Сто лет и чемодан денег в придачу - Юнас Юнассон

— Может, перейдем…

— Мы ведь все растем, а значит, стареем, — продолжал Аллан. — В детстве в это, наверное, не верится… Взять хоть юного товарища Ким Чен Ира. Бедняжка сидел и плакал у меня на коленях, а теперь он глава государства, со всеми вытекающими…

— Мы не могли бы оставить это, Карлсон, и…

— Да, прошу прощения. Господин прокурор хотел услышать историю о том, как я перешел Гималаи. Сначала у меня не было других спутников, кроме верблюда, много месяцев, а верблюды, что о них ни говори, не самые веселые спут…

— Нет! — взорвался прокурор Ранелид. — Я хотел совершенно не этого! Я только… Я не знаю… Нельзя ли…

Тут прокурор Ранелид замолчал, а потом тихим голосом сказал, что не имеет больше вопросов… разве вот что — он никак не поймет, почему друзья сидели затаившись тут, посреди Вестеръётланда, когда им прятаться вроде бы и незачем:

— Вы же невиновны, правда?

— В понятие невиновности можно вкладывать разные смыслы, тут важно, с чьей точки зрения и в каком аспекте, — заметил Бенни.

— Вот и я как раз то же самое подумал, — сказал Аллан. — Взять хоть президентов Джонсона и де Голля. Кто был виноват и кто невиновен, что у них отношения не заладились? Не то чтобы я с ними поднимал эту тему, когда мы встречались, нам и без того было о чем поговорить, но…

— Господин Карлсон, голубчик, — взмолился прокурор Ранелид. — Ну хотите, я перед вами на колени встану — только замолчите!

— Не нужно господину прокурору вставать на колени. Я буду сидеть тихо, как мышка, вот прямо с этой минуты, честное слово. За мои сто лет я сболтнул лишнего только дважды: сперва — когда я рассказал Западу, как делать атомную бомбу, а потом — когда то же самое выболтал Востоку.

Атомная бомба — это выход, подумал прокурор Ранелид, особенно если посадить на нее Карлсона и взорвать. Но ничего не сказал. Потому что уже не мог ничего сказать.

И вопрос о том, почему друзья не давали о себе знать в течение трех недель, когда на них был наложен заочный арест, так и не получил прямого ответа, не считая уже приводившихся философских соображений насчет того, что понятие справедливости воспринимается по-разному в разных странах и в разные эпохи.

Так что прокурор Конни Ранелид медленно поднялся, тихо поблагодарил за встречу, за арбуз, за кофе и булочку, за… беседу… и за помощь и сотрудничество. После чего вышел из кухни, сел в машину и уехал.

— А хорошо получилось, — сказал Юлиус.

— Еще бы, — сказал Аллан. — Кажется, я ничего не забыл.

Только в машине, двигаясь по шоссе Е20 в северо-восточном направлении, прокурор Ранелид потихоньку начал выходить из умственного ступора. Постепенно осмысляя историю, которую ему скормили, он подчищал ее и приглаживал, пока не получил вполне причесанный рассказ, который по идее вполне сгодится. Только одно не на шутку огорчало прокурора, когда он оценивал правдоподобность этого рассказа: даже журналисты не поверят, будто источником трупного запаха был столетний Аллан Карлсон.

Тут в прокурорской голове родилась идея и стала расти. Та чертова полицейская собака… Взять и все повесить на проклятую суку!

Потому что если Ранелиду удастся достоверно показать, что это собака сваляла дурака, то открываются неожиданные возможности для спасения собственной шкуры. В таком случае получается, что никакого трупа на дрезине посреди сёдерманландского леса не было. Прокурора самого обманули, и это, в свою очередь, привело к череде логических выводов и решений, оказавшихся в конце концов полнейшим абсурдом, но только ответственность за это ложится не на прокурора — это все та собака!

Может отлично получиться, предвкушал прокурор Ранелид. Единственное, что требуется, — это чтобы история с собакой, потерявшей нюх, получила подтверждение из какого-нибудь другого источника и, разумеется, чтобы… Кикки… так ее звать?.. чтобы Кикки как можно скорее закончила свои дни, во всяком случае, не подтвердила после всей этой истории свою профпригодность!

У прокурора Ранелида кое-что имелось на инструктора-кинолога, работающего с Кикки. Однажды Ранелид закрыл дело о предположительной мелкой краже одного полицейского в магазинчике «Севен-Элевен» — полицейская карьера не должна пойти прахом из-за одного неоплаченного маффина, полагал Ранелид. Но теперь для кинолога настало время расплаты.

— Прощай, Кикки, — сказал прокурор Ранелид и улыбнулся, впервые за долгую дорогу до Эскильстуны по шоссе Е20 в северо-восточном направлении.

Чуть позже зазвонил телефон. Это был сам окружной полицмейстер, на стол к которому только что легли рапорты об опознании и вскрытии.

— В них подтверждается, что раздавленный труп в смятой машине действительно принадлежал Хенрику Хюльтэну, — сообщил полицмейстер.

— Чудненько, — сказал прокурор Ранелид. — Хорошо, что ты позвонил. А не будешь ли так любезен соединить меня с вашим коммутатором? Мне нужно потолковать с Ронни Бэкманом, ну, кинолог, знаешь.

А в Клоккарегорде друзья, помахав вслед прокурору Ранелиду, по инициативе Аллана снова собралась за столом на кухне. Потому что оставался один вопрос, который следовало решить теперь же.

Для начала Аллан поинтересовался, как понравилось комиссару Аронсону то, чем только что угостили прокурора Ранелида. И, может быть, комиссар хотел бы немножко прогуляться, пока они тут кое-что обсудят?

Аронсон отвечал, что история в их изложении, на его взгляд, получилась внятная и толковая. Так что в части, касающейся комиссара, тема закрыта, но если ему все-таки позволят остаться за столом, то он охотно этим воспользуется. Вообще говоря, Аронсон и сам далеко не без греха, сказал Аронсон, так что не намерен бросать ни первый, ни второй камень.

— Однако буду крайне признателен, если не станете рассказывать того, без чего я мог бы обойтись. В смысле, если существует, так сказать, альтернативная версия, помимо той, что услышал Ранелид…

Такую услугу Аллан от общего имени охотно пообещал комиссару, после чего добавил, что дружище Аронсону за столом будут только рады.

Дружище Аронсон, подумал Аронсон. Как это теперь кстати! За годы работы Аронсон обзавелся множеством врагов из числа граждан с непритязательной совестью, но хоть бы одним другом! И он ответил, что если Аллан и остальные в самом деле предлагают ему дружбу, то для него это большая честь и радость.

Аллан заметил, что за свою долгую жизнь успел побывать в приятелях и у священников, и у президентов, но вот у полицейских пока ни разу. А раз уж дружище Аронсон так категорически не хочет слишком много знать, то Аллан обещает ничего не рассказывать о том, откуда у них взялись деньги. На что не пойдешь ради дружбы!

— Все деньги? — уточнил комиссар Аронсон.

— Все, — сказал Аллан. — Узнаете чемодан? Прежде чем в нем оказались Библии, он был до краев полон пятисотенными купюрами. Пятьдесят миллионов крон или около того.

— Ух ты дьяв… — вырвалось у комиссара Аронсона.

— Ругайтесь-ругайтесь на здоровье, — сказала Прекрасная.

— Если вам непременно надо воззвать к кому-нибудь, то я бы все-таки настоятельно порекомендовал Иисуса, — сказал Буссе. — Хоть в присутствии прокурора, хоть без него.

— Пятьдесят миллионов? — переспросил комиссар Аронсон.

— Минус накладные расходы за время поездки, — сказал Аллан. — А теперь собравшимся предстоит утвердить повестку заседания. И я предоставляю слово тебе, Ежик.

Пер-Гуннар «Ежик» Ердин почесал ухо, раздумывая. Потом сказал, что хорошо бы, чтобы друзья и миллионы держались вместе, что можно, скажем, всем податься куда-нибудь в отпуск, во всяком случае самое большое желание Ежика — это сидеть на пляже под зонтиком и потягивать коктейль из бокала с зонтиком где-нибудь далеко-далеко. К тому же, как оказалось, и Аллан склоняется примерно к тому же.

— Но без зонтика в бокале, — уточнил Аллан.

В этом его поддержал Юлиус: система дополнительной защиты содержимого бокала от дождя или солнца отнюдь не предмет первой необходимости, особенно если ты и так уже лежишь под зонтиком, а на небе светит солнце и ни облачка. Вот только ссориться из-за этого, наверное, не стоит. А поехать всей компанией в отпуск — великолепная идея!

Комиссар Аронсон смущенно улыбался, не решаясь поверить, что слово «компания» теперь включает и его тоже. Заметивший это Бенни крепко взял комиссара под локоть и замысловато поинтересовался, какую именно расфасовку и оформление напитков предпочитают представители полиции во время отпуска. Комиссар просиял и уже собрался ответить, когда Прекрасная вдруг остудила общее восторженное настроение:

— Я никуда не поеду без Сони и Бастера!

И, секунду помолчав, добавила: