Предел - Елена Лобанова

Потянулись годы, похожие друг на друга как близнецы. Малыш-Сульс стал юношей, потом вполне взрослым мужчиной. Его хозяин все больше напоминал крестьянина. И только иногда, выпив бочонок кислого пива, превращался в гордого, достойного Рыцаря. Рассказывал о прежних сражениях и требовал меч. В такие моменты Сульс его особенно уважал. Но меч, всякий раз, обещал дать потом.

Оруженосец оказался мастером на все руки. Он худо-бедно освоил кузнечное дело, потому что и помыслить не мог о том, чтобы за мечом и доспехом Благородного Руалона надзирал тот, кто подковывает крестьянских лошадей. Благодаря Сульсу, одна из подвальных комнат засияла вычищенными камнями стен и совершенно лишилась плесени. На мореном настенном щите, (когда-то он был садовой калиткой), крестообразно разместились кинжалы и вертикально — меч. За этот подвиг оруженосец был переименован в оружейники.

Под его бдительным надзором находился и наградной доспех Рыцаря. Не менее пятнадцати раз, после примерок, охов, ахов и унылого бормотания Нофера Руалона, Сульс взволакивал на колоду кожаный мешок, набитый песком и пытался разогнать железо с учетом растущего живота своего господина. Но однажды пришлось просто утвердить начищенный до блеска «хлам» на почетном месте. Оружейник больше не рисковал тянуть железо, ставшее в некоторых местах тоньше лаврового листа. Он соорудил каркас на манер огородного пугала — только что с «ногами». Обмотал его тряпками. И наградной доспех гордо растопырился у стены, распахнув объятия всем входящим.

Ноферу пришлось попотеть на примерках в кусках кожи местной выделки, а потом суметь пройти пять шагов в новом, полном, чешуйчатом доспехе. Сульс уже научился не только строить планы, но и учитывать обстоятельства — доспех был сделан "на вырост" в нужном месте. Конюха, который посмел нагло заявить Ноферу Руалону, что тот стал похож на "карпа после нереста", Сульс избил лично, тем же вечером. На то, чтобы внушать уважение к Ноферу каждому из слуг не хватало ни рук, ни времени.

Оружейная украшалась по мере сил и возможностей железом различной формы и зачастую неясного назначения. Во многих бердышах слишком явно угадывались бывшие крестьянские косы. Трезубец с короткой рукоятью подозрительно напоминал расплющенные вилы. Чекан намекал на родство с сапожным молотком, а алебарда — с багром. Два склепанных вместе топорных лезвия пытались казаться секирой. Для чего предназначался убийственный предмет, бывший когда-то тяпкой, никто не знал. Но Сульс считал его "боевым заступом". Ножей, кинжалов и тесаков по стенам было развешено "густо и богато". Факелы, обмотанные просмоленной паклей, гордо красовались в медных креплениях. Все это великолепие регулярно начищалось и полировалось.

Посреди оружейной красовался могучий стол, ножками которому служили четыре дубовых "ствола"-отпила. Колоды, застеленные коровьими шкурами, претендовали на звание кресел и создавали некий суровый непритязательный антураж. Именно в этой подвальной комнате Нофер Руалон предпочитал пить. Здесь же были написаны все письма его покойному другу Тарлиту. И выходили они на редкость героическими.

Спал Благородный Руалон обычно на диване в каминном зале. Другие помещения зимой не отапливались, да и летом туда ходить не стоило — балки подозрительно скрипели и прогибались. Вполне можно было ожидать обрушения.

Зал был еще одним местом, над которым неустанно трудился Сульс. Самым большим упущением на его взгляд являлось отсутствия портрета Рыцаря в гордой позе. Оружейник знал, что рано или поздно у Нофера появятся жена и дети. А потомкам нужны портреты предков. Так же не хватало славных охотничьих трофеев. Может быть, доблестный рыцарь и сразился бы с вепрем, но вепрей в округе не было. А воевать зверя в Запретном лесу, Сульс своего господина никогда бы не пустил — так и бесхозным недолго остаться.

С портретом, а точнее, с портретами, все сложилось как-то само собой. Будучи по делам ноферата в Дреште, оружейник прикупил по случаю красок. Перехожий рисовальщик вывесок клятвенно обещал приехать и написать портрет Доблестного Рыцаря. Но требовал задаток с Сульса, который совсем не выглядел слугой состоятельного нофера. Сошлись на том, что задаток стал стоимостью за краски (втридорога). Однако и после года ожидания городской мастер кисти и краски не появился в Руалоне. Тогда Сульс решил взяться за дело сам. Слуги, призванные им в помощники, всю неделю вертели на рыбьем клею кисти различных размеров из конского волоса и свиной щетины. На негодные оконные рамы набивались холсты — до тех пор, пока плотник, наконец, не обил дверцу старой оранжереи так, что её не перекосило. Посмотреть на саму работу собрались все обитатели кухни.

Нофер Руалон стоически позировал три дня к ряду. В результате, появился портрет, с которого свирепо скалился некий монстр, который никак не мог быть Благородным Руалоном. Зато он мог вполне сойти за «предка». И не только Нофера, но и всех людей вообще. Характер мазков и художественные приемы как бы намекали, что творцом шедевра был современник этого самого Предка. Сульс поразмыслил, дорисовал «персоне» бороду и предъявил своему господину. Крист Руалон посерел лицом и ушел в оружейную напиваться. А на вопросы из-за двери "не напоминает ли ему это полотно какого-нибудь деда или прадеда", в конце концов, ответил, что именно так его прадед и должен был выглядеть… через три года после смерти… если могилу раскопать.

Оружейник не обиделся. Плотник уже освоил правильную натяжку холста. Дело пошло. Следующей картиной стала "прабабушка всех гоблинов". За это название кухарка лишилась черпака. Временно. Потому что сначала убежала от разгневанного Сульса, но к вечеру осмелела и стащила черпак, прямо из-под носа у художника. Он как раз пытался изобразить украшения на шее «прабабушки». В итоге, получилось логично — страшенный «прадедушка», вероятно, держал "самку гоблина" на колодезной цепи. Оружейник только своему господину терпеливо пояснял, что у «прабабушки» на шее — кулон в виде цветка с драгоценным камнем. А вовсе не амбарный замок с шестью дужками. Просто конюх, который предположил эту нелепость, ничего не понимает в украшениях. Но Нофер Руалон запретил Сульсу творить дальше. Он настаивал на том, что его предки хоть и не были благородными, но "не до такой же степени".

Но Оружейник не сдался. Стены зала удручали его пустотой и серостью. Он перепробовал на годность к художественному ремеслу всех окрестных крестьян. Конюха и кухарку — тоже. Испытания проходили у стен Замка. Сульс выдавал рисовальщику уголек и требовал портретов. Дождь несколько раз умывал холодными слезами старые камни. Но верный слуга был неумолим. К концу месяца Оружейник отобрал шестерых художников. В том числе и стража-привратника. Нофер позировать отказался, и рисовали его по памяти. Стражник, в пьяном угаре, разошелся на целых два портрета. Одно из его полотен оказалось "матерью Благородного Нофера". Кристу Руалону решили пока об этом не сообщать.