Книга воздуха и теней - Майкл Грубер

— Присядь, ма.

Они уселись на кухне, Крозетти получил свой стакан вина и рассказал, как все было. Мэри Пег восприняла услышанное неплохо. Фактически, мелькнула у нее мысль, сейчас ей даже лучше, чем было, — учитывая то, что предстояло рассказать сыну.

— Ма, зачем ты это сделала? — взвыл Крозетти, выслушав ее. — Господи! Ненавижу, когда ты затеваешь что-то у меня за спиной.

— То есть я украла пистолет отца и превратила дом в вооруженный лагерь?

— Это разные вещи. Это вызвано необходимостью, — без энтузиазма ответил Крозетти.

Больше всего сейчас ему хотелось прилечь.

— Ну, мне же надо было как-то реагировать, а ты был недоступен. Слишком занят подготовкой побега из дома, чтобы отвечать на звонки…

Звук остановившегося перед домом автомобиля заставил ее резко смолкнуть.

— Ох, спорю, это Донна, — сказала Мэри Пег и пошла к двери.

Крозетти налил себе еще бокал вина. Когда он его осушил, в комнату вошел Радислав Клим — свежевыбритый, в черном костюме, при галстуке, держа в руке черную фуражку с блестящим козырьком.

— Хотите вина, Клим?

— Спасибо, нет. Я должен скоро ехать.

— Темно уже. Ночью людей не хоронят.

— Нет, это не похороны. Это для вампиров.

— Прошу прощения?

— Сейчас такая мода, знаете ли. Богатые молодые люди делают вид, будто они вампиры, разъезжают в катафалках и устраивают вечеринки в склепах бывших церквей. Ах, вот и ваша мать. А это, надо полагать, сестра. Как поживаете?

Донна Крозетти была худющим рыжеволосым клоном своей матери и украшением нью-йоркского Общества юридической помощи — друг угнетенных, сердце, полное сострадания. При ее появлении на улице все закоренелые преступники разбегались прочь. Самая младшая сестра, всего на год старше Крозетти, она в полной мере обладала присущим среднему ребенку в семье чувством космической несправедливости, изначально сфокусированным на брате. Брат был объектом ненависти и негодования, но тем не менее его тоже следовало защищать от любых угроз до последней капли крови. Крозетти испытывал к ней чувства столь же смешанные и сложные; прекрасный пример тупика любви.

Клим представился, пожал руку явно удивленной Донне Крозетти, расцеловал Мэри Пег в обе щеки и отбыл.

— Кто это?

— Новый друг-жилец, — ответил Крозетти.

— Что? — воскликнула Донна, с которой никто не посоветовался.

— Нет, — сказала Мэри Пег.

— И еще он водит катафалк, — не унимался Крозетти.

— По ночам?

— Да. Он говорит, для вампиров. Как ты, Дон?

— Он не «друг-жилец», — сказала Мэри Пег. — Как ты можешь говорить подобные вещи, Альберт!

— Нет, именно так, — стоял на своем Крозетти.

Им овладело неприятное ощущение, будто годы стремительно ускользают прочь, что одновременно нервирует и успокаивает. Еще минута, и Донна завопит и станет гоняться за ним вокруг стола с какой-нибудь ложкой, зажатой в маленьком кулачке, а мать закричит, примется разнимать их, наобум раздавать звонкие шлепки и угрожать страшными карами, когда отец вернется домой.

Донна Крозетти сердито посмотрела на мать и брата.

— Нет, в самом деле…

— В самом деле, — ответила Мэри Пег. — Он друг Фанни и помогает нам расшифровать письма семнадцатого столетия, которые нашел Алли. Он работал над ними допоздна, и я предложила ему комнату Патти.

— Три дня назад, — вставил Крозетти, обхватил себя руками и издал губами звук поцелуя.

— Ох, когда же ты повзрослеешь! — воскликнула его сестра.

Крозетти показал ей язык, она закатила глаза и присела на кухонный стол. Достала из вместительной сумки папку в кожаном переплете, с деловым видом открыла ее и сказала:

— Если этот тип придет в восемь, у нас не так уж много времени. Давайте не тратить его впустую.

Крозетти посмотрел на мать и проворчал:

— Не понимаю, к чему это.

— К тому, что Булстроуд тебя обманул. Мы должны посмотреть, можно ли заставить юристов, распоряжающихся его имуществом, заплатить тебе за рукопись столько, сколько она стоит на самом деле. Или вернуть ее.

— Я не хочу, чтобы мне ее возвращали. — По мере того как винные пары ударяли в голову на пустой желудок, Крозетти все более мрачнел. — Я хочу, чтобы ничего этого никогда не было. Вот чего я хочу.

— Ну, дитя мое, — заговорила Мэри Пег, — для этого сейчас поздновато. Тут не обойтись без юриста, а Донна и есть юрист. Думаю, ты оценишь ее добровольную помощь. В особенности после того, как совсем недавно выстрелил в кого-то…

— Что? — воскликнула семейный юрист. — Ты стрелял в кого-то? Ты позвонил в…

— Нет, и не собираюсь. Двое парней пытались похитить меня…

— Что? Кто?

— Донна, успокойся, — сказал Крозетти. — Вы выглядите в точности как Эббот и Костелло.[73] Хочешь выслушать меня или нет?

Донна сделала пару глубоких вдохов и, похоже, снова обрела профессиональное спокойствие. Рассказ продолжался не меньше часа, включая все вопросы и отступления, уклончивость младшего братца — такую типичную, такую раздражающую, сложные объяснения насчет шифра и роли Клима в их доме, странную историю Кэролайн Ролли. К тому времени когда Донна была полностью удовлетворена, в маленькой кухне стало неприятно жарко, а уровень красного вина в кувшине (емкостью в галлон) опустился на два дюйма или даже ниже.

Донна просмотрела свои заметки и взглянула на часы.

— Ладно, давайте подведем итог до прихода этого типа. Прежде всего, ты не можешь предъявлять официальные претензии на имущество Булстроуда, потому что не имел права продавать рукопись. Как и твоя приятельница Ролли. Вы умышленно похитили то, что по праву принадлежало вашему нанимателю. Поэтому я рассчитываю добиться одного: убедить Мишкина забыть обо всем и отправиться домой. Вообще-то тебе следовало рассказать мне все раньше.

— Никто ничего не похищал, Донна, — возразил ее брат. — Я же все тебе объяснил. Сидни велел нам уничтожить книги, и мы их уничтожили. Он получил хорошую цену за карты и вклейки, а также страховку за все остальное. Это все равно как брошенный автомобиль. Люди, которые собирают хлам, платят за него десять баксов, и если им повезет найти под передним сиденьем компакт-диск, они не обязаны возвращать его.

— Спасибо за разъяснение, адвокат. Ты, безусловно, посещал не ту юридическую школу, что я. Это азы, дорогой. Если твой собиратель хлама найдет в разбитом автомобиле кольцо с бриллиантом, как, по-твоему, может он подарить его своей подружке?

— А почему нет? — спросил Крозетти.

— Потому что у него нет разумных оснований рассчитывать, что в автомобиле окажется кольцо с бриллиантом. И если законный владелец случайно увидит это кольцо на девушке, он может возбудить дело о возвращении принадлежащей ему ценной вещи и выиграет его. Когда Глейзер отдавал вам книги, он понятия не имел, что в них спрятана рукопись, за которую можно выручить серьезные деньги. А ваш долг, когда вы нашли ее, немедленно сообщить ему о том, что его имущество на самом деле стоит гораздо дороже, а не обращать его в свою пользу.

— Значит, если я найду на распродаже картину и пойму, что это Рембрандт, а продавец не знает, я должен сказать ему? Я не могу просто заплатить десять баксов, а потом продать полотно за миллион?

— Это совершенно другая ситуация. Ты получаешь выгоду благодаря своим знаниям, что вполне законно, и, прежде чем продать картину, ты становишься ее владельцем. Именно так, между прочим, Булстроуд поступил с тобой. Это подло, но совершенно законно. Ты же никогда не был владельцем книг, из которых извлекли рукопись. Глейзер — да, был и есть. И я посоветовала бы тебе связаться с ним прямо сейчас и рассказать обо всем.

— Ох, выметайся отсюда!

— Глупый мальчишка, приди в себя! Ты украл вещь стоимостью от пятидесяти до ста тысяч долларов. Через несколько минут сюда придет человек, который считает, что эта вещь является частью доверенного ему имущества. Что, по-твоему, он предпримет, как юрист, когда узнает, что на самом деле вещь принадлежит другому владельцу? И принадлежала ему еще тогда, когда ты продал рукопись профессору.

— Прислушайся к ее доводам, Алли, — твердо сказала Мэри Пег.

Крозетти гневно поднялся из-за стола и вышел. Отчасти он сумел убедить себя, что история с рукописью — нечто вроде шалости (ну, как сорвать со столба дорожный знак) и что он уже был достаточно наказан за эту шалость, когда Эндрю Булстроуд облапошил его. В моральном отношении, убеждал он себя, это чушь собачья. Однако сейчас, когда он говорил с двумя из трех женщин в мире, на кого ему больше всего хотелось произвести впечатление (третья, Ролли, находилась в самовольной отлучке), и они дружно соглашались, что он ничтожество и преступник, груз семейного неодобрения, даже завуалированный добротой, всей тяжестью обрушился на него. Он не герой, каким был отец, он ничего не достиг, как сестры; в особенности, он не закончил Принстон и Колумбийский университет, как Донна. Он сильно опьянел и подумал, что запросто может подняться к себе, взять пистолет и застрелиться, тем самым избавив всех от множества хлопот.