Полмира - Джо Аберкромби

– Я тоже.

И она его поцеловала. Последний поцелуй перед бурей. Мягкое прикосновение ее губ. Горячее дыхание в холоде утра.

– Колючка? – рядом стоял Колл. – Горм уже вышел.

Бранду хотелось заорать в голос, но он заставил себя улыбнуться.

– Быстрей начнешь, быстрей убьешь его.

Он вытащил меч Одды и принялся колотить рукоятью в Ральфов щит, и остальные сделали то же самое, и ударили в щиты, и грохот пошел по войску, и все закричали, зарычали, запели. Она, конечно, совсем не тот поединщик, которого бы они выбрали, но она вышла постоять за Гетланд.

И Колючка, гордо выпрямившись, шла сквозь грохочущий строй, и воины расступались перед ней, как земля перед плугом.

Шла биться насмерть с Крушителем Мечей.

Сталь

– Я тебя заждался, – сказал Гром-гиль-Горм своим певучим голосом.

Он сидел на высоком стуле, а по сторонам стояли на коленях его оруженосцы с мечом и щитом. Беловолосый улыбался Колючке, другой смотрел волком, словно сам собирался броситься в бой. А за ними, у восточного края площадки для поединка, выстроились двадцать ближних дружинников Горма. Там же стояла Матерь Исриун – глаза на худом лице горели злобой, ветер трепал волосы. Рядом мрачно переминалась с ноги на ногу Матерь Скейр. А за ними собрались сотни воинов. Темные их силуэты четко вырисовывались на фоне неба, в котором уже ярко светила поднявшаяся над Амоновым Зубом Матерь Солнце.

– Подумала – пусть еще немного поживет.

Конечно, она храбрилась. Рядом шли королева Лайтлин и отец Ярви. Следом – двадцать лучших воинов Гетланда. И вот она ступила на пятачок примятой скошенной травы. На таких обычно тренировались: восемь шагов в длину и в ширину, по углам воткнуты копья.

Пятачок, на котором умрет либо она, либо Гром-гиль-Горм.

– Не слишком ценный подарок.

Крушитель Мечей пожал плечами, и железные кольца кольчуги с золотым узором тихо зазвенели.

– Когда Последняя дверь близко, время тянется слишком медленно.

– Возможно, Последняя дверь ближе к тебе, чем ко мне.

– Такое возможно.

И он прихватил пальцами одно из болтавшихся на цепи наверший:

– Ты ведь Колючка Бату?

– Да.

– О которой песни поют.

– Да.

– Та, что спасла Императрицу Юга?

– Да.

– И кто получила от нее в награду бесценную реликвию.

Горм поглядел на эльфийский браслет, полыхавший красным у Колючки на запястье, и удивленно поднял брови:

– А я думал, песни врут.

Она пожала плечами:

– Некоторые – да.

– Что бы ты ни сделал, скальдам все мало, правда?

Горм взял у улыбающегося мальчика щит – здоровенный, крашенный черной краской. Край весь в зазубринах – прощальных подарках от людей, которых он убил на вот таких площадках.

– Я тебя уже где-то видел.

– В Скегенхаусе. Ты стоял на коленях перед Верховным королем.

Он дернул щекой – все-таки она его задела этими словами.

– Все мы становимся на колени перед кем-нибудь. Я бы тебя узнал, но ты сильно изменилась.

– Да.

– Ты дочь Сторма Хедланда.

– Да.

– Это был славный поединок.

Хмурый мальчик протянул Горму меч, тот сжал пальцы на рукояти и вытащил его из ножен. Чудовищных размеров у него клинок, Колючка бы с ним только двумя руками смогла управиться. А ему он был словно ивовая веточка.

– Ну что ж, будем надеяться, и о нашем споют что-нибудь веселое.

– Не рассчитывай на тот же исход, – сказала Колючка, наблюдая за отблесками Матери Солнца на его мече.

Он силен, замах у него серьезный, и доспех отличный, но все эти железяки много весят, так что у нее преимущество в скорости. Она выдержит дольше. А вот кто из них в бою хитрее, покажет время.

– Я выходил на поединок раз двадцать и отправил в могилу множество храбрецов, и понял одно. Никогда не рассчитывай на тот же исход.

Горм осматривал ее одежду, оружие – прикидывал и оценивал, точно так же, как и она. Интересно, какие преимущества он увидел. И какие уязвимые места.

– Впрочем, я ни разу еще не бился с женщиной.

– Это будет первый и последний раз. Это твой последний бой.

И она гордо вздернула подбородок.

– Дыхание Матери Войны не защитит тебя от меня.

Он надеялась, что он разозлится, а если разозлится, значит, будет действовать безрассудно. Но король Ванстерланда лишь печально улыбнулся:

– Ох уж эта юношеская самоуверенность. Предсказано, что я не паду от руки мужа.

И он встал, и его громадная тень протянулась по примятой траве: гигант, о которым пели скальды, распрямился во весь свой немалый рост.

– А не что я паду от твоей руки.

– Матерь Война, не дай ей погибнуть, – раз за разом выговаривал Бранд, до боли сжимая кулаки. – Матерь Война, не дай ей погибнуть…

Когда поединщики заняли свои места, на равнину опустилась нездешняя тишина. Только ветер посвистывал в траве да птицы хрипло и громко перекликались в свинцовом небе. Тихонько позванивал доспех на нервно переминающихся с ноги на ногу воинах. Мать Исриун вышла на площадку и встала между ними:

– Вы готовы убивать? Вы готовы умереть? – И она подняла руку с гусиным пером. – Готовы ли вы предстать перед судом Единого Бога?

Горм высился над ней, как гора – широкий щит впереди, огромный меч наготове.

– Мать Война будет моим судьей, – прорычал он.

Колючка пригнулась и свирепо оскалилась.

– Плевать, кто там судья. – И она повернула голову и сплюнула. – Я готова.

– Тогда начинайте! – воскликнула Матерь Исриун и бросила перышко, и быстро убежала с площадки.

Перышко медленно-медленно падало, и сотни глаз с обеих сторон следили за ним. Порыв ветра подхватил его, оно запорхало. И падало, падало… Все затаили дыхание.

– Матерь Война, пусть она не умрет, Матерь Война, пусть она не умрет…

В тот миг, когда перышко коснулось травы, Колючка прыгнула. Она хорошо помнила уроки Скифр. Они вошли в ее плоть и кровь. Всегда нападай. Бей первая. И последняя. Нападай!

Шаг – и в лицо ей ударил ветер. Горм стоял неподвижно и смотрел. Второй – и она растоптала перышко на траве. Он все еще не двигался с места. Третий – и она налетела на него с боевым кличем, размахнулась топором Скифр, снизу ударила мечом, откованным из костей отца. А вот теперь он двинулся навстречу, и ее клинок столкнулся с его, а топор выбил щепы из его щита.

И в то же мгновение она поняла, что еще никогда не сражалась с человеком такой страшной силы. Она привыкла, что человек пятится, когда она бьет по щиту, привыкла, что, когда бьешь, противник отступает. Но бить по Гормову щиту было все равно что рубить старый дуб. А когда столкнулись их мечи, боль стрельнула от ладони до кончика носа, а зубы щелкнули.

Однако не в правилах Колючки тушеваться после достойного отпора.

Горм опрометчиво выставил левый сапог, и она припала к земле, пытаясь зацепить его бородой топора и повалить на спину. Но с ловкостью, какой не ожидаешь в такой махине, он отступил назад, закряхтел, занося огромный меч – и ударил, как скорпион хвостом. Она едва успела увернуться – тот просвистел под хитрым углом, щеку захолодило. Таким ударом можно перерубить все что угодно – щит, шлем, голову.

Но она изогнулась, выжидая, когда он откроется – а ведь он не может не открыться после такого удара! – но ничего подобного! Горм управлялся со своим чудовищным клинком аккуратно и четко, без гнева и пыла – прям как матушка с иголкой. И глаза у него оставались спокойными-спокойными – он прикидывал, выжидал, и дверь его щита так и не приоткрылась.

Итак, первая схватка окончилась вничью. Она отбежала на позицию – ждем другого удобного случая. Ждем, когда он все-таки откроется.

Медленно, осторожно Крушитель Мечей шагнул к центру площадки, глубоко уперев в грязь левую ногу.

– Так его! – выдохнул Ральф, когда Колючка бросилась на врага, осыпая его ударами. – Так его! – клинок загрохотал о Гормов щит, высекая щепы, Бранд сжал кулаки, ногти впились в ладони.

Он охнул, когда Колючка перекатилась, не попав под удар Гормова меча, сверкающей дугой свистнувшего мимо, шутя отбила жуткий удар и отскочила подальше, на безопасное расстояние. Она качалась и пошатывалась, словно пьяный, водя клинками туда и сюда, как это делала Скифр, и Горм внимательно следил за ней поверх щита, пытаясь отыскать закономерность в ее хаотичных движениях.

– А он осторожный, – прошипела королева Лайтлин.

– Мы сорвали с него броню пророчества, – проговорил отец Ярви. – И он боится ее.

Король Ванстерланда медленно шагнул вперед, вдавливая сапог в землю с такой силой, словно закладывал камень в основание монумента собственной славе. Он пребывал в неподвижности, Колючка же, напротив, непрестанно двигалась.

– Словно Матерь Море против Отче Тверди, – пробормотал Ральф.

– Матерь Море всегда побеждает, – сказала Лайтлин.

– Со временем, – тихо добавил отец Ярви.

Бранд морщился и искоса поглядывал на поединщиков – смотреть туда не было сил, и не было сил отвести глаза.