Воздушный штрафбат - Антон Кротков

Два немца, чтобы не проскочить вперед русского, уменьшили скорость и открыли по нему огонь. Борис опустился пониже в кресле, пряча голову за бронеспинку. Один снаряд взорвался рядом с крылом, оторвав от него кусок элерона. Второй прошел впритирку с кабиной.

Справа и слева встала вторая пара «фоккеров». А где же третья? А вот и они! С воем несутся из небесной глубины. Все. Теперь одинокий русский ястребок зажат с трех сторон, а с четвертой земля. Когда самолет попадает в такую «коробочку», ему остается либо покорно идти «под конвоем» на вражеский аэродром, либо таранить ближайшего к нему противника. Борис выбрал второе. Но его кто-то опередил. Неизвестный краснозвездный истребитель на полной скорости взвился над одним из «фоккеров». Словно потеряв равновесие, он резко завалился на бок, ударив своей плоскостью по крылу немецкого истребителя. «Фоккер» перевернулся. Высота была минимальной и выровнять свой самолет немецкий летчик не успел. Через две секунды тараненный «фоккер» огромным костром догорал на склоне высокого кургана. Ничего подобного Нефедов не видел. «Кто же из моих парней так ловко расправился с «фоккером»? А может, этот пилот вообще из другого полка? И откуда он взялся?» — вопросы теснили друг друга в голове Нефедова.

Самое удивительное, что после такого тарана отчаянный смельчак продолжал держаться в воздухе. Правда, на его самолете был проломлен киль, сильно деформирован один лонжерон и отсутствовала консоль стабилизатора. И, тем не менее, он летел! Спаситель приблизился вплотную к Нефедову, всем своим видом давая понять фашистским летчикам, что снова ударит любого из них, если кто-то посмеет напасть на его командира. В кабине израненного «ишачка» сидел… Леня-Одесса». Лицо его было белое, как мел, и все-таки Красавчик вымученно улыбался Нефедову, словно говоря: «Наконец-то я преодолел свой чертов страх!»

Видимо, на немцев таран произвел очень сильное впечатление, потому что они не стали пытаться продолжить бой и ушли. Пара истерзанных «ишачков» тоже поплелась домой…

Немного позднее Нефедов узнал, что об удачной штурмовке немецкого танкового полка сразу доложили Сталину. Иосиф Виссарионович уточнил, каким образом удалось избежать больших потерь среди «Илов». Докладывающий офицер ответил, что отличились истребители штрафной авиагруппы.

Задумчиво посасывая трубку, Сталин несколько раз молча прошел по кабинету мимо вытянувшегося по стойке «смирно» штабиста, а потом изрек: «Значит, все-таки правильно мы сделали, что поверили этим бандитам! Думаю, Геринг согласен с вами в этом вопросе». После этого группе передали несколько новеньких истребителей «Як-1».

Выбравшись из кабины и на ходу отстегивая лямки парашюта, Нефедов бросился к заруливающей на стоянку машине своего спасителя. Капитан вскочил на крыло «ишачка» и, схватившись за борт кабины, осмотрел ведомого:

— Цел?

— Скорее да, чем нет, — неуверенно ответил все еще очень бледный Одесса. — Только устал, как лошадь на свадьбе.

Вместе с механиком Нефедов помог Красавчику выбраться из самолета. У него оказалась сломанной ключица. В ожидании врача Борис осторожно поддерживал Леню под локоть здоровой руки, говоря ему:

— Ну даешь, бродяга! Да за такое, знаешь… до смерти поить положено.

— Это можно, — согласился Леня. — Я предпочитаю коньяк, но только не марки «Самжэнэ».[159]

Их окружила толпа товарищей. Многие, еще не зная о ранении одессита, пытались подхватить героя дня на руки. Одесса попросил минуточку внимания и важно произнес:

— Не надо качать меня, как героя, а то я вас знаю: два раза подкинете, один — поймаете. Прошу понять меня правильно, я — не пижон. Но «фоккеры» сегодня устроили такой кошмар и сумасшедший дом, что, если бы не простой парень из Одессы, запросто могли бы, не за нас будет сказано, пококать всякого, кто подвернулся им под руку. Поэтому, раз уж я сегодня отмочил такой канкант,[160] командир, прошу разрешение намалевать звездочку на фюзеляже моей «четверки».

— Как же ты решился на таран, Леня? — уважительно поинтересовался один из летчиков.

— Да я бы и не решился. Дешевле утопиться! Я как фрицев увидал, сразу уронил челюсть на пол. Такого винта нарезал, забрасывая ноги за уши! Да вовремя вспомнил, что Батя обещал со мной сделать, если я снова сбегу. Пришлось возвращаться…

С этого дня Одесса начал исправляться. Из боя он уже не выходил без приказа и старательно исполнял роль ведомого. Правда, по-прежнему любил прихвастнуть. Сослуживцам Красавчик теперь любил рассказывать, что, мол, в штабе дивизии прослышали про его исключительный подвиг, да и земляки гордятся героем, так что вскоре его переведут в полк асов— 9-й гвардейский Одесский истребительный авиаполк.

Но главные свои победы одессит все же одерживал не в воздухе, а на любовном фронте. Каким-то образом, почти при полном отсутствии увольнительных, ловкий ходок умудрился закрутить роман с женщиной-полковником интендантской службы. Благодаря близкому знакомству Красавчика с хозяйкой крупного складского хозяйства летчики авиагруппы стали получать новенькое офицерское обмундирование, и вскоре приобрели молодцеватый вид, перестав походить на окопников.

Нефедов быстро оценил главный талант Лени и перед очередным свиданием с завбазой одалживал ему свою парадную форму и ордена, чтобы герой-любовник мог во всей красе предстать пред своей пассией. И судя по всему, полковничиха была весьма довольна ухажером, так как через нес Красавчик умудрился достать специально для командира кое-какие предметы генеральского обмундирования, а также страшно дефицитные — американскую летную куртку «Irvinsuit» и полетные очки «Willson Mk-11» тоже производства США из только начавшихся ленд-лизовских поставок.[161] Эти очки имели небольшое солнцезащитное затемнение, что позволяло увидеть атакующего со стороны солнца врага.

Вообще, что касается коммерции и женщин — тут Леня был неудержим. В первый раз он имел большие проблемы с законом в 1938 году, еще будучи курсантом авиационного училища. Направляясь поездом в отпуск, Леня расположился на верхней полке купе мягкого вагона. Ночью в купе вошли новые пассажиры — муж и жена. Соседи познакомились, выпили за встречу. Потом курсант лег спать. А супруги отправились в вагон-ресторан. Вернулись они оттуда очень поздно и решили, что их сосед уже спит. Сели на его место, еще немного поговорили, обменялись поцелуями, после чего мужчина совершил половой акт со своей женой. А затем, удовлетворенный, залез на верхнюю полку и, потушив лампу, вскоре захрапел.

Убедившись в том, что сосед спит, возбудившийся от зрелища, свидетелем которого он оказался, курсант тихо слез с верхней полки и, раздевшись, пришел к женщине. Та в темноте решила, что около нее супруг и, находясь в полусонном состоянии, ответила на ласки мужчины и отдалась ему. Только когда все уже случилось, гладя лежащего на ней мужчину, дама по каким-то особым признакам обнаружила, что стала жертвой постороннего гражданина. Перепуганная женщина подняла крик, ее мирно храпевший муженек свалился с верхней полки прям на голову пытающегося удрать парня.

Короче, после полагающегося в таких случаях мордобоя Леня оказался в милиции. Ему грозило уголовное наказание по обвинению в изнасиловании. Но, немного поостыв, супруги передумали подавать в суд на злополучного попутчика. Муж дамы оказался небольшим начальником и не захотел, чтобы не красящая его история получила широкую огласку. Его жена — та и вовсе, встретившись в милиции с коварным обольстителем, чтобы подтвердить, что отказывается от обвинений в его адрес, украдкой бросала на молодого военного кокетливые озорные взгляды.

Во второй раз Леня чуть не угодил под суд всего за двенадцать дней до начала войны — за то, что получил на окружном складе по фальшивой накладной десять литров спирта, чтобы с размахом отметить день рождения симпатичной радистки из штаба полка. Но в неразберихе и хаосе первых дней войны армейская прокуратура то ли замяла дело, то ли документы пропали при стремительном отступлении из Белоруссии.

В штрафбат же невоздержанный на язык одессит угодил за то, что в разговоре с сослуживцами назвал проведенную комиссаром полка политинформацию «групповым сексом».

Постепенно вокруг Нефедова сформировался костяк летчиков. Среди «стариков» были не одни только штрафники. Например, Борис взял к себе в группу старого знакомого по испытательной работе Георгия Церадзе. Тот хотя и не был судим и формально мог воевать в обычном полку, но на деле, после того как побывал в плену, его не подпускали к летной работе.

Попав в новый коллектив, майор приживался в нем трудно. В результате тяжелого ранения, изуродовавшего лицо Церадзе, и какой-то личной драмы он сделался нелюдим. В редкие часы отдыха, когда летчики ходили на танцы, грузин лежал на своей койке и читал книгу или просто о чем-то мрачно думал. В общих разговорах, игре в шахматы, домино и преферанс участия не принимал.