"Притащенная" наука - Сергей Романовский

На изыски Морозова Фоменко вывел его старший товарищ, тоже математик М.М. Постников. Тот увлекся ниспровержением истории еще в 60-х годах ушедшего века: читал лекции, выступал с докладами, писал статьи – их, правда, не печатали. Но оттого у определенного круга фрондирующей научной интеллигенции они приобретали еще более притягательную силу. Таким манером Постников многих обратил в свою веру и среди них – Фоменко.

Логика Постникова была для дилетанта изящна, для профессионала – чудовищна: до нас не могли дойти рукописи античности, уж больно они древние. Даже Парфенон сохранился «еле-еле», что ж вы хотите от хрупких носителей письменности – пергамента, папируса и т.д. Но это, повторяю, логика стерильного дилетанта. До нас дошли не только многие рукописи античности, до нас дожили и куда более древние письмена – древнеегипетские папирусные свитки. Таким манером Постников не просто отрицал античность, как историческую эпоху, он походя с решимостью неуча зачеркнул более 3000 лет мировой цивилизации. Писал он об этом и в 60-х, и в 70-х годах. Но специалисты указали ему его истинное место и он… обиделся.

За него теперь крушил прошлое Фоменко.

Во всей этой истории с возникновением «новой хронологии» меня лично более всего занимает психологическая подоплека: неужели два высокообразованных математика (Постников и Фоменко) не понимали, что методология математики ничего общего не имеет с методологией истории; что если в математической теории достаточно одного опровергающего примера, чтобы она перестала существовать, то в истории такое невозможно в принципе, ибо история – наука описательная, в ней нет жесткого теоретического каркаса (базовой аксиоматики, к примеру). А потому никакие, даже самые строгие (но и этого нет, ибо Фоменко далее прикладных методов математической статистики не уходит) математические методы не в состоянии опровергнуть ни одно устоявшееся историческое датирование.

Надеюсь, понимали. И тем не менее зуд ниспровергателей, переданный им, как наследникам, старым русским террористом, взял верх, ибо, к сожалению для науки, оба математика оказались типичными продуктами советской культуры со всеми благоприобретенными за годы советской власти «достоинствами».

М.М. Постников стал самым непримиримым противником традиционной хронологии. Он полностью поверил в ученические упражнения Морозова. Причем настолько укрепилась его вера в «новую хронологию», что он, потеряв всяческий стыд, стал, копируя Макса Планка, утверждать: идеи Морозова победят, как только вымрут профессионалы-историки с «неправильным “импринтин-гом” “старой” хронологии» [610], забыв, что уже сменилось несколько поколений историков. Редко от хорошего математика можно услышать заведомую глупость, но все же случается.

Если Постников – самый непримиримый «морозовец», то его младший коллега и ученик Фоменко – и непримирим, и неутомим в трудах своих неправедных.

Фоменко, по всей видимости, с самого начала своей научной карьеры проявил задатки выдающегося математика: в 1990 г. он стал членом-корреспондентом Академии наук, а в 1994 г. при активной поддержке И.Р. Шафаревича Фоменко избрали в академики. Карьеру, как видим, он сделал блестящую. Да и в занятиях по ньюхронологии Фоменко уже вскоре оставил своего учителя далеко позади (Но это все же успех с обратным знаком).

Влюбился Фоменко в «морозовские штучки» вначале заочно, не читая самого Морозова, а лишь прослушав восторженные лекции о нем Постникова еще в 70-х годах. Более всего Фоменко пленили «династические параллелизмы», открытые больным воображением шлиссельбуржца. Свой талант Фоменко уже с 70-х годов щедро отдает только «новой хронологии». Ее он предложил еще в 1979 г. Напор Фоменко на историю был так силен, а «познавательный зуд» так действовал на его нервную систему, что Фоменко, во-первых, понял – одному ему не справиться со всей мировой историей, а потому он запряг себе в соавторы деятельных Г.В. Носовского и В.В. Калашникова и вместе с ними стал «печь» пухлые тома по ньюхронологии по два тома за год; а во-вторых, стала сдавать его нервная система и из учтивого воспитанного интеллигента он очень быстро превратился в человека нетерпимого да еще с откровенными задатками доносителя.

При советской власти он часто обращался в ЦК и требовал, чтобы ему не мешали работать над проблемой, которая перевернет всю мировую историю; писали, правда, и на него, прося партийных чиновников отлучить Фоменко от студентов, чтобы он своими бреднями не совращал их с пути истинного. Однако коммунистическим властям были абсолютно безразличны проблемы древней истории; Фоменко же, как личность эгоцентрическая, решил, что они равнодушны к его занятиям. Раз так, решил он, его труды не нужны, он более исторической хронологией заниматься не будет. И решительно порвал со своими упражнениями, полностью переключившись на топологию (1984 – 1990 гг.) [611].

Но, к сожалению, перерыв был недолгим. Уже в 1990 г. Фоменко публикует за свой счет первую и крайне плохо изданную монографию по «новой хронологии» [612]. В нее, как пишет академик С.П. Новиков, «вошел полный состав всего морозовского бреда» [613]. Так он стартовал. Далее с каждым годом напор «фоменковщины» на здравый смысл только усиливался. Он набрал бешеную скорость и притормаживать не собирается.

Старую хронологию, против которой восстал Фоменко, он называет «скалигеровской» по имени французского ученого-гума-ниста Жозефа Жюста Скалигера, который, само собой, никакой исторической хронологии не изобретал, ибо тогда бы он прославился как Фоменко своего времени и лишь пополнил бы своим именем длинный список скандально известных лжеученых. Просто Скалигер привязал известную ему историческую цепь событий к юлианскому календарю. Сделал он это в трактате «Новый труд об улучшении счета времени» (1583). Именно его «счет времени», который признал весь мир, напористо отвергает Фоменко.

На что же, кроме слепой веры в «провидение» Морозова, опирается Фоменко? Какими побудительными толчками «к перемене дат» он руководствуется? По мнению И.Н. Данилевского, таких толчков-импульсов было четыре [614].

Историографический. Все, что он узнал об исторических изысках Морозова, явилось для Фоменко знаком свыше. Он и повел его по давно нетоптаным тропам «новой хронологии».

Астрономический. Английский геофизик Р. Ньютон обнаружил изменения в показателе торможения Луны под действием приливной волны. Вообще говоря, астрономы считали эти изменения естественными, вызванными природными явлениями. Фоменко это не устроило. Никаких скачков в графике второй производной быть не должно. И они сразу исчезли, как только он привязал датировки древних лунных затмений к «шкале» Морозова. Этот аргумент Фоменко, вопреки мнению профессионалов, считает непробиваемым.

Хронологический. Фоменко рассуждал как профессиональный дилетант: история строит свою хронологию на вещественных источниках, чаще всего письменных; коли так, то все ее даты «искусственны», ибо независимой датировкой событий эта наука не располагает. При этом наш академик забыл одну малость: история действительно опирается на письменные источники, но дату события считает достоверной только в одном случае – если все источники «поймают» именно ее, т.е. как прожектора, высветят пойманную датировку в перекрестье лучей. «Независимые источники» датирования, коли такие найдутся, могут служить только контролем традиционных для истории методик. Чаще всего эти источники астроно- мические, сообщающие даты солнечных или лунных затмений, Но если эти даты упоминаются не в звездных каталогах, а в древних текстах, в которых датировка не более чем филологическая, то первое слово отдается, конечно, каталогам.

Но Фоменко и здесь поступает так, как учил в свое время своих сторонников академик Лысенко: бери лишь тот результат, который нужен тебе. Вот это для Фоменко! Он так и делает.

Психологический. Как сказал поэт А. Кушнер, «времена не выбирают, в них живут и умирают». Фоменко уточняет: в истории (в разных временах) повторяются схожие, практически однотипные события.

Именно поэтому они «узнаваемы». Коли так, то история человечества более однородна, чем принято было считать, а разные события на самом деле – одно и то же событие, только соотнесенное с разными временами. Этот импульс оказался самым экстравагантным, превратившим ньюхронологию уже окончательно в комичную «фоменкиаду», объект для потешек и заслуженных издевательств над его агрессивной лженаукой.

Итак, только что рассмотренные побудительные мотивы – импульсы – всего лишь призывный зуд к «творчеству» нашего героя. А как же он творит?