Изгнанник - Лариса Петровичева

– Мы не видим ни любви, ни совести нашими обычными человеческими глазами, – задумчиво произнес Шани, – но это не значит, что их не существует.

Алек, шагавший рядом, посмотрел на него, словно на полоумного. Уже в который раз за вечер.

– О чем это ты? – спросил он.

Шани не слишком нравилась его новая привычка запросто тыкать наставнику, но он решил ничего не говорить по этому поводу.

– Да так, пришла в голову очередная банальность, – откликнулся Шани. – Люблю, знаешь ли, иногда пофилософствовать по вечерам. Самые разные мысли приходят в голову.

Алек презрительно скривил губы. Сейчас он ненавидел бывшего наставника до физического отвращения и, должно быть, сам не мог сказать, почему потащился с ним на край города в район, пользующийся дурной славой.

Должно быть, хотел окончательно удостовериться в том, что от шеф-инквизитора незачем ждать ничего хорошего.

Шани думал, что где-то подсознательно Алек убежден: его ведут куда-то на убой. Убежден и готов сражаться за свою жизнь.

«Только не обольщайтесь моей мнимой дружбой. Не ищите во мне искреннего понимания. Не думайте, что я отомстил Вам и забыл. Я не забыл и не забуду. Наверно, все дело в том, что любовь – единственное, что придает смысл нам и нашим делам. Во мне больше нет любви ни к людям, ни к миру, ни к себе самому. И не будет».

– Здесь, – сказал Шани и толкнул дверь приснопамятного дома с надломленной веткой бересклета на номерной рамке. Конечно, завершение дела было связано с определенным риском, однако соблазн поставить точку именно в этом месте был чересчур велик.

Шани прикинул последствия и решил ему уступить. В конце концов, иногда можно пойти и на риск. Да и как еще можно бороться с соблазнами и искушениями?

– Где мы? – испуганно спросил Алек, входя за ним в дом и тотчас же чихая от пыли. Полумрак окутал их теплым тяжелым плащом. Шани казалось, что где-то далеко, в тишине второго этажа, легко и мелодично звенят колокольчики. Тысячи колокольчиков.

– Закрой дверь.

Протянув руку, Шани слепо пошарил по маленькому пыльному столику возле входа и наткнулся на заранее заготовленные свечу и огниво. Поставив на пол свой саквояж, он почиркал огнивом, и вскоре свеча горела, освещая грязную гостиную, заросшую неопрятными лохмами паутины, и новенький гроб, стоявший в пыли возле лестницы.

Алек коротко вскрикнул и тотчас же зажал себе рот ладонью. Шани приблизился к трумне и пнул ее ногой без всякого почтения к покойному. Алек болезненно зашипел, словно ударили его.

– Вы что творите? – нервно воскликнул он. Ненависть ушла – теперь парень просто боялся. Испытывал самый настоящий суеверный страх, несмотря на то что за время учебы в академиуме повидал покойников в самой разной стадии разложения.

Шани довольно улыбнулся. Страх – это хорошо. Это очень хорошо. Пусть лучше трясется от ужаса, чем прикидывает, чем бы сподручнее ударить бывшего наставника по голове.

– Сумку мне подай, – коротко и сурово приказал Шани. – И посвети.

Алек послушно поднял саквояж и подошел к трумне. Шани передал ему свечу и принялся копаться в темных кожаных внутренностях сумки, выискивая нужный предмет. Ага, вот и он – новенький гвоздодер послушно лег в ладонь.

– Приступим, – сказал Шани и принялся аккуратно выдирать гвозди из крышки гроба. Пятно света дрожало и металось – у истерически поскуливающего Алека тряслись руки, словно парня внезапно охватила жестокая лихорадка. Шани на время оторвался от работы и пристально посмотрел на Алека.

– Свечу не урони, – сказал он жестко. – Весь дом спалишь к Змеедушцевой матери.

Алек кивнул и взялся за свечу двумя руками. По его лицу стекали крупные капли пота. Шани подумал, что с перепугу парень и в обморок может грохнуться – тогда пожара и впрямь не избежать. Ну ничего, авось удержится. Когда охранцев Луша свежевал, то не падал.

Постепенно гвозди один за одним выползли из древесины, и крышка гроба дрогнула и подалась в сторону. Шани толкнул ее и, сбросив на пол, заглянул в трумну и удовлетворенно произнес:

– Ну все в порядке.

Алек жалобно застонал – в гробу лежала обнаженная изувеченная Софья. Некрасивая сломанная кукла, дешевая пародия на человека, лишенная всякого намека на жизнь. Черты лица заострились, посеревшая кожа обтянула высокие скулы, и черные полосы шрамов казались неестественно огромными и распухшими. Алек заскулил и отшатнулся в сторону, а затем рухнул на колени, и его вырвало. Шани ждал, глядя на него с искренним сочувствием.

– Ничего, – мягко произнес он. – Ничего, Алек. Отдышись, успокойся и подойди сюда. Нам надо кое-что сделать.

– Сделать? – истерически всхлипнул Алек. На воротнике рубашки у него повисла тоненькая ниточка слюны. – Что еще вы с ней хотите сделать? Оставьте, теперь-то хоть оставьте…

– Успокойся, – холодно сказал Шани и снова полез в саквояж. – Успокойся и посвети сюда.

Пятно света дрогнуло и поползло к гробу. На лице мертвой Софьи зашевелились густые подвижные тени, делая его пугающе живым и осмысленным. Казалось, на покойницу надета кривляющаяся маска. Алек забормотал молитву, а Шани извлек из саквояжа маленький пузырек и осторожно открутил крышку. В воздухе пронзительно и свежо запахло лекарствами.

– Вот так, – произнес Шани и, осторожно оттянув нижнюю челюсть покойницы, вылил содержимое пузырька ей в рот. Алек взвизгнул и принялся сбивчиво читать прерванную молитву.

Пятнадцатый псалом. От ужасов ночи. Помочь не поможет, но явно не помешает.

Несколько долгих минут ничего не происходило. Потом тело мертвой девушки содрогнулось и мелко затряслось, и Софья села в гробу, слепо шаря перед собой руками, будто пытаясь кого-то поймать. Алек заорал во всю глотку и кинулся по лестнице наверх, но подвернул ногу и скатился по ступеням вниз, к самому гробу, где скорчился на полу, закрыв голову руками и лепеча все подряд молитвы вперемешку со страшной бандитской нецензурщиной. Софья опустила руки и негромко промолвила хриплым жалобным голосом:

– Шани, это вы? Где… где я?

– В подобном состоянье мнимой смерти останешься ты сорок два часа, – нараспев произнес Шани, цитируя Дрегиля, и взял Софью за дрожащую влажную руку. – И после них проснешься освеженной. Ну, здравствуй, девочка моя. Поздравляю со вторым рождением.

Софья всхлипнула и пошарила ладонью по груди. Наткнулась на жирную полосу одного из шрамов, опустила голову и застонала. Алек с ужасом смотрел на нее сквозь трепещущие пальцы, заслонявшие лицо.

– Что это? – спросила Софья и дотронулась было до шрама, но тотчас же отдернула руку. – Шани, что вы со мной сделали?

Шани довольно улыбнулся и, осторожно подцепив ногтем край раны, просто содрал ее и швырнул в сторону. Софья тихонько пискнула – под раной была самая обычная кожа.

– Бутафория, – ответил Шани и принялся сдирать вторую рану. – Липкая лента с мягкой глиной и краской.

Недаром я столько времени общался с театралами.

Вторая лента. Третья. «Раны» свивались в трубку и падали в пыль. К Алеку, похоже, стал возвращаться разум – парень осмелился приблизиться к трумне и заглянуть в лицо Софьи, которое стремительно обретало нормальный цвет и румянец.

– Даже Коваш, на что бывалый человек, и то обмана не увидел, – довольно произнес Шани, отдирая от кожи девушки очередную ленту. – Что уж говорить о государе…

– Он поверил? – спросила Софья. Увидев Алека, она сдавленно ахнула и стыдливо прикрыла обнаженную грудь ладонями. Парень смущенно покраснел и отвел глаза. Бутафорские раны одна за другой отклеивались от тела девушки, и Шани чувствовал, как его собственная боль медленно разжимает заскорузлые пальцы.

– Поверил, разумеется. Еще как поверил. А тело твое вчера сожгли на площади, – последняя лента упала на пол, в пыль, и Шани стянул с себя плащ и набросил на плечи Софьи, которую стало знобить – то ли от пережитого, то ли от выпитого лекарства. – Ты встать сможешь?

– Попробую, – ответила Софья и медленно поднялась в гробу. Ее качнуло, но она удержалась на ногах.

Алек смотрел на нее с благоговейным ужасом, словно видел Заступниково чудо во плоти. Судя по всему, он еще не понял до конца, что смерть девушки была подстроена. Шани помог Софье выйти из гроба и осторожно повел куда-то за лестницу, где чернел провал раскрытой двери. Софья остановилась, испуганно опираясь об остатки дверного короба, а Шани прошел в комнату и вскоре зажег там лампу.

– Проходи, – позвал он, и Софья послушно сделала шаг вперед. – Здесь твои вещи, переодевайся.

– Хорошо, – послушно кивнула Софья и заплакала.

Спустя полтора часа, когда девушка окончательно пришла в себя, переоделась и была готова покинуть старый дом, Шани протянул ей свой саквояж и объяснил:

– Здесь деньги на первое время, документы на твое новое имя и бумаги на дом. Квет Запольский, Новая улица, дом пять. В самом доме тебя ждут кое-какие вещи и банковские документы. Наш договор закрыт, Софья.