Дядюшка Наполеон - Ирадж Пезешк-зод

Асадолла-мирза кивнул мне, и мы с ним вышли из подвала. Азиз ос-Салтане и дядюшка слушали, приникнув к оконцу. Асадолла-мирза хотел сказать что-то, но Азиз ос-Салтане знаком велела ему молчать. Внимая разговору Практикана с Маш-Касемом, она ворчала себе под нос:

— Ишь жадина! Бесстыжий, две тысячи туманов хочет…

Асадолла-мирза тихонько сказал:

— Стоит дать, ханум… Дешевле-то едва ли кого-нибудь найдем.

Азиз ос-Салтане не отрывалась от окна. Вдруг она дернулась и сердито прошипела:

— Чтоб его, подлеца — он еще меня чернит! Пусть только уладится это дело с девочкой — я ему покажу «хитрую заразу»! Чтоб ему сдохнуть, плешаку этому!

Немного позже заседание было продолжено в комнате Дустали-хана. Практикан Гиясабади в почтительной позе, опустив голову, сидел на ковре.

Дядюшка Наполеон начал:

— Господин Практикан, я надеюсь, вам известно, что вы вступаете в родство с почтенным и благородным семейством и что вам надо стараться, чтобы в течение означенного времени ваше поведение и поступки не нанесли ущерба нашей чести.

— Я ваш покорный слуга. Разве я посмею что-нибудь не так сделать.

— А как насчет дома? — спросил Асадолла-мирза. Слова его были обращены к дядюшке, и тот ответил:

— Конечно, надобно подумать о доме, где…

— Как же! — воскликнула Азиз ос-Салтане. — Разве я могу отпустить от себя дочку? Господин Практикан должен переехать к нам… Верхние комнаты свободны, я там все приготовлю.

Практикан, не подымая глаз, проговорил:

— Как перед богом, ага, — у меня ведь мать есть, не могу же я ее одну оставить…

— Хорошо, вы привезете вашу матушку с собой, — сказал Асадолла-мирза.

Дустали-хан так и подскочил:

— Зачем глупости болтать, Асадолла? Как это — в наш дом…

— Другого выхода нет, Дустали! — заявил Асадолла, и в голосе его прозвучали злорадные нотки. — Не может же господин Гиясабади оставить без присмотра старую больную мать.

Тут Практикан сам вступил в разговор:

— Да, ага, я человек одинокий, мать моя уже старая, работать не может… С сестрой вдовой…

— У вас и сестра есть? — блеснул глазами Асадолла-мирза. — Сколько ей лет? Чем она занимается?

— Ох, как перед богом — два года назад замуж выдали, а в прошлом году муж ее под машину попал. Сейчас она в кафе выступает — поет.

— Что?! В кафе?… — В один голос воскликнули дядюшка, Дустали-хан и Азиз ос-Салтане. Но Асадолла-мирза не дал им вмешаться:

— Ну-ну, молодец! Бог даст… Ну ладно, выясняется, что с вами еще молодая незамужняя женщина, которую в этом городе богу не поручишь… Господин Гиясабади прав.

— Асадолла, можешь ты закрыть свой поганый рот? — завопил Дустали-хан.

— Моменто, моменто, вы, значит, хотели бы, чтобы господин Практикан оставил мать и сестру и перебрался в качестве зятя в ваш дом?… Ну, если он на это согласен — чего же лучше… Меня это вообще не касается.

Практикан встал:

— Нет, похоже, что я не приглянулся этому господину… Не могу я покинуть двух женщин — одну старую больную, другую молодую — на волю божью… Я ухожу.

Маш-Касем бросился к нему:

— Куда, милок… Садись… Ты его слова в расчет не бери — как ханум скажет, так и будет.

Азиз ос-Салтане, делая вид, что вытирает слезы, выдавила:

— Я в память о покойной матушке на все готова…

— Ханум, ты понимаешь, что говоришь? — взревел Дустали-хан. — Практикан, старуха мать и сестра-певичка в нашем доме!..

Практикан второй раз собрался уходить:

— С вашего разрешения, я пойду… Я не могу слушать, чтобы о моей матери и сестре дурно говорили.

Его опять усадили на место, и Асадолла-мирза закричал:

— А ты, Дустали, потише! Или, может, ты предпочитаешь, чтобы мы снова начали расследование и нашли отца ребенка? А потом привели его и заставили жениться?

Дустали-хан в ярости стиснул зубы и прошипел:

— Как вы считаете нужным.

Бракосочетание решили назначить на вечер под пятницу. Однако Практикан настаивал, чтобы из уважения к его матери, дали ей прийти посвататься.

— Да, — согласился Асадолла-мирза, — но тогда уж пусть она изволит пожаловать прямо сегодня. И сестрицу тоже приводите. Мы теперь свои люди.

Практикан уже было отправился в путь, но, сделав несколько шагов, вернулся:

— Только смею вам доложить, то обстоятельство насчет Луристанской кампании должно остаться между нами. Об этом моем изъяне никому на свете неизвестно. Если когда-нибудь где-нибудь это выйдет наружу — будет урон для чести вашей девушки и моей чести тоже… И про беременность ханум при моей матери не поминайте — если мать узнает, едва ли даст согласие.

Получив твердые обещания и заверения по этому поводу, Практикан наконец удалился. Асадолла-мирза и Маш-Касем проводили его до калитки, потом Асадолла-мирза вернулся и радостно сказал:

— Ну, про парик тоже договорились. Решили, что после обеда он зайдет, и мы с ним поедем на проспект Лалезар, подберем для него красивый парик, чтобы Гамар не разочаровывать. Надо и о костюме подумать. Кстати, Дустали, давай деньги на парик!

— И за парик я должен платить?

— Не хочешь — не плати. Тогда Гамар не согласится выйти за Практикана. Придется нам еще раз пускаться на поиски подходящего папаши для ребеночка, папы, который согласился бы жениться на маме.

Дустали-хан, дрожа от гнева, завопил:

— Асадолла, душой отца клянусь, если ты еще раз про это скажешь, я тебе покажу!..

— Моменто, я не понял, что тебя так задело? Я сказал, пойдём разыщем этого отца-подлеца, негодяя, ублюдка этого! А тебе с чего кровь в голову бросилась? Не дай бог…

Под общие крики протеста Дустали-хан схватил склянку с лекарством, оказавшуюся у него под рукой, и швырнул ее в голову насмешнику. Склянка со звоном разбилась о стену, а Асадолла-мирза, громко хохоча, выбежал из комнаты.

Когда я пришел домой, отец, отсутствовавший с утра, уже вернулся и расхаживал по двору. Он подозвал меня и повел в задние комнаты.

— Что там сегодня приключилось? Говорят, пока меня не было, приходил инспектор Теймур-хан.

Услышав, что Практикан Гиясабади согласился сочетаться браком с Гамар, отец довольно рассмеялся:

— Красиво, ничего не скажешь! Сливки, можно сказать, аристократии — в объятиях Практикана Гиясабади. Хвала аллаху, они нашли жениха еще менее знатного, чем я. Мои поздравления!

Смех отца звучал весьма ядовито. Долгие годы он терпел попреки и вот наконец изведал сладость мести, ростки которой были взлелеяны дядюшкой и его семьей. Он пробормотал:

— Эта свадьба не должна пройти незаметно… Надо пригласить всех почтенных и благородных господ.

Тут он, к моему изумлению, принялся, как мальчишка, скакать по комнате:

— Новости! Новости! Экстренный выпуск!!! Аристократия запятнала себя!!!

Ненадолго он задумался, потом, видимо, приняв какое-то решение, не обращая больше на меня внимания, вышел из дома и направился к калитке.

— Куда вы, папа?

— Я сейчас вернусь.

Я с беспокойством сделал несколько шагов за ним и остановился, проводив его взглядом до поворота улицы.

Вскоре возвратился из полицейского участка Шамсали-мирза вместе с чистильщиком. Чистильщик опять занял свое место. Дядюшка, просветлев, подошел к нему:

— Мы очень рады, что недоразумению положен конец.

— Да умножит господь вашу доброту, этот подлый индиец хотел мне воровство пришить! У, безбожник проклятый!

— Не сомневайтесь, господь воздаст ему за это!

— Я и сам с ним рассчитаюсь, — продолжая раскладывать свое имущество, пробормотал чистильщик. — Подождите, вот придет срок — я уж знаю, какую беду на него напустить.

Сверкнув очами, дядюшка вполголоса повторил:

— Придет срок, придет…

И, помолчав мгновение, произнес как можно значительнее:

— Не обращайте на них внимания, у вас другие дела. Продолжайте свою работу.

Чистильщик, не вникая в скрытый смысл его слов, ответил:

— Конечно, ага, я свое дело делаю.

Дядюшка одобрительно закивал:

— Да, дело прежде всего, а подобные помехи и срывы — их следовало ожидать.

Чистильщик, все так же не поднимая головы, ответил:

— Да ведь если одному индийцу спустить, свалять дурака, эти мерзавцы еще больше обнаглеют.

Дядюшка с довольной улыбкой повторил:

— Да, эти мерзавцы… заважничали они… Эй, Маш-Касем! Принеси-ка стакан шербету Хушанг-хану — освежиться.

Маш-Касем возился недалеко от меня, так что я услышал, как он буркнул себе под нос:

— Хоть бы это его последний стакан был!

Глава семнадцатая

Вечером дядя Полковник и несколько ближайших родственников на извозчике отправились на вокзал встречать Пури, который, как удалось установить, приезжает около девяти часов. Полковник весьма огорчился, тем, что не поехала вся семья, но делать нечего: дядюшке Наполеону и Азиз ос-Салтане пришлось остаться, чтобы принять Практикана с его матерью и сестрой, которые должны были прийти свататься.