Время созидать - Ирина Кварталова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девушка слушала ее, иногда проваливаясь в короткий, беспокойный сон. Когда она заснула в очередной раз, Тильда думала уйти – весь день сидеть здесь было бы глупо, а от неудобной позы болела спина, но девушка неожиданно проснулась и удержала ее, вцепившись в рукав.
– Хели ни. Ни.
Наверное, это значило «останься».
Поднимался и опадал шум за стенами – люди приходили, уходили, готовили, ругались, смеялись, пели – жили. Волны жизни омывали все вокруг.
– И ты сможешь жить дальше, – шепотом – себе или этой девочке? – сказала Тильда.
* * *Ее звали Хейд, и она приехала вместе с сестрой откуда-то с севера, откуда до новой столицы добираться – месяцы. Она, разумеется, совсем не оправилась, но ей нужно было работать, и никто не позволил бы ей лежать десять дней неподвижно в постели, как то предписывалось Тильде. Целый день скорби – для таких бедняков, как она, это было немыслимой роскошью.
– Да оно и к лучшему, что дитя помре, тяжело работать-то, когда дитенок, куда его? Поплачет – и пройдет. Родит потом еще. Спасибо скажет богиням, что вот так сейчас случилось, – сказала в тот вечер Тильде сестра Хейд.
Правдивые, хоть и жестокие слова – словно удар в живот, прямо в солнечное сплетение. Что возразить, Тильда не нашла, а потом решила – да и не нужно возражать. У этой женщины с усталым и постаревшим от тяжелой работы лицом своя правда, горче, чем ее.
Но она отыскала небольшую дощечку и углем написала на ней «Ани», прочитала над ней молитву Уводящему и оставила в маленьком храме возле порта.
Дни складывались в пятидневья, летели прочь – так выскальзывают из рук легкие фигурки и ленты из бумаги на празднике весны. В Даррее зима уже подходила к концу, а здесь, в Сорфадосе, ее не было вовсе – только дожди непрестанно заливали город, и жестокие штормы вгрызались в берег.
Дни были похожи – их наполняла однообразная работа на бумажной мануфактуре, унылая, как туманы с моря. Тильда разрезала на полоски ветошь, которую перемалывали на мельничных жерновах – платили очень мало, но и на это место, не самое плохое – не шахты ведь! – нашлось бы много других желающих. Она работала там вместе с Хейд – та споро и аккуратно выкладывала сырые бумажные листы на войлок, лист за листом – целый день, и следующий, следующий.
Счет дням терялся.
Тильда научилась творить обед из ничего, умудряясь превратить горстку риса в ужин им троим, как раньше умудрялась доставать почти из ничего необходимые доски, камень, известку для храма.
Жили впроголодь – денег едва хватало на комнату и не слишком сытные обеды. Иногда Тильда с грустью вспоминала «пиршество» на берегу океана – набрать к обеду устриц доводилось теперь редко. А однажды Арон принес крупную ворону, а сестра Хейд Лина объяснила, что ворон не ощипывают, как курицу, а нужно сдирать кожу вместе с перьями – как шкурку зайца. Не без труда Тильда справилась с этим непривычным делом, заменяя отсутствие сноровки упорством.
Суп из вороны вышел превосходным.
* * *– Сегодня нет работы, – развел руками низенький лысоватый адриец – старший мастер на мануфактуре, когда Тильда, как обычно, пришла к воротам ранним утром. Стояли с ней и другие женщины: уже с утра они выглядели измотанными до крайности, а к вечеру и вовсе будут валиться с ног.
– А завтра?
– И завтра. Иди в ранка… Очень жаль, очень жаль…
И хотя голос его был мягок, а улыбка казалась сочувственной, Тильда отчетливо поняла: лучше уйти. Прямо сейчас. И побыстрее.
Короткий поклон, слова прощания – и город проглотил ее, она пропала в толпе, стала ниточкой, что вплеталась в узор из десятков тысяч других.
Сложно было подавить разочарование и обиду – и Тильда выругалась под нос, оглядываясь на краснокирпичные закопченные стены мануфактуры.
Но длиннейшую очередь в ранка она все же отстояла и получила от чиновника сочувственный кивок, сонный взгляд больших круглых глаз и, наконец, заветную бумажку с адресами тех, кто нуждался в работниках.
Она обошла каждый из них, но везде ей отказывали. Иногда – вежливо с просьбой зайти через пятидневье или два, иногда – с неприкрытой неприязнью, а частенько и грубо.
Но Тильда упорно шла вперед.
Ремесленный квартал остался позади – течение городских рек-улиц вынесло ее к набережной, где во множестве селились ее соотечественники. У парапета толкались, смеясь, приезжие – они осматривали Новый мост, восхищались его мощными пролетами и волнорезами, башенками и колоннами с крылатыми львами.
Тильда обошла те несколько лавок, что были указаны среди адресов, не получив никакого определенного ответа. В длинном их ряду осталась последняя из тех, что рекомендовал чиновник. Богатая адрийская лавка: витрина сверкает отмытыми стеклами, охраняя хрупкий товар: вазы, фарфоровые чашки, подсвечники…
Не без колебания Тильда перешагнула порог и замерла.
Цветные блики рассыпались по обтрепанному подолу юбки, переливались хрустальной радугой на руках, как если бы Тильда стояла под витражными окнами достроенного храма Маллара в самых ярких и красивых одеждах.
Целое мгновение ей казалось, что так и есть… Или не казалось? Праздник, и лепестки цветов, и ленты, и флаги, и золотое шитье, и самоцветы…
Тильда моргнула – и видение пропало. Она стояла посреди просторной лавки, а солнце, разбрызганное в бокалах и кувшинах, вазах и тарелках, блюдах и флаконах, больно слепило глаза.
Из этого обманчивого света соткалась фигура хозяйки лавки. Невысокая улыбчивая женщина преклонных лет смотрела весело и доброжелательно.
– Это же… работа мастера Кириана… – не удержавшись, восхищенно пробормотала Тильда, указывая на модель чайного домика из слоновой кости – с крохотными столиками, людьми с пиалами в руках, даже с котом, охотящимся на крыше за птицей.
– Желаете взглянуть поближе? – Хозяйка лавки оживилась, осторожно сняла с полки модель, переставила на прилавок.
– Н-нет, мне это не по карману…
– Но вы явно способны оценить работу. Наслаждение красотой зачастую выше обладания ею. Обладающий красотой не ценит то, чем обладает, потому что…
– …глаза его застит пустая гордыня, – продолжила Тильда строку из «Наставлений отца Годо». – Я не…
За спиной хлопнула дверь, вздрогнул колокольчик, и Тильда замерла: в этой лавке она смотрелась по меньшей мере нелепо.
Краем глаза она увидела мужчину в богато расшитом одеянии, похожем одновременно и на короткий халат, и на слишком длинный, до колен, сюртук. Поймав ее взгляд, мужчина неожиданно улыбнулся и начал раскланиваться – как когда-то давно, в Даррее…
Тильда остолбенела и даже слова найти не смогла, наблюдая легкую светскую беседу и пытаясь улыбаться в ответ. Они говорили на хардийском, из разговора Тильда поняла лишь несколько слов.
– Простите, но что… что это было? – спросила она, когда мужчина ушел со своей покупкой. – Я ни за что не поверю, что в этом городе принято выказывать подобное почтение беднякам и простолюдинам.
– Всего лишь небольшая иллюзия, – хитро подмигнула ей хозяйка лавки.
Только теперь Тильда заметила, что солнце слишком высоко, чтобы заглядывать в окна лавки на первом этаже.
– Мне сказали, что вам нужен писарь и счетовод, – чтобы замять неловкость, Тильда перешла к делу, впрочем, не особенно надеясь на положительный ответ. Но все-таки показала женщине бумаги из ранка.
– Какая жалость! Я уже взяла одного юношу, – хозяйка лавки развела руками и на вид непритворно огорчилась.
Тильда не сдержала вздох.
– Никакой другой, любой работы?.. Я могу убираться и…
Но она уже знала, как выглядит «нет»: сжатые губы, чуть отведенный в сторону взгляд.
– Что ж, тогда всего доброго. – Тильда направилась к выходу, но ее остановили слова:
– Постойте! Я ничем не могу помочь, это верно. Но у меня есть один приятель, вы можете обратиться к нему! Ему всегда нужны помощники. Сейчас я напишу ему… Он тоже адриец! Возможно, у него будет работа… – Женщина достала из-за уха карандаш, чиркнула пару слов на обратной стороне какой-то бумажки. – Вот, возьмите. Это записка к мастеру Ларсу, нир-Кади, дом десять, от Талиссы Йенна, он поймет.
Обманывать себя надеждой было бы глупо, но Тильда приняла записку с благодарностью.
7
Утро началось для Арона несказанной удачей: он стянул с лотка полбуханки хлеба. И хотя давал маме обещание, что не станет воровать, а все же не удержался! Только его и видели: схватил горячий еще хлеб и понесся по улице вниз, к морю, обжигая на бегу пальцы! Туда, где торговки мидиями и угрями с большими корзинами на головах, рыбаки, продающие с лодок селедку, продавцы диковинных снадобий ото всех болезней, уличные колдуны – и мачты, свернутые паруса, бочки с ромом и порохом, ящики с перцем и мешки с зерном и кофе. Море звало его, как будто захватывало арканом за лодыжки и тянуло, тащило к себе.
Хлеб Арон поделил пополам, и одну часть сжевал тут же, по дороге, а вторую припрятал под рубашку, и она теперь выпирала, как маленький горб, только спереди.
Спуски и подъемы, лабиринты складов, проулков, улочек, проходов, норовящих свернуть куда-то не туда, завести в такие дебри, откуда и выйти невозможно, неожиданно вывели Арона к высокому – задирай голову
