Осколки полевых цветов - Микалея Смелтцер

он там с девушкой. Не то чтобы это имело значение. Мы расстались, и я сама этого хотела. Но сейчас мне нужен друг.

Я стучу в дверь, и на глаза опять наворачиваются слезы. Он открывает дверь. Растерянность на его лице сменяется беспокойством, когда он видит на пороге меня, зареванную.

– Салем? – удивленно выпаливает он. – Ты в порядке? Блин, – ругается он, – глупый вопрос. Твоя мама?

Я качаю головой, мое лицо мокрое от слез.

– Иди сюда. – Он притягивает меня в такие знакомые объятия. Его плечи уже, чем у Тайера, но он хорошо сложен, и его тело красиво оформилось за годы игры в футбол. Он опускает подбородок на мою голову и укачивает меня, после чего осторожно заводит в свою комнату. Кровать его соседа смята, но пуста, и я благодарна случаю за то, что рядом нет незнакомого парня, который стал бы свидетелем этой драмы. И не потому, что мне было бы стыдно плакать при нем, а потому, что я не хочу делиться этим с чужим человеком.

– Поговори со мной. – Он обхватывает мои щеки ладонями и заботливо смотрит на меня голубыми глазами, которые всегда служили мне огромным утешением.

Мои губы дрожат, и я держусь за него руками, чтобы оставаться в вертикальном положении, чтобы не упасть и не разрушиться, хотя это уже произошло.

– Мой сосед, – всхлипываю я и тут же замолкаю, не в силах продолжать. Его глаза темнеют.

– Этот ублюдок что-то с тобой сделал?

– Нет-нет, – я изо всех сил трясу головой. – Его сын… О, боже, Калеб, это так ужасно.

– Шшш, – шепчет он. – Все в порядке. Дыши, детка. – Ласковое слово естественным образом слетает с его языка.

– Маленький мальчик. Форрест. Знаешь, я иногда за ним присматривала. – Я давлюсь слезами и надеюсь, что меня не стошнит на Калеба.

– Что случилось? – Он убирает волосы с моего лба и заглядывает мне в глаза. У него такой вид, будто он тоже на грани, но сам этого не замечает.

– Он… э-э… умер. – От этого слова я задыхаюсь. Это мое самое нелюбимое слово. Самое плохое сочетание четырех букв. – Он утонул. Он был живой, а потом его просто не стало. Оп – и всё! – Для наглядности я щелкаю пальцем. – Как будто свечку задули. Жизнь такая хрупкая, а я просто…

Я не могла пойти к Тайеру и поэтому приехала сюда.

Калеб подводит меня к кровати и прижимает меня к себе. Он заключает меня в объятия и укрывает нас одеялом. Он меня просто обнимает.

И это как раз то, что мне было нужно. Вот почему мое подсознание привело меня сюда. Он обнимает меня несколько часов подряд, позволяя мне плакать, говорить, делать все что угодно.

И я рассказываю ему все. О своем отце. О Тайере. Я выкладываю все, каждую деталь, каждый грех, запятнавший мою душу.

Я жду, что он вытолкнет меня из кровати, скажет, что я ужасная. Потому что я такая и есть. Я ему изменила.

Но только не Калеб. Он обнимает меня крепче и покрывает поцелуями мою макушку.

– Я чувствовал, – признается он в тишине своей комнаты в общежитии, – что ты встретила кого-то еще. Но я не предполагал, что это он.

– Прости, что сделала это с тобой.

– Это больно. – Мне нравится, что он говорит как есть, без прикрас. – Но я знаю, что моя вина в этом тоже есть. Колледж, футбол, родители, которые не давали мне продохнуть… – Он еще сильнее прижимается ко мне. – Я принимал тебя как должное. Думал, ты никуда не денешься и всегда будешь рядом, поэтому я и не старался, не ставил тебя во главу угла. Это была моя ошибка. Ты поступила неправильно, но в каком-то смысле я тебя к этому подтолкнул. – Между нами снова воцаряется тишина, и я почти засыпаю, когда он спрашивает: – Ты его любишь?

– Да.

– Сильно? – Его тело напрягается, как будто он готовится к моему ответу. Я шепчу, как признание:

– Очень сильно.

– Больше, чем меня?

– Я… Это другое, Калеб.

– Так, значит, да?

– Не знаю.

– Ладно, все в порядке. – Он прокашливается и протягивает руку, чтобы включить свет. – Зато сегодня вечером ты не с ним.

Калеб отводит меня позавтракать, после чего сажает в машину и отправляет домой. Он предлагал меня отвезти, но у него остается всего несколько дней занятий, и ему нужно быть здесь.

Когда я возвращаюсь в Хоторн-Миллс, весь город окутан мрачной атмосферой. Оно и понятно. Это маленькое местечко, и подобная трагедия заставляет скорбеть всех его жителей.

Я подъезжаю к дому, отмечая мимоходом, что фургон Тайера отсутствует. Я не знаю, где он, и не хочу к нему приставать. Бедняга только что потерял сына.

Я смотрю на забор между нашими домами и снова начинаю рыдать. Я не понимаю, откуда в моем теле столько слез. Еще вчера Форрест был здесь, живой и здоровый. Он выпрыгнул из фургона, он дышал, двигался, бегал, а теперь его нет.

Насколько это возможно, я беру себя в руки, захожу в дом и вижу маму. Она сидит за кухонным столом с чашкой чая.

– Ты ездила к Калебу, – говорит она еще до того, как я закрываю дверь. Накануне вечером я отправила ей сообщение и предупредила, что останусь там на ночь.

– Я… д-да, – заикаюсь я и отворачиваюсь к холодильнику. Я беру диетическую колу, хотя не уверена, что хочу пить. Мне просто нужно чем-то занять свои руки.

– Хм. – Она берет чашку и выливает недопитый чай. – Как интересно.

– Мы дружили, мам. До того, как мы начали встречаться, он был моим лучшим другом. После Лорен.

Она вздыхает и смотрит туда, где ей хотелось бы, чтобы была посудомоечная машина.

– Но к Лорен ты не поехала, не так ли?

Она права.

– Калеб мне ближе, – бурчу я.

Она берет у меня из рук газировку, ставит ее на стол и притягивает меня в свои объятия.

– Как ты?

– Все еще в шоке, – признаюсь я, держась за маму. Я хотела бы, чтобы мне стало от этого легче, но легче не становится.

– Я звонила твоему психотерапевту, – говорит она, и я замираю в ее объятиях. – Назначила тебе консультацию на конец недели. Если хочешь, можешь сходить. Я подумала, что тебе это понадобится.

– Спасибо. – Я проглатываю ком в горле.

– Я знаю, это ничего не изменит, но у тебя есть я. Можешь поговорить со мной в любое время, когда захочешь.

Я целую ее в щеку.

– Я знаю, мам. Я люблю тебя.

Она трепетно касается моей щеки, как будто пытается запомнить, как я