Гнёт ее заботы - Тим Пауэрс

Байрон казался сердитым, так что Кроуфорд больше не задавал вопросов ― хотя теперь ему очень хотелось узнать, возникло ли увлечение Байрона Терезой до или после того, как он открыл ограждающие от вампиров познания ее семейства.

Они поехали обратно и несколько минут двигались к заброшенным столетия назад стенам города, когда Байрон заметил впереди фигуру, вырисовывающуюся на фоне серого неба, где идущая через болото дорога взбиралась на холм. Кроуфорд сощурившись, посмотрел в указанном направлении и увидел, что фигура сломя голову несется ― им навстречу ― а затем похолодел, узнав ее.

― Это Джозефина, ― сдавленно сказал он, пришпоривая своего коня.

Она начала махать им, когда увидела лошадей. Ее руки, словно метроном, двигались туда и обратно и остановились, только когда Кроуфорд доскакал до нее, натянул поводья и спрыгнул на землю, а затем схватил ее за руки, и силой заставил их опуститься. Она так отчаянно задыхалась, что он заставил ее сесть. Глаза ее были широко раскрыты, и стеклянный глаз сумасшедшее уставился вверх в серое небо.

Байрон тоже спешился и держал поводья лошадей, с живым интересом поглядывая на Джозефину. Кроуфорд надеялся, что у нее имелась веская причина вот так примчаться сюда; он никогда и никому не позволял потешаться над ее странным поведением, но право же, было просто поразительно, как часто она давала людям такой повод.

Минуту спустя Джозефина наконец отдышалась. ― Солдаты из гарнизона, ― выдохнула она, ― у нас в доме. Я спряталась, когда они ворвались, а затем выбралась через кухонное окно, пока они были в гостиной.

Байрон процедил проклятье. ― Вас двоих даже поблизости не было от этих чертовых ворот, когда Тито проткнул того драгуна! И они вот так просто вломились? Я этого так не оставлю, они не могут безнаказанно докучать моим знакомым…

― Я… я не думаю, что это было из-за того драгуна, ― сказала она, испытующе глядя на Кроуфорда своим единственным глазом.

― Ну и? ― нетерпеливо потребовал Кроуфорд после затянувшегося молчания. ― Зачем они приходили? Можешь говорить при Байроне, ― добавил он, видя ее колебания.

― Они говорили о трех мужчинах, которые были убиты в прошлом году в Риме.

Внутри у Кроуфорда внезапно все оборвалось, и он пустым взглядом посмотрел мимо нее на городские стены. ― Ох.

Брови Байрона поползли вверх. ― Ты убил трех мужчин в Риме?

Кроуфорд выдохнул. ― Очевидно. Он оглянулся назад, на дорогу, которая вела к фермерскому дому семьи Кастинелли, прикидывая, сколько может запросить старый фермер за то, что позволит ему и Джозефине переночевать на полу его кухни.

― Байрон, ты не мог бы доставить Шелли сообщение, когда вернешься? Скажи ему, что Айкмэны все-таки берутся за предложенную им работу  ― но ему придется захватить для нас одежду и припасы и подобрать нас на дороге за городом.

ГЛАВА 13

Тот мир, что видел лишь на миг,

Достанется другому;

Ему достигнуть тех небес,

Что мне не стали домом.

—А. Э. Хаусман

Все семейство Шелли ― которое, после краткой остановки в доме Кастинелли, включало также Кроуфорда и Джозефину ― отбыло из Пизы на следующий день; а четырьмя днями позже Кроуфорд, Шелли и Эдвард Вильямс провели час, перенося коробки через неглубокие волны у восточного берега залива Специя и складывая их на земляной пол портика[304] старинного каменного лодочного дома снятого Шелли, а затем переходя вброд к стоящей на якоре лодке за следующими.

По обе стороны от дома протянулся волнолом, который отделял узкую полоску пляжа от деревьев, скрывающих крутой склон позади дома, а ближайшими соседями были несколько рыбаков со своими семействами в маленьком скоплении лачуг, именуемом Сан Теренцо[305] в двух сотнях ярдов к северу. Где-то наверху холма протянулась дорога, но практически единственным способом попасть в жилища на берегу оставалось море, и Шелли беспокоился за доставку двадцатичетырех-футовой лодки, которую он построил в Ливорно, и на борту которой надеялся провести большую часть жарких летних дней.

Дом назывался Каза Магни[306], что, подумал Кроуфорд, было чересчур помпезным именем для такого безлюдного и неустроенного места. Пять высоких арок венчали первый этаж, но, если не брать в расчет узкую мощеную площадку, дом выходил прямо к воде, а позади арок плиты просторного, занимающего весь первый этаж помещения, были всегда покрыты волнистыми наносами песка от высоких приливов.

Комната первого этажа предназначалась только для хранения лодок и лодочной оснастки, а спать и обедать приходилось в комнатах наверху ― Кроуфорд припомнил рассказы о дворце Байрона в Венеции и подивился, почему оба поэта так любили жилища, которые почти без преувеличений стояли на воде.

Вечером в день их прибытия Клэр неожиданно рано вернулась с прогулки вдоль узкого пляжа и, поднимаясь по лестнице в длинную, расположенную в центре дома гостиную, где все остальные уже сидели за столом, услышала, как Шелли сказал что-то о Байроне и женском монастыре в Баньякавалло; поднявшись наверх, она пересекла комнату и спросила Шелли, мертва ли ее дочь, и Шелли поднялся и тихо ответил: ― Да.

Она побелела от ярости и так на него уставилась, что он отшатнулся назад, но затем она развернулась и бросилась в комнату, которую делила с Мэри, и захлопнула за собой дверь; в ту ночь Мэри, против обыкновения, спала в комнате Шелли.

Даже на своей койке в комнате для мужской прислуги в задней части дома Кроуфорд слышал, как Клэр безудержно рыдала до восхода.

В течение следующих нескольких дней Шелли неизменно отправлялся в одинокие пешие прогулки туда и обратно по пляжу, где взбирался на причудливо раздутые, волнистые вулканические скалы, часто о них обрезаясь, но на закате его, как правило, можно было увидеть на террасе, окружающей второй этаж Каза Магни, где он стоял, облокотившись о перила, и вглядывался сквозь темнеющие воды залива на высокий, скалистый силуэт полуострова Портовенере[307].

Как-то вечером, после обеда, Кроуфорд вышел вслед за ним и Эддом Вильямсом на террасу. Шелли и Вильямс разговаривали между собой, и Кроуфорд, укрывшись от лунного света в тени изорванного парусинового навеса, прислонился к стене дома, потягивая бокал Щакетра[308], приготовляемого здесь сладкого янтарного вина, и изучающе разглядывал своего нового работодателя.

Кроуфорда удивляло, почему Шелли загорелся идеей привезти все свое окружение именно в этот открытый всем ветрам, пустынный уголок побережья. В такие моменты как этот, когда Шелли несвязно поддерживал беседу, а сам при этом изучал водные просторы и лишенные четких форм берега, казалось, что он чего-то ждет ― при этом он часто перекатывал в руке кварцевую гальку с пляжа, словно игрок, собирающийся с духом, перед тем, как бросить кости в игре, где ставка немыслимо высока.

Было пустынно и тихо. Единственными звуками, которые доносил теплый ночной бриз, были мерное плескание прибоя о скалы внизу, хриплый шепот ветра в кронах деревьев позади над домом и перестук камешков в руке Шелли ― и Кроуфорд пролил большую часть вина на рукав, когда Шелли внезапно издал задушенный вскрик и ухватил Вильямса за руку.

― Там! ― беззвучно прокричал он, указывая поверх перил на белые гребни пены венчающие темные воды. ― Ты видишь ее?

Вильямс дрожащим голосом ответил, что ничего не видит; но, когда Кроуфорд поспешил к перилам и глянул вниз, ему показалось, что он видит маленькую человеческую фигурку, парящую над волнами и манящую их белой рукой.

Шелли оторвал от нее взгляд и посмотрел на Кроуфорда; даже в вечернем полумраке Кроуфорд отчетливо видел блестящие белки его глаз.

― Не вмешивайся, Айкмэн, ― сказал Шелли. ― Она не по твою душу… Он запнулся, так как снова взглянул на море, и тревожное предвкушение покинуло его лицо, оставив лишь выражение болезненного, усталого ужаса. ― О, господи, ― тихо простонал он. ― Это не она.

Кроуфорд снова вгляделся в темный, волнующийся океан. Бледная фигура была теперь дальше, но теперь ему казалось, что он видит несколько ― нет множество ― человеческих фигур, необъяснимо парящих вдали над поверхностью ночного моря, и он вздрогнул и отступил назад, бесстрастно осознавая, как одиноки он и его спутники на этом безлюдном северном побережье, и как много миль безликой воды отделяют их от людей.

За мгновенье до того, как все исчезло, словно унеслось в пепельное небо и растворилось на фоне скалистого утеса Портовенере, Кроуфорд мельком увидел лицо детской фигурки, на которую указывал Шелли; лицо было фарфорово-белым и, казалось, обнажило все свои зубы в зловещем широком оскале.