Гвоздь в башке - Николай Чадович

На сей раз я оказался в какой-то вонючей берлоге, куда лунный свет проникал сквозь отверстие в потолке, а мужчины, женщины и дети спали вповалку, не видя в инцесте, педофилии и свальном грехе ничего предосудительного.

Задерживаться здесь я не собирался и, отыскав среди спящих самого здоровенного и буйного на вид мужика, врезал ему по сопатке. Тот, еще даже окончательно не проснувшись, немедленно выдал мне сдачи, да так, что посыпались не только искры из глаз, но и зубы изо рта.

Воя от боли, я вылетел туда, откуда только что явился – в ментальное пространство. Все произошло так быстро, что я даже не понял, в какое тело вселился – в мужское или женское.

Теперь дело было за малым. Миновав в обратном порядке десять поколений, я вновь окажусь современником Минотавра, но появлюсь уже не из Вавилона, а, скажем, из Ливии или Иберии.

И звать меня будут вовсе не Тесеем. Глупая выдумка про детей, обреченных на смерть в Лабиринте, про сурового, но справедливого царя Миноса, его влюбчивую дочь Ариадну и страдающего от собственной исключительности человекобыка на сей раз не пройдет.

Я знаю, с кем имею дело, и буду действовать соответствующим образом. Опыт, слава богу, имеется. Единственное условие, которое останется неизменным, это меч с моими инициалами – весточка, посланная из минойской эпохи в двадцатый век.

Внезапно всем своим существом я ощутил тревогу, бездонную, как пропасть, в которую мы иногда падаем в кошмарном сне.

Что-то не ладилось со мной. Что-то не ладилось и с ментальным пространством.

Даже не знаю, с чем сравнить эти не по-хорошему новые ощущения… Бывает, скажем, что ты едешь в лифте. В десять тысяч сто первый раз едешь, привык к нему, как к собственному сортиру, а он вдруг резко останавливается, застревает между этажами, и все твои планы на ближайшее будущее летят к черту. Мало того, ты остаешься в душном, тесном и темном ящике один на один со своими самыми мрачными мыслями.

Но ведь ментальное пространство – это вам не коммунальный лифт. Здесь не сошлешься на нерадивого механика, случайное отключение электроэнергии или отказ какого-нибудь реле. Здесь правят высшие силы, могущество которых не знает предела.

Так в чем же тогда дело? Почему я завис между прошлым и будущим? Почему уподобился рыбине, поднявшейся из зимовальной ямы к поверхности воды, но беспомощно ткнувшейся мордой в лед. Почему во время этого последнего, так и не завершившегося «душеходства», почти не ощущались толчки, для всевидящих ангелов небесных означавшие зарождение новой жизни, а лично для меня – возможность выхода в реальный мир.

Долго все это может продолжаться? Несколько минут, месяц, год? Или целую вечность, ведь смерть не совместима с ментальным пространством хотя бы потому, что моей нематериальной сущности не грозит ни голод, ни удушье, ни процессы энтропии?

Ладно, думать об этом рано. Главное сейчас – не паниковать. Попробую спокойно разобраться в случившемся. Раньше верхним пределом всех «душеходств» являлась моя законная телесная оболочка, продолжавшая жить не только в памяти ментального пространства, но и в реальных координатах пространства-времени. Из нее я уходил, в нее я и возвращался. Если применительно к понятию «генеалогическое древо» использовать биологические термины, то нужно говорить о так называемом апексе, или точке роста.

Теперь кем-то создана преграда, в моем конкретном случае находящаяся примерно на уровне пятнадцатого – шестнадцатого веков до нашей эры.

Естественно, сразу напрашивается мысль – это козни Минотавра, а лучше сказать, Астерия, потому что минотаврами я отныне буду называть всех существ данной породы.

Впрочем, эта скоропалительная догадка не выдерживает никакой критики. Над такими вещами, как ментальное пространство, не властны ни люди, ни сверхлюди, ни даже боги, если бы они существовали. Это явление абсолютно иного, не познаваемого для нас порядка.

Астерия, конечно, дураком не назовешь, но он сын своего времени, и вся подноготная, связанная с моим проникновением в тот мир, не доступна его пониманию. Хотя «путь Мнемозины» – выражение довольно удачное. При определенной натяжке этот термин, придуманный оракулом, можно считать синонимом «душеходства».

Короче, любые внешние причины нужно исключить в связи с их малозначительностью. Крик петуха не может повлиять на восход солнца. Остаются причины внутренние, порожденные какими-то естественными (или форс-мажорными) процессами, проходящими в самом ментальном пространстве.

Я ведь про него почти ничего не знаю. Возможно, здесь существуют свои сезоны, и река времени, которой я доверился, судоходна только в строго определенные периоды. Тревожит только то обстоятельство, что перемены к худшему начались непосредственно после моего неудавшегося покушения на Минотавра, то бишь Астерия.

Попробуем взглянуть на проблему более узко. Скорее всего я имею отношение только к ничтожной части ментального пространства, представляющей собой отпечаток судеб всех моих предков, каким-то мистическим образом запечатлевшийся в памяти мироздания и условно именуемый «генеалогическим древом».

Но что значит одно дерево по сравнению с огромным миром, где, условно говоря, существуют и бездонные моря, и неприступные горы, и необъятные пустыни? Практически ничего. Зато весь род человеческий, взятый совокупно, – это уже целый лес, а вернее, несколько отдельных лесов, потому что индоевропейцы, к коим я имею честь принадлежать, связаны с аборигенами Австралии и Америки весьма условно.

Дерево живет до тех пор, пока целы его корни и крона (всякие там саксаулы мы пока в расчет не берем). То же самое, возможно, касается и «древа генеалогического», существующего только в ментальном пространстве. Однако корни его уходят так далеко в прошлое, что повредить их практически невозможно. Этого нельзя сказать о кроне.

Если срезать все ветви, а проще говоря, на каком-то историческом этапе уничтожить всех моих родственников, то древо жизни может засохнуть. Не сразу, конечно, но в ментальном пространстве понятия «быстро» и «медленно» отсутствуют.

Допустим, что Астерий, сразу после визита Тесея осознавший всю меру угрожающей ему опасности, стал интенсивно уничтожать род человеческий и добился в этом деле немалых успехов, которые в дальнейшем развили его потомки. Множество отдельных «генеалогических древ» лишились кроны, вследствие чего их корни, проросшие сквозь века, стали засыхать. На месте человеческого леса возрос лес минотавров.

Версия, конечно, небезынтересная, но, как и всякое умозрительное построение, скорее всего неверная. Однако другой пока нет.

Что она мне дает, так сказать, для понимания текущего момента? А то, что минотавры при всем их старании вряд ли смогут уничтожить человечество целиком (хотя кроманьонцам в свое время удалось провернуть такое дельце против неандертальцев).