Условия абсолютного добра - Николай Лосский

4. БОГ И ЦАРСТВО БОЖИЕ. ЦЕРКОВЬ

Всякий поступок человека осуществляется им не иначе как в сотрудничестве с деятелями, стоящими ниже его, особенно с теми, которые образуют его тело, и в сотрудничестве с деятелями, стоящими выше его, с социальным, планетарным и, наконец, космическим целым. Еще более существенное значение имеет для человека сотрудничество с самым высоким началом, с самим Господом Богом.

Все подлинно доброе, что удается сделать человеку, творится им не иначе как при содействии Бога и Царства Божия, восполняющего своей силой то, чего не может довершить сила человека. Поэтому, когда мы хотим настоящего добра, первый помощник, к

208

содействию которого следует обращаться, есть Бог. Великий польский поэт Мицкевич, желая привлечь внимание папы Пия IX к положению Польши, отправился в Рим вместе с другими польскими эмигрантами. Перед аудиенцией, назначенной для польской делегации, Мицкевич просил всех соединить свои души с его духом в том, что он будет говорить папе. Произнося свою речь перед папой, он пришел в состояние крайнего возбуждения, говорил повышенным тоном о наступлении новой эпохи духа, о необходимости для папы исполнить в ней свою обязанность, о необходимости помочь Польше. Наконец он схватил папу за руку и воскликнул: «Знай, что дух Божий обитает теперь в блузах парижских рабочих». Исступление Мицкевича было характерным проявлением бурной политической страсти, доводящей человека до потемнения сознания и утраты самокритики; возникают такие состояния тогда, когда множество лиц, принадлежащих к одной социальной группе, заражают друг друга своими эмоциями и утрачивают свою самостоятельность настолько, что становятся медиумами, исполняющими волю какого‑то деятеля, принадлежащего к надчеловеческой области бытия. был ксендз, который перед аудиенцией сказал Мицкевичу, что соединять свою душу нужно не с душами других людей, а с Духом Господа Иисуса Христа. Соединение души с волей Божией сублимирует всякую страсть, освобождает ее от чрезмерностей, от искаженных влияний ненависти, от разрушительных телесных проявлений и увеличивает свободу личности: действуя в состоянии «стояния пред Богом», человек становится не слепым медиумом, а высокосознательным, сохраняющим свою самостоятельность сотрудником Божиим. Отсюда ясно, что изложенное учение о зависимости всякого добра от Бога не есть теологический детерминизм: свободная инициатива доброго поступка исходит от человека, но завершение его достигается путем сочетания с силой Божией.

Интимное содействие своему возрастанию в добре человек получает в Церкви, которая есть Тело Христа, Сына Божия. Воплотившись и став Богочеловеком, Иисус Христос, Сын Божий, будучи главой Церкви и относясь к ней как к Своему Телу, устанавливает для членов Церкви возможность тесного единения с Собой именно потому, что в самой своей Личности сочетает божественную и человеческую природу. Чтобы понять это, нужно смотреть на слово «Тело» не как на метафору, а как на точное выражение факта: клетки человеческого тела суть органы, объединяемые человеческим «я» в живое органическое целое и участвующие в сложном потоке его жизни; точно так же и все лица, входящие в Тело Церкви, суть органы Церкви, способные участвовать в полноте Богочеловеческой жизни. Как деятели в теле человека воспитываются к человечности своим интимным участием в жизни человека, так и человек в теле Церкви подвергается столь интимным воздействиям ее, что воспитывается для восхождения. к высочайшей цели обожения, достигнутого уже природой человека в Лице воплотившегося Сына Божия Иисуса Христа.

209

Могущественнейшим средством единения верующих со Христом и друг с другом во Христе Церковь считает таинство Евхаристии. Непосредственный опыт лиц, «с верою и любовию» приступающих к принятию Тела и Крови Христовой, живо свидетельствует в пользу этого учения Церкви. «Истинные причастники, —  говорит старец Никодим Святогорец, — всегда бывают вслед за причастием в осязательно благодатном состоянии. Сердце вкушает тогда Господа духовно» (Невидимая брань, II, 4). Объединяющее значение этого таинства особенно повышается тем, что в некоторые дни тысячи верующих одновременно приступают к нему и вместе переживают однородные чувства, хотения и мысли, онтологически спаивающие их в гармоническое целое.

Многим лицам признать таинство Евхаристии препятствует грубое недоразумение. Мысль о превращении хлеба и вина в Тело и Кровь Христову им представляется ложной потому, что явным образом и после эпиклезиса (молитвы к Духу Святому во время литургии) вещества эти физически остаются по–прежнему хлебом и вином. Борясь с этим недоразумением, Хомяков говорит, что у православной Церкви нет метафизической теории превращения хлеба и вина в Тело и Кровь Христову, потому что в такой теории она не нуждается. Он остроумно напоминает, что Христос есть Господин стихий, и потому в Его власти сделать так, чтобы «всякая вещь, не изменяя нисколько своей физической субстанции», могла стать Его Телом. Ведь Тело Христово в таинстве Евхаристии не есть мясо (…По поводу послания Парижского архиепископа. Собр. соч., II, 116; см. также статью о. С. Булгакова «Евхаристический догмат». Путь. Вып. 20. 1930).

Надобно помнить также, что кроме причащения телесного есть еще и причащение духовное, которое, по словам старца Никодима Святогорца, совершается «внутренне, в духе, и состоит «в непрестанном общении» с Иисусом Христом» (Невидимая брань. II, 4)

Низшая ступень общения с Богом и Царством Божиим выражается в просительной молитве. Люди, не обладающие разносторонним религиозным опытом, презрительно относятся к такой молитве, позволяют себе даже насмехаться над нею (см. например Гавличек–Боровский К. Крещение св. Владимира) и считают ее бессмысленной, указывая на сверхвременную неизменность Промысла Божия. Они упускают из виду, что Провидение сверхвременно учитывает не только нужды человека, но и то доверие, ту интимную связь с Богом, которые выражаются в просительной молитве. Неудивительно поэтому, что чудесное вмешательство Промысла в ход событий, исполняющее молитву, совершается час‑то и вовсе не противоречит неизменности планов Его. Большинство верующих людей не задумываются над этими голословными проблемами и, как дети к родителям, обращаются с горячей мольбой к Богу о помощи; в этой детскости своей они проявляют большую мудрость, чем скептические философы.

Как бы ни была горяча просительная молитва, все же она

210

выражает желание молящегося, которое может быть и неправильным; поэтому она должна сопровождаться действительным или подразумеваемым подчинением решению Божию: «Впрочем, не моя воля, но Твоя да будет» (Лк. 22, 42). Доверие к водительству мира Богом, войдя в плоть и кровь человека, придает ему непоколебимое спокойствие духа. «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною; Твой жезл и Твой посох–они успокаивают меня» (Пс. 22,4).

Отрицание ценности просительной молитвы, таким образом, есть тяжкое заблуждение. Возникает оно или под влиянием горделивого титанизма, или на основе рационалистического деизма, или же вследствие дьявольского соблазна, имеющего целью уничтожить интимную теплоту общения с Богом и, таким образом, постепенно удалить человека от Бога.

Общение человека с Богом сопутствуется так же общением с Царством Божиим. Согласно христианскому миропониманию, у каждого человека есть свой ангел–хранитель. Мало того, поместные церкви, народы, стихии — каждый орган мирового органического целого имеет своих небесных покровителей. Учение об этой всепроникающей связи Царства Божия с нашим царством бытия подробно разработано о. С. Булгаковым в книге его «Лествица Иаковля», посвященной ангелологии.

Глубокое влияние на всю нашу земную жизнь имеет участие в ней святых, ближайших к нам членов Царства Божия. Бесчисленны рассказы о явлениях святых и чудесной помощи их в различных случаях жизни (учение о видениях и отличии их от галлюцинаций см. в моей книге «Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция»).

Описывая кончину Жана Вальжана, В. Гюго говорит, что в эти минуты он чувствовал присутствие возродившего его душу епископа (которого в это время уже не было в живых). Своеобразное переживание вступления в сердце образа Иисуса Христа, образа святого или какого‑либо другого почитаемого нами лица есть не субъективное чувство, а установление онтологической связи двух лиц. И. В. Киреевский высказывает следующую мысль о связи живых с умершими: «Если в нашем сердце то чувство, которое составляет и его душевную жизнь, то очевидно, что наше сердце становится местом, где он пребывает, не мысленно, а существенно сопроницаясь с ним» (Собр. соч., II, 290). Великие святые не только вступают в индивидуальное общение с отдельными лицами, но и влияют на целые эпохи исторического процесса, говорит Вячеслав Иванов: творчество Данте он ставит в связь со св. Франциском Ассизским, в русском творчестве XIX века он находит влияние духа св. Серафима Саровского.