Юные годы медбрата Паровозова - Алексей Моторов

Я даже немного поржал, потому как у меня Святослав смахивал на старика-маразматика, Игорь вышел явным недотепой, а злодеи половцы и вовсе шпаной из подворотни.

Когда настал понедельник и Татьяна Ивановна предложила самому смелому из нас выйти и зачитать свое творение для коллективного разбора, я, нисколько не сомневаясь, прошел к доске. Почувствовал, что наступают мои пятнадцать минут славы.

Но увы! Смешки были жидкими, авангардные литературные изыски не нашли отклика у одноклассников, а что касается Татьяны Ивановны, то она меня просто четвертовала. Помимо того что я был обвинен в покушении на гордость отечественной словесности, обнаружилась тавтология, синтаксические ошибки и явно слабое раскрытие темы. И как итог – жирная тройка в журнал.

Больше сочинений я сам никогда не писал, даже не пытался, начав с энтузиазмом пользоваться шпаргалками. Это полностью отучило меня выражать свои мысли на бумаге, зато никто не обвинял в отсутствии литературных способностей. А те шпаргалки, которые я принес сегодня на экзамен, были с историей. Их написала тетя Юля, и, кажется, бабушка Люда тоже руку приложила.

Они включали около тридцати самых распространенных тем. Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Толстой, Горький, Фадеев – в общем, настоящая палочка-выручалочка. Уникальность этих шпаргалок состояла в том, что написаны они все были по единому шаблону. Специально, чтобы даже такие неспособные, типа меня, поняли алгоритм правильного написания сочинения. Фразы простые, пунктуация понятная. А главное, ими уже воспользовалась куча народу, в том числе и я неоднократно, причем ни разу никто не получил двойку и на экзаменах всегда присутствовала хоть одна из тем.

Первой же обнародованной темой из конверта стала “Гражданственность лирики Пушкина”. Отлично, Пушкин – это хорошо, Пушкин – это здорово! Во-первых, цитаты даже дефективные наизусть помнят, а во-вторых, Пушкин у меня в левом кармане первым лежит.

Я осторожно вытащил крохотный листочек, положил его под черновик и начал сдувать. Одним глазом сдуваю, а вторым “секу поляну”, потому как человек пять надзирателей ходят по рядам, ловят момент, чтобы броситься на жертву. Мои предосторожности лишними не были, за первый час двоих взяли с поличным и с позором вытурили. Раньше обычно не выгоняли, а просто делали отметку на листе. Но в этом году все более чем строго.

Я уже почти все перекатал со шпоры на черновик, оставалось несколько предложений, и тут ко мне сзади неслышно подошла лаборантка. Шпаргалка по-прежнему лежала под черновиком. Лаборантка, симпатичная девушка лет двадцати пяти, склонилась надо мной и напомнила:

– Вы не забудьте и на черновике число проставить сегодняшнее, на титульной странице, вот здесь!

И вдруг потянула лист на себя, чтобы показать где! Катастрофа! Сейчас она увидит под ним крохотную бумажку с текстом, меня вытолкают взашей и все пойдет прахом! Какого черта не убрал шпаргалку раньше! Ведь финальные предложения я помнил наизусть! Но привитый с восьмого класса страх перед самостоятельным творчеством не позволял полагаться на память. Пронеси, Господи!

Я взялся за углы черновика обеими руками, отбросив ручку. Лаборантка тянула, я не уступал. Наконец мы встретились взглядом. Я прочитал в ее глазах удивление, а она в моих уж не знаю что, но вдруг взяла и отпустила. Вздохнула, чуть заметно покачала головой и пошла к другому абитуриенту. И конечно же все поняла.

Когда начали сдавать работы, я уходил где-то в серединке. Мой путь пролегал мимо длинного стола, за самым дальним концом которого сидела та симпатичная лаборантка. Не успел я поравнялся с ней, как она почти шепотом произнесла:

– Ну что, Моторов, великий химик, сверились с текстом?

Я благодарно ей улыбнулся и пошел на выход. Значит, ей удалось посмотреть в мой экзаменационный лист. Интересно, почему не заложила? Мою пятерку по химии она, судя по всему, увидела уже потом. Наверно, я в этом пиджаке эффектно выгляжу. Точно, я сейчас со своим загаром очень даже ничего.

Через два дня, как нам и было велено, я приехал выяснить, нет ли меня в списке двоечников. Скорбный перечень обычно вывешивали у входа в корпус. Хотя мне представлялось, что все возможные двойки уже поставлены на химии.

Накануне дежурство было зверское – ни присесть, ни покурить. А так как нам сообщили, что список будет вывешен после десяти, я решил утром забежать домой позавтракать, благо путь теперь был короткий, всего пятнадцать минут от двери до двери. Но, приехав, почувствовал, что меня сморило. Ладно, думаю, посплю часок-другой, а там поеду, вердикт узнаю.

Но часом-другим не обошлось. Я проснулся около пяти, и когда в начале седьмого подбежал к дверям Санитарно-гигиенического корпуса, никакого списка там не наблюдалось, а самое главное, и двери были наглухо закрыты. Тут я увидел, как по тропинке в сторону ректората уходят ребята, которые крутились на подхвате в приемной комиссии. Пришлось их догонять.

Они охотно пояснили, что список был, висел. Но ровно в шесть часов его сняли и вывесят завтра утром. Раньше оставляли на ночь, а теперь передумали. Потому как те, кто получил двойку, приезжают, пишут там обидные матерные слова и рисуют неприличные картинки. А посмотреть сейчас нет никакой возможности, потому что список заперт в корпусе, а ключи сданы на вахту ответственным преподавателем, который недавно уехал домой. И без него на вахте ключи никому не выдадут. “Так что, – сказали мне эти ребята, – приходи завтра, все и узнаешь”.

Надо же, опоздал! Ну что ты будешь делать! Ладно, придется потерпеть до завтра. И на дорожку спросил, больше для порядка:

– Ну а двойки-то есть?

– Да до фига! Человек двадцать с двойками! – радостно сообщил один из них. – Не меньше!

Ничего себе! Двадцать двоек – это значит, что почти каждого третьего отсеяли. Никогда такого на сочинении не было.

– Мужики! – взмолился я. – Вспомните, а фамилии Моторов там не было?

Мужики стали морщить лоб и вспоминать.

– Вроде был такой! – неуверенно произнесли они. – Но мы, если честно, наизусть не заучивали!

Я поехал домой в соответствующем настроении. Биология не лезла в голову, тем более Лена была дома. А я все еще строил из себя инкогнито из Петербурга, не раскрывая свою страшную абитуриентскую тайну. Но ближе к ночи все-таки не выдержал и позвонил отцу. У него была легкая рука. Все долгие годы моих поступлений он ездил и смотрел списки двоечников на сочинении. И никогда там меня не находил. Не потому что плохо видел, а потому что мне помогали шпаргалки. Короче говоря, я взял и раскололся. Отец заверил, что поедет и посмотрит.

Утром в начале десятого зазвонил телефон. Меня в этом списке не было. А двоек влепили двадцать семь штук.

Кабинет ректора Первого медицинского института находился на первом этаже нашей больницы. У него имелся еще один, в самом ректорате на Пироговке. Но помимо ректорской работы у Владимира Ивановича Петрова была должность заведующего кафедрой хирургии, так что он частенько наведывался к нам сюда, в больничные стены.

Елена Николаевна постучала в дверь и, не дождавшись приглашения, вошла. Она действительно была взволнована.

– А, Леночка, здравствуй! – приветливо кивнул ей немного смахивающий на бронзовый монумент Петров. – С чем пожаловала?

– Владимир Иванович! – чуть не плача, воскликнула та. – Помогите мальчику! У нас мальчик в реанимации медбратом работает. В этом году уже шестой раз поступает! У него только биология осталась, а химию он на пять сдал, представляете! Ему лишь бы не двойку! Помогите! У вас, может, никогда больше такого студента не будет!

– Леночка, успокойся! – ласково и твердо произнес Владимир Иванович. Он уже уходил с поста ректора, ему оставалось не больше двух месяцев. Можно было спокойно сделать доброе дело. – Скажи мне номер группы, фамилию и день экзамена!

– Спасибо, спасибо вам большое! – с чувством произнесла та. – Я сейчас все узнаю и прибегу!

– Хорошо-хорошо! – улыбнулся ректор. – Прибегай, я еще с час здесь буду.

– Томка, а ну давай быстро звони Моторову! – показав пальцем на телефон, облегченно выдохнула Гаркалина, прибежав в отделение. – Пусть скажет, когда он сдает и номер группы!

Царькова немедленно стала накручивать диск, но только длинные гудки были ей ответом.

Я решил пройти через эстакаду, еще из автобуса увидел, что ворота открыты. Хотя ехать сюда сегодня было необязательно. Незачем. Лучше бы сразу домой, а там спать до утра.

И только я показался в коридоре, как кто-то завопил:

– Елена Николаевна! Елена Николаевна! Моторов идет!!!

Откуда ни возьмись, она налетела, чуть не сбив с ног.

– Леша, где тебя носит, быстро говори номер своей группы и день, когда ты биологию сдавать будешь! А я к Петрову побежала, пока он не ушел!