Сто тысяч миль (СИ) - Sabrielle

Я вздохнул с облегчением и посмотрел на сидящую рядом Небесную. Она закуталась в плед, несмотря на летнюю духоту, будто он мог как-то её обезопасить, и с отсутствующим видом глядела на танцующие в костре язычки пламени. Её яркие глаза, казалось, заволокло какой-то дымкой усталости и растерянности, и всё, чего мне в самом деле хотелось — это заставить её улыбнуться, хоть слегка, чтобы снова загорелся взгляд. От болезненного желания коснуться её пришлось сцепить руки в замок.

Я уже даже злиться на себя устал за то, что всё это испытывал. Как можно было так чокнуться? Ещё и из-за какой-то одной девчонки?

Хотя она не была «какой-то». И точно не была просто «одной девчонкой». Она была той, от кого любой счёл бы за честь потерять голову. До дрожи красивой, смелой, знающей столько всего невероятного, что это вызывало лишь восхищённую оторопь. Не устоял даже проклятый Уэллс, пусть и учился чёртову Протоколу вместе с ней с самого рождения. Куда было мне?

Кларк вдруг нарушила тишину — тихо произнесла:

— Спасибо, что спас меня. Снова.

Я улыбнулся. Был бы рад спасать её каждый день только ради этого «спасибо». Это стало уже почти привычкой.

— Сильно испугалась?

— Хотела бы соврать, что нет, но да. До ужаса. Никак не могу привыкнуть, что здесь всегда нужно быть начеку.

И снова эта опустошённость звучала в её голосе.

— У вас на «Ковчеге» было совсем не так, да?

— Да. Совсем. Космос, конечно, тот ещё враг, но враг пассивный. Он — это законы природы. Они не меняются, у них нет разума и свободы воли. Нужно только им не перечить. Я впитала Протокол с рождения и всегда знала, что буду в безопасности, пока строго следую всем правилам. А здесь… Здесь не так. И обычно выигрывает тот, кто все правила нарушает.

— Иногда. Но совсем не всегда. Это скорее везение, — возразил я. — Ты сама видела, как Лекса нарушила правила своей игры. И проиграла, когда Роан прирезал её за предательство. Думаю, секрет успеха — в балансе. В знании, когда можно нарушить правила, а когда этого лучше не делать. Вот и всё.

Кларк ничего не ответила. Либо обдумывала услышанное, либо ей нечего было возразить. Сидела так рядом, что не надо было бы даже полностью протягивать руку. Но я не смел даже пошевелиться, хотя очень хотелось.

— Можно вопрос? — вдруг спросил я. — Но он странный. Прямо очень.

— Да. Заинтриговал, — она взглянула на меня с любопытством. — Спрашивай, конечно.

— Тави говорила, что ты ей рассказывала про ваши порядки. Про отношения и всё такое. И ты сказала ей, что там, наверху, в космосе, тебя ждёт твоя девушка.

Я понятия не имел, имел ли вообще право спрашивать о таком. Но это помешательство на ней подточило мои нервы достаточно, чтобы я решился попробовать. Последнее, чего я хотел — это расстроить её ещё больше, но если всё, чего хотела она — это вернуться туда, к той, кого она любит… Мне стоило бы подумать не о том, как искать к ней подход, а как от этого безумия избавиться.

Кларк вздохнула и снова уставилась на искры, летящие от костра.

— Не думаю, что ждёт. Она не знала, что я улетаю на Землю, и когда о нашей миссии объявили открыто… Она решила, что я предала её. И, в принципе, это справедливо. Между нами всё кончено. Скорее всего, навсегда. Мы обе знали, что я могла рассказать ей правду. И мы обе знали, что я так и не решилась отступиться от Протокола. Наверное, я даже чувствую облегчение от мысли, что правда уже вышла наружу, и всё закончилось. Секретов больше нет.

— Тебе нравятся девушки? — спросил я, сам не зная, хочу ли знать ответ.

— Что? — она нахмурилась. — Я… Я не знаю.

— Как это? — не понял я. — Как можно не знать? Ты же просто… хм… смотришь и… понимаешь.

Я смотрел на неё и понимал очень чётко. Чётче, чем когда-либо в жизни. Моё личное проклятье от богов с небес — это определённо было оно.

— У нас не принято думать такими категориями. Не принято говорить о каком-то… влечении или… Ну… в общем, не важно, кто нравится. Мы ведь не животные. Мы можем контролировать свои желания. По правилам всем следует просто выбрать себе партнёра и не думать больше ни о чём другом. Этот союз не про гормоны же. Почти все пары основаны не на влюблённости или влечении, а на дружбе, верности и доверии. Это как… соседство.

Казалось бы, куда уже ещё, но я не понял ничего ещё больше. Бред какой-то. Ничего более странного в жизни не слышал.

— А… обычных… то есть для вас необычных пар вообще не бывает?

Кларк в ответ долго объясняла: были и такие, но они — в меньшинстве и чётко должны были соблюдать регламент рождаемости. И всё это странное сожительство называлось семьёй. Семья создавалась на много лет для поддержки и взаимопомощи, и двое людей считались принадлежащими друг другу — так она и сказала. Я окончательно впал в ступор, отчаянно не понимая, как люди могут кому-то принадлежать. Они что, вещи какие-то? Но Кларк этот концепт почему-то нравился. Она утверждала, что это было её мечтой — создать эту самую семью.

— Знаешь, для нас всё было чуть менее строго, чем для всех, — добавила она в конце. — В нашей инструкции по высадке была отдельная глава, посвящённая случаю, если на Земле не осталось выживших. Там было сказано, что все члены экспедиции должны создать разнополые семьи для продолжения человечества. После того, как обустроят лагерь и убедятся в его безопасности, разумеется. Но я старалась об этом не думать. Надеялась, что этого не произойдёт, ведь нас буквально законом вынудили бы на то… на те вещи, за которые так презирали. И, пожалуй, я рада, что теперь это… всё это больше не актуально.

Она замолчала. И я тоже молчал, не понимая, что за звери всё это придумали. Как можно было закладывать в голову такие противоречивые установки, что даже при рассказе о них Кларк как будто оправдывалась за идиота-автора? Как можно было так промыть мозги своими ненормальными правилами и протоколами, что она любую симпатию искренне считала извращением? Сколькие из них там, наверху, уничтожали себя мыслями, что с ними что-то не так, если у них возникали абсолютно нормальные для взрослых людей желания? И всё из-за маниакального желания правительства всех контролировать.

— Молчишь. Ты в ужасе, да? — тихо спросила она.

— Нет, — ответил я. — Для ужаса надо бы что-то похуже. Просто пытаюсь осмыслить настолько иной способ жизни. И пока… пока он в голове никак не укладывается. Но спасибо, что рассказала. Это было… хм… интересно? Да. Определённо, познавательно.

— Для тебя это всё очень странно. Я понимаю.

— Понимаешь, потому что сама так думаешь? В свете всего, что тебе привычно, ты, наверное, правда в ужасе уже от наших обычаев? Ведь всё действительно очень… прямо-таки сильно отличается. Пожалуйста, скажи честно. Мне правда интересно.

Немного помолчав, она задумчиво ответила:

— Честно? Ну, поначалу я, конечно, была в глубоком шоке. Кто бы не был? Но потом у меня было много времени всё осмыслить, и сейчас я думаю, что ни у кого из нас не было выбора. Мир сам диктует нам правила. Мы все продукты своей среды, какой бы она ни была. И всё. Я это понимаю. И понимаю, что мира не будет никогда, если мы не примем особенности друг друга.

— Значит, всё-таки не презираешь, как вас учили?

— Презираю я только «Второй Рассвет». И яростно ненавижу их за всё, что они сделали. За то, что они возомнили, будто у них есть право на насилие, право навязывать всем свои отвратные догмы. В вашем же Клане, как я поняла, главенствует свобода. Каждый может сам выбирать, как жить. Даже если это чужаки из другого мира.

— Всё верно, — кивнул я. — У нас не принято никого ни к чему принуждать.

— Тогда и причин для презрения я не вижу. В самостоятельном выборе своей судьбы есть что-то чарующее. Даже заманчивое.

Кларк взглянула кратко, будто подтверждая, что была искренна. Мы на миг встретились взглядами, и я в ту же секунду пожалел, что додумался вообще на неё смотреть. Я думал совсем не о том, о чём должен был. О том, как красиво в её глазах отражалось пламя.