Заметки о Ленине. Сборник - Коллектив авторов

29. «События так ясно предписывают нам нашу задачу, что промедление становится положительно преступлением… при таких условиях ждать преступление: Большевики не вправе ждать Съезда Советов… медлить преступление. Ждать Съезда Советов — ребяческая игра, формальность, позорная игра в формальность… Ждать — преступление перед революцией».

30. «Наши горе-левые… увертываются от урока и уроков истории, увертываются от своей ответственности. Напрасные увертки. Увернуться им не удасться. Увертывающиеся из кожи лезут вон… Факты упрямая вещь. Факт тот, что… это факт, что… это факт, что… факты упрямая вещь. Наши горе-левые, увертываясь от фактов от их уроков, от вопроса об ответственности…»

31. «Эсеры и меньшевики окончательно скатились 4-го июля в помойную яму контр-революционности, потому что они неуклонно катились в эту яму в мае и июне… Эсеры и меньшевики связали себя всей своей политикой по рукам и по ногам. Как связанные люди… а это связало их еще более. Они скатились на самое дно отвратительной контр-революционной ямы… Они связанные люди. Они на дне ямы».

В этих примерах ведение двух трех тем можно сравнить с музыкальными построениями ганона и фуги. В первом примере главная тема «ждать Съезда Советов — преступлений», подготовленная вступительной фразой проходит через весь период варьируясь в первой части и сочетаясь с дополняющими его образованиями, сначала дается неполно и с оговоркой («положительно»), потом, после новой подготовки звучит как в аккорде «ждать преступление», следует вариация и развитие темы в первой ее части и варьированный аккорд, новое повторное развитие первой части темы с двумя растущими в силе сочетаниями и в заключение опять аккорд, уже усиленный.

Во втором примере модуляцию дают не синонимы, а морфологические варианты: «увертываются» — «увертываются» — «увертки» — «увернутые» — «увертывающиеся» — «увертываясь». Первые два сочетаются с различными темами «от урока и уроков» и «от своей ответственности», два параллельных варианта развития. Третий дает одну усиленную тему — «напрасные увертки», которая в четвертом имеет усиленное отрицанием повторение и поэтому получает характер коды. Далее основная тема, в новом, ослабленном варианте (причастная форма), открывает новую часть распространяющую содержание первой и переходящую в новую тему: «факты упрямая вещь», которая повторяется, охватывая трижды анафорически повторяемое развитие — «это факт, что»…. После этого снова повторяется первая тема со вступительным «наши горе-левые» и как бы соединяя сразу все элементы периода: обе дополнительные темы начала и второй темы: «фактов — уроков — ответственности», представляя своего рода «стретто». Расположением тем можно обозначить формулой: abcc¤, bd, b¤, b3, b-ef, e-e-e-ef, ab1ecd.

Равным образом и в третьем примере мы видим две темы: «скатиться в яму» и «связать себя», которые распределяют период на две части, начинающиеся анафорически: «эсеры и меньшевики скатились» — «эсеры и меньшевики связали себя» и развивающие соответственную тему. Третья часть начинается усиленным повторением первой темы и заключается соединением сжатых в короткие фразы обеих тем: «они связанные люди. Они на дне ямы».

На этих примерах весьма отчетливо видна строгость — почти музыкальная — построения. Логическая функция их, думаю, достаточно понятна из анализа предыдущих примеров.

Повторение кажется вообще функцией лирической, искони выступая в органической связе с ритмическим повтором и периодически возвращающейся мелодией песни, этой первичной «формой явления» поэтического слова. Интонациональная сила повторения, присущая ему и теперь в стихе и прозе, свидетельствует об этом моторном его происхождении. Но сводить только к этому роль повторения значило бы далеко не оценить всего его значения. Слово — речь обладает и другими сторонами, кроме моторной, в которых повторение играет не менее существенную и совершенно иную роль. Вместе с тем интонационное повторение вовсе не обязательно совпадает «с лирическим», оно имеется во всех родах слова и, поскольку движение речи лирической, эпической, драматической различно в каждом из этих родов, различны и виды интонационного повторения, присущие каждому. Собственным своеобразием обладает и риторическое интонационное повторение, в том числе и наиболее сильное, может быть основное в этом отношении, повторение анафорическое.

То же самое следует сказать вообще о конструктивном повторении. Формулы почти музыкальной композиции периода, приведенные выше отнюдь не означают тождества такого повторения с построением лирическим или музыкальным, даже если оно будет выражаться буквально такой же формулой. Мы видили, что риторическое построение служит специальным целям, только ораторской речи присущим. На примерах ленинской речи это особенно убедительно, ибо ее никак нельзя заподозрить служению лирическим, эпическим и вообще поэтическим целям. Как я указывал уже на анализе отдельных примерах, риторическое слово обладает своей особой специфической, «риторической» функцией, отличной от функций, делающих слово лирическим, эпическим или драматическим.

Но, учитывая это изменение самой функции, нельзя не признать, что можно говорить о соответственных конструктивных элементах в различных функциональных системах конструкции: так, напр., «сюжет» имеется в своеобразных аспектах и в повествовании и в лирике, и в речи. Так и повторение где бы то ни было — в риторике, в музыке, в танце все же остается повторением, хотя и играет в разных областях разные роли. Так, напр., повторение в повествовании, напр., обычное в сказке, былине, балладе, тройная последовательность исполняемых задач, встречаемых препятствий и т. п. имеет определенную сюжетную роль. Оно развертывает сюжет, развивает ситуацию, усиливая ощущение задержки в течении повествования и тем подчеркивая временной момент и напрягая ожидание, стремящееся к развязке. Оно подобно запруде, повышающей уровень и увеличивающей массу потока и ее поступательную силу. Напротив, такое повторение, которое академик А. Н. Веселовский хотел видеть в песне о Роланде, трижды повторяющейся с вариантами описания того же момента, если понимать его именно так, а не как последовательную связь трех однородных моментов, такое «эпическое повторение», вопреки данному ему Веселовским названию, кажется скорее «лирическим», ибо в нем отсутствует момент поступательный, присущий повествованию, отсутствует прием задержки, и тем самым снимается временной момент, упраздняется движение. Создается своеобразный антракт, подобный тому, который создавался хорической песней в промежутках между сценами античной трагедии. Этот антракт — «лирический».