Обделённые душой - Нил Шустерман

А вот Хэйден всё время ставит их под сомнение — пусть только в разговорах с Бэм и лишь тогда, когда она склонна его выслушивать. Узнав о казни, Хэйден высказал своё мнение Старки прямо в лицо и наотрез отказался вернуться к компьютеру, не желая иметь ничего общего со следующей освободительной операцией. Старки, конечно, вышел из себя, начал метать громы и молнии, но Хэйден — кто бы мог подумать, что у него такая железная воля? — непоколебимо стоял на своём.

— Я не стану работать на террориста! — заявил Хэйден. — Так что можешь отшибить мне башку прямо на месте. А если нет, то иди к чёрту!

Хорошо, что помимо Старки его слышали только Бэм и Дживан, не то и правда не сносить бы ему головы. Те аистята, что до сих пор верят в его сотрудничество с юнокопами, только обрадовались бы. Но Старки внезапно перестал злиться и разразился хохотом, что, фактически, дало ему больший контроль над ситуацией, чем ярость. Как по пословице: не можешь выиграть — преврати всё в шутку. Вообще-то, это всегда было девизом Хэйдена — Старки украл у него эту тактику.

— Хэйден, ты такой уморный, когда пытаешься казаться серьёзным! — сказал Старки и тут же отправил его обратно на склад, как будто так и намеревался с самого начала.

— Незавидная работа для незавидного ума, — прокомментировал он.

И всё-таки, кажется, ум у Хэйдена не такой уж незавидный, поскольку полтора дня спустя Старки посылает к нему Бэм, чтобы убедить вернуться в компьютерную. Как будто у Бэм больше влияния на Хэйдена, чем у самого Старки! Не умеет она ворковать и уговаривать, а силой Хэйдена ни к чему не принудить — он уже это доказал. Так что это всё мартышкин труд. Ну да Бэм и так в последнее время чувствует себя глупее любой мартышки.

Хэйден сидит, опершись спиной о центральный столб, в той самой «чёрной дыре» посредине склада. Не похоже, чтобы он далеко продвинулся в деле учёта и распределения, хотя и царапает что-то в своём блокноте. Завидев Бэм, часовой, охраняющий Хэйдена, вскакивает и берёт ружьё наперевес, делая вид, что вовсе не дремал только что на мешке с рисом.

Хэйден не находит нужным поднять на Бэм глаза.

— Ты чего это пишешь в темноте? — интересуется она.

— Писатель из меня липовый, так что лучше, чтобы моей писанины никто не видел, даже я сам.

Она вступает в «чёрную дыру» и обнаруживает, что здесь не очень-то и темно — просто так кажется, если смотреть со света. Хэйден, не двигаясь с места, продолжает шкрябать в блокноте.

— Что это? — интересуется Бэм.

— Дневник. Чтобы, когда придёт наш черёд болтаться на верёвке за все наши подвиги, можно было узнать, что здесь, собственно, происходило. Я называю это «Инферно Старки», хотя и не уверен, в каком круге ада оно находится.

— Да ведь сейчас никто никого не вешает, — возражает Бэм и, вспомнив недавние события, уточняет: — Во всяком случае, официально.

— Верно. Думаю, вместо повешения они подвергнут нас отслоению черепа. Если, конечно, закон будет принят. — Хэйден закрывает блокнот и впервые за всё время вскидывает глаза на собеседницу. — А знаешь, кто первым додумался до отслоения? Египтяне. Они мумифицировали своих царей, чтобы сохранить их тела для загробной жизни; но прежде чем те отправлялись в свой невесёлый путь, у них вынимали головной мозг. — Он несколько секунд раздумывает над сказанным. — Надо же, какие они были гениальные, эти египтяне. Соображали, что оставь мёртвому фараону мозги — и он такого понатворит...

Наконец он поднимается на ноги.

— Так зачем ты пришла, Бэм? Что тебе нужно?

— Нам нужно, чтобы ты показал Дживану, как прорываться сквозь брандмауэры. Тебе не надо самому ничего делать, только научи его.

— Дживан и сам хорошо с ними справляется, он ещё на Кладбище этим занимался. Если он этого не делает, то вовсе не потому, что не умеет, а потому, что не хочет, но боится сказать об этом Верховному Аистократу.

— Верховному Аистократу? Это пресса так его теперь называет?

— Нет. Это я придумал ему такой почётный титул, — признаётся Хэйден. — Но если бы они начали так его называть, уверен — Старки бы это понравилось. Спорю — он воздвиг бы самому себе алтарь, чтобы простые смертные могли ему поклоняться и приносить жертвы. Кстати, я тут придумал салют, каким подобало бы приветствовать Верховного Аистократа. Это что-то вроде как у Гитлера, но только со средним пальцем. Вот так. — Он демонстрирует, и Бэм невольно смеётся.

— Хэйден, ну ты и говнюк.

— В твоих устах это звучит комплиментом.

На его лице появляется намёк на его знаменитую саркастическую усмешку. Бэм внезапно понимает, что рада видеть её.

Он колеблется один миг, бросает взгляд на охранника, снова прикорнувшего на мешке с рисом, затем подступает ближе к Бэм и тихо говорит:

— Из тебя получился бы лидер получше, чем Старки.

На мгновение устанавливается тишина. Бэм не знает, как реагировать на его слова.

— И не говори, что ты об этом не думала, — замечает Хэйден.

Он прав — она думала об этом. И задушила идею на корню.

— У Старки есть цель — возражает она. — На него возложена миссия. А у меня что?

Хэйден передёргивает плечами.

— Перечислить? Здравый смысл. Инстинкт выживания. Крепкое телосложение.

Бэм сразу решает, что беседа уходит в опасное русло.

— Положи свой блокнот и давай работай. Вчера вон еды на всех не хватило. Чтоб сегодня такого не было!

Он отмахивает ей среднепальцевый салют, и Бэм уходит, напоследок запустив картошкой в дремлющего стражника.

Это случается во второй половине дня. Мир Бэм, и без того весьма неустойчивый, окончательно летит вверх тормашками. А всё из-за Прынцесс. Так Бэм называет самый ненавистный ей тип девиц: этакие, знаете ли, томные барышни, беззаботные избалованные пташки, у которых всего и проблем — какой лак для ногтей выбрать да как вон того парня охмурить. И ещё у них имена на слух вроде как звучат нормально, зато пишутся по-идиотски. Даже в Аистином батальоне есть девицы, которых можно отнести к этому типу; ходит такая вся из себя, хотя шмотки — дырка на дырке. И как им только удаётся при такой тяжёлой жизни оставаться миленькими уси-пусями, поверхностными, как масляная плёнка на воде?

Особенно есть тут одна троица — за последние недели сколотили свою маленькую клику. Две сиенны, одна умбра, и все трое просто красавицы, чтоб им пусто было. В набеге на лагерь не участвовали, да вообще, если разобраться, палец о палец не ударяют, только языками треплют да хихикают, высмеивая других. Бэм не раз слышала, как они шушукались у неё за спиной, прохаживаясь насчёт её роста, мужицкой фигуры и всей её повадки. Вообще-то, Бэм обычно избегает их, но сегодня у неё воинственное настроение. Навешать бы кому-нибудь оплеух или хотя бы просто испортить жизнь. И кто лучше подходит для этой цели, чем цыпочки с изящными фигурками вместо «крепкого телосложения»?

Бэм находит их в той части рудника, которая предназначена «только для девочек». Сюда уставшие флиртовать Прынцессы скрываются от приставаний бурлящей гормонами мужской части народонаселения. Впрочем, в последнее время цыпочки что-то не флиртуют. Бэм не придаёт этому факту значения. А зря.

— Старки приказал перенести боеприпасы поглубже в шахты, — сообщает она Прынцессам. — Вы трое, встали и пошли. И постарайтесь не взлететь на воздух.

— Это ты нам? — спрашивает Кэйт-Линн. — А парни на что? Пойди их заставь.

— Ни фига. Сегодня ваша очередь.

— Но мне нельзя поднимать тяжёлое! — протестует Эммали.

— Вот именно, — заявляет Микэйла. — Никому из нас нельзя!

— Н-да? И кто это так постановил?

Прынцессы переглядываются, как будто ни одна не решается высказаться первой. Наконец Эммали берёт эту задачу на себя.

— Вообще-то... Старки.

Старки наделил этих пустышек какими-то особыми привилегиями? Это ещё что за новости?! Ладно, поскольку всеми работами здесь распоряжается Бэм, в её власти отменить любые привилегии.

— У нас все работают на равных, — рявкает она. — Так что вперёд, лентяйки, шевелите булками!

Микэйла шепчет что-то на ухо Кэйт-Линн, та посылает глазами телепатический сигнал Эммали. Последняя качает головой и оборачивается к Бэм с притворно извиняющейся улыбкой.

— У нас и правда специальное разрешение от самого Старки, — говорит она.

— Он разрешил вам бездельничать? Чёрта с два.

— Не бездельничать, а заботиться о себе. И друг о друге, — произносит Кэйт-Линн.

— Да, — вторит Микэйла. — О себе и друг о друге.

С каждым словом этих фиф в Бэм растёт желание надавать им по хорошеньким мордашкам.

— Что за хрень вы тут несёте?!

Троица снова обменивается телепатическими взглядами, и Эммали произносит:

— Вообще-то, нам не следовало бы говорить об этом с тобой...