробормотал:

— Не бойся, этот кусок у тебя не отнимут. Спи, герой!

Во дворе Маш-Касем дал нам последние наставления насчет мер предосторожности:

— Ждите сигнала. Как я два раза кашляну, значит собираюсь суть выкладывать. Тут вы его под руки и берите, чтобы мне, значит, говорить. И пока я не скажу, не отпускайте.

Дядюшка Наполеон и Азиз ос-Салтане тоже осторожно прокрались к подвальному окошку, чтобы быть в курсе дела.

Когда мы вошли в подвал, Практикан, который так и сидел в нахлобученной на уши шляпе, вытянулся перед нами во фрунт.

— Помилуйте, господин. Практикан, что за церемонии! Мы свои люди.

Асадолла-мирза предложил Практикану расположиться на ковре в углу. Мы с Асадоллой заняли позиции по обе стороны от него. Маш-Касем тем временем кружил по комнате. Подобрал лежавшие на виду клещи, щипцы, для сахара, спрятал их за занавеску. Асадолла-мирза начал разговор:

— Итак, господин Практикан, наша девушка вас видела, вы ей понравились… Родители ее тоже согласны; вы еще молодой — не годится холостяком жить.

Практикан опустил голову:

— Воля ваша… Только я ведь говорил Маш-Касему… то есть открыл ему свою тайну.

— Моменто, господин Практикан, это несущественно. Столько людей этим страдали — и вылечились. Тут современная медицина…

Практикан, все так же не поднимая головы, прервал его:

— Да ведь у меня лечить-то нечего. К сожалению, ничего не осталось… Если вы согласны на это, я и слова не скажу. Только не получилось бы так, что ханум на утро обижаться будут: «Ты меня не предупредил!» Я ведь из одного уважения к вам…

— Ее родители согласны, господин Практикан.

— Верно, согласились они, — подтвердил Маш-Касем. — Теперь, значит, девушка согласие дала, ее родители — тоже, дело за тобой.

— А почему вы желаете за меня-то ее выдать? Неужели в городе нет более подходящего человека?

Маш-Касем уставился на меня и Асадолла-мирзу и несколько раз кашлянул. Мы с двух сторон взяли Практикана под руки. Тут Маш-Касем и выложил:

— Потому что девушка в положении.

С этими словами он впился глазами в Практикана, ожидая, как тот будет реагировать, а мы еще крепче вцепились жениху в руки. Вопреки опасениям на лице Практикана расплылась широкая улыбка. Он со смехом воскликнул:

— Так я и думал! Поспело, значит, яблочко, а иначе я бы и не потребовался.

Лица у нас просветлели. Мы отпустили его руки, и Асадолла-мирза добродушно согласился:

— Да, дело обстоит именно так, господин Практикан. Эту бедную девушку словно ветром надуло — забеременела, к несчастью.

— Да, ветер — штука серьезная, — продолжая смеяться, подтвердил Практикан.

— Прах тебя возьми! — пробормотал Маш-Касем.

— Ты что, Маш-Касем?

— Ничего, милок… Вот оно как получается в конце концов.

— Значит, надо, чтобы я на барышне женился, а через некоторое время развелся. Так вы желаете?

— Да, дней через десять — пятнадцать, — ответил Асадолла-мирза.

— Нет, десять — пятнадцать дней не подойдет… Все вокруг догадаются. Я ведь тоже о чести своей забочусь. По крайней мере, три месяца подождать надо, а потом придумать какой-нибудь предлог.

— Возражений нет, — сказал Асадолла-мирза и тут же добавил: — Ох, я совсем забыл, мне нужно было позвонить… Вы тут продолжайте, я сейчас вернусь.

Он быстро вышел, и я догадался, что он отправился спросить согласия Азиз ос-Салтане насчет продолжительности брака, так как через несколько минут он возвратился со словами:

— Так о чем мы говорили? Ах да, насчет срока, конечно, никаких возражений — пусть будет три месяца до развода.

— Но я должен вас предупредить, что у меня денег нет, и расходы…

— Помилуйте, господин Практикан! Вы делаете доброе дело, при чем тут расходы?… Вы обсудите все с Маш-Касемом. Затраты мы полностью берем на себя.