В свете зеленой лампы - Андрей Межеричер

на работу в свою школу в центре Москвы и поэтому уходила рано, ребята еще спали. Насчет Игоря – даже сейчас не помню, когда он уходил из дома в эти годы, но я на хозяйстве оставалась одна, и было нелегко, особенно первые месяцы, когда всё налаживалось. Многое мы не успевали сделать в будние дни и просто оставляли дела на выходные, когда все взрослые были дома. Тогда мы стирали, делали уборку, учили Таню гладить школьное платье, а Андрейку – брюки. Лена делала с детьми уроки, и мы все вместе ходили на прогулку в лес.

Лес находился метрах в семистах от нашего дома. Он назывался Битцевский лесопарк, но все его называли по-простому – Зюзинским лесом. Там были широкие дорожки для прогулок, заросшие овраги, где могли прятаться и играть дети, и даже Лысая гора с широким и не очень крутым спуском для зимних катаний на лыжах. Мы осенью собирали там грибы, весной и летом – цветы, а зимой ходили на Лысую гору кататься на лыжах, к большой радости детей и Игоря. Мы с Леной были не особенно хорошими лыжниками и не столько сами катались, сколько переживали, чтоб кто из наших не упал.

Когда Андрейка стал постарше, то лыжные пробежки по субботам вошли в их с отцом зимнюю традицию. Они вставали оба рано утром, стараясь не шуметь, я им давала по большой тарелке горячей манной каши с желтым ручейком растопленного масла по краю и горкой сахарного песка в середине. Они ее съедали и уходили, гремя лыжами и топая лыжными ботинками. Я на них шипела, чтоб не шумели и не будили других членов семьи, но это помогало мало, и часто Лена просыпалась от их шума и выходила проводить в домашнем халатике, заспанная и не очень причесанная. Когда входная дверь за ними захлопывалась, она, понимая, что уже не заснуть, говорила мне:

– Ну что, Лизочка, давай по кофейку с блинчиком?

Это был наш частый ритуал выходного дня.

– Давай, что нам мешает? Всё равно стройнее мы уже не будем, – отвечала я с улыбкой.

Я тут же начинала замешивать тесто, а Лена ставила на конфорки сковородку для блинчиков и чайник с водой для растворимого кофе, другого тогда просто не было у нас в доме. Мы садились вдвоем за стол на нашей маленькой шестиметровой кухне и наслаждались редким временем, когда дома тихо и не надо никуда торопиться. Нам не хотелось ничего ни говорить, ни слушать, мы просто ели в тишине блинчики с вареньем и прихлебывали кофе с молоком из больших кружек. Мужчины возвращались к обеду, мокрые и голодные, но оба с порозовевшими щеками и зарядом бодрости. Таня к этому времени еще только вставала и бродила в полудреме по квартире, натыкаясь на стулья. У нее редко бывало хорошее настроение утром, и, чтобы заставить ее умыться и причесаться, нужно было выдержать целую борьбу. Ну, это наши внутренние дела, и они вряд ли кому интересны, я о них упомянула просто для полноты картины.

Таня легко привыкла к школе и новым одноклассникам, а по окончании восьмого класса Лена ее перевела в другую, с математическим уклоном, куда девочка уже ездила сама. Андрейку же я продолжала в школу провожать. Он был, скорее всего, самым обычным ребенком, немного стеснительным с новыми людьми и веселым и шаловливым со своими. Учился средне, так как многое отвлекало его на уроках. Близких друзей у мальчика не было, но он с удовольствием играл с соседскими детьми, если его приглашали. Но в нем порой просыпалось какое-то упорство, и я хочу рассказать один случай, показывающий это.

Дело было зимой, уже построили и открыли продовольственный магазин недалеко от нас, метрах в пятистах. Андрейка часто меня туда сопровождал и как мужчина помогал нести что-нибудь из покупок до дома. Обычно что-нибудь легкое. При этом мы всегда что-то обсуждали. Дорога тянулась мимо двора детского сада с беседками, и так как всех детей уже разобрали и персонал садика ушел домой, то в этих беседках играла соседская детвора Андрейкиного возраста. Мы видели, как они ловко забирались высоко на самую крышу беседки и съезжали вниз по стоявшему рядом деревянному круглому столбу освещения, обхватив его руками и ногами. Затем со смехом лезли на крышу опять. Андрейка смотрел на них с восхищением и завистью.

– Я бы тоже так хотел, но страшно, – сказал он мне.

– Ну что ты, зачем? Можно упасть или поцарапаться, лучше играть в своем дворе, там ты всех знаешь и игры не такие опасные, – сказала я.

Он согласно кивнул головой, и мы пошли дальше.

А через несколько дней как-то раз жду его с гулянья, а мальчика нашего всё нет. Уже начало темнеть, и я забеспокоилась. И вот долгожданный звонок в дверь, я открываю… и в прихожую просто вваливается со стоном мой Андрейка, весь в снегу, всё лицо и руки в крови. Боже мой, как я испугалась! Стала громко звать Лену и Игоря, просто задохнувшись от волнения. Голос сделался каким-то чужим и сиплым. Мальчик тем временем сполз по стене на пол, сел, прислонившись спиной к входной двери, и еще раз застонал. Он сидел, закрыв глаза, прямо в том, в чем был: заснеженных валенках с галошами и шубке, повязанной под воротником теплым шарфом. Шапка съехала набок, глаза закрыты, на лице, шарфе и руках следы крови. Я упала в прихожей на колени, чтобы поддержать Андрейку. Так нас и застали поспешившие на мой зов родители. Мы помогли сыночку снять верхнюю одежду и умыться. Мама смазала йодом царапины на лице и ладонях, ощупала и промыла разбитый нос. Нигде больше никаких повреждений мы не нашли.

Из рассказа Андрейки сквозь частые всхлипывания мы поняли следующее. Его давно мучило желание забраться на крышу беседки, ведь многие из его одноклассников делали это, а он боялся. И вот в этот день решился. Мы ему не разрешали уходить со двора, когда он гуляет один, но здесь соблазн был слишком сильный. Мальчик пошел к детскому саду и стал наблюдать, как дети забираются на крышу и скользят вниз по столбу, стараясь запомнить, как они это делают. Дети звали его и смеялись над его робостью. Андрейка вернулся обратно в наш двор, а дождавшись, когда у беседки станет уже пусто, и сам попытался залезть на крышу. Мальчик он был не очень спортивный, руки и колени дрожали, когда он старался повторить то, что делали его сверстники здесь часом