Т. Г. Масарик в России и борьба за независимость чехов и словаков - Евгений Фирсов

В отдельных случаях оставляет желать лучшего перевод со словацкого на русский, в котором тоже имеются просчеты. Так, например, нельзя удовлетвориться переводом выражения «Габриарское предприятие» (с. 32) и типичного для словаков профессионального занятия в плане их предпринимательства в России – т. н. словацкие «дротари» (с. 30).

Вывод о развитии раннего русского капитализма и его связи с «дротарским» ремеслом представляется существенной натяжкой.

Очевидно, что вовсе не учитываются российские работы, особенно по истории общества Л. Штура, которые базируются на неизвестных ранее архивных материалах. Применительно к современным словацким исследованиям стоит также сказать, что основная роль в активизации деятельности общества Л. Штура принадлежит не личному врачу Л.Н. Толстого Душану Петровичу Маковицкому (как ошибочно заявляется), а его племяннику Душану Владимировичу Маковицкому, сыну известного словацкого банкира.

В целом анализ словацкого предпринимательства в России накануне и в годы Первой мировой войны нуждается в более объективном и углубленном исследовании, исходя из реального положения дел. Подчеркнем, что появление самого словацкого общества Л. Штура в России – во многом заслуга словацких предпринимателей и банковских деятелей (прежде всего словацких и варшавских).

Восприятию России в работах и воспоминаниях бывших словацких легионеров посвящена статья Л. Гарбулевой. Если развивать тему методологических аспектов применительно к данной работе (да и к другим работам современной историографии о Первой мировой войне), то стоит обратить внимание на недостаточное использование огромного комплекса легионерской литературы, доступной чешским и словацким исследователям. Легионерская тематика исследуется без использования таких фундаментальных многотомных легионерских исследований, как четырехтомник межвоенного периода «За свободу» (Za svobodu) с подзаголовком «Хроника чехо-словацкого движения в России. 1914–1920», и других важнейших изданий. Представляется, что нужно отойти от такой практики в исследовании легионерской проблематики, словно каждый раз все это начинается с чистого листа, заново. Вклад легионерской литературы в осмысление восприятия русских и России огромен и заслуживает не одной монографии на данном этапе развития историографии.

Л. Гарбулева использовала интересные воспоминания бывших словацких легионеров об Октябрьской революции в России, опубликованные в 1967 г. Поскольку я располагаю материалами легионерских воспоминаний (имеется в виду машинописный вариант работ) из архивного фонда Института истории компартии Словакии до их публикации, то при сравнении с указанной статьей бросаются в глаза досадные фактические неточности и недостаточный анализ текста оригинала. Чтобы не быть голословным отсылаю читателя к мемуарам бывшего военнопленного в г. Муроме Матея Кршиака, которые цитируются автором. В той части архивного материала, который касается раздела поместья графини Уваровой (под Муромом) М. Кршиак сожалеет, что словацкие крестьяне не могут позволить себе в Словакии подвергнуть разделу помещичьи и церковные землевладения. Симпатии Кршиака в архивном оригинале на стороне русских крестьян и их умелом подходе к разделу земельного надела Уваровой в с. Карачарово, на родине Ильи Муромца. На с. 42 допущена обидная фактическая ошибка в начале сноски 23: вместо М. Кршиак напечатано Матей Кошик (а это имя принадлежит совсем другому словацкому деятелю).

В целом создается впечатление, что из всего комплекса легионерских воспоминаний используется лишь их малая толика и упор делается порой на одни и те же мемуарные источники.

Бывшие словацкие легионеры, пожалуй, глубже всех постигли русский менталитет, и тот же писатель Й. Грегор-Тайовский, бывший военнопленный, пришел к выводу, что «русский народ нельзя не любить» и в нем заложено много добра. Инославянские легионеры, однако, подметили и особенности русского менталитета, в качестве упрека они зачастую вспоминали, например, русское «сейчас» (как синоним нерасторопности), бесконечные чаепития, а после революции и прочие «пития».

Среди множества легионерской литературы межвоенного периода стоит выделить дневник Франтишека Вондрачека («Трагедия России»). Как и многие другие легионеры – бывшие военнопленные, автор вдоволь хлебнул дореволюционных прелестей в лагерях военнопленных и, как он пишет, его знакомство с Россией началось с удара «царской нагайки», оставившего след на его лице на всю жизнь[351]. С развитием революционных событий в России и особенно с Октябрьской революции Россия характеризуется даже «страной чудес». Общий вывод Ф. Вондрачека, довольно односторонний, состоит в том, что за нынешнее трагическое положение России ответственность несет сам русский народ, он во всем виноват сам (имея в виду прежде всего его роль в дезорганизации армии и дезертирство). Автор дневника рассуждает на тему хороших и плохих качеств русского народа, подчеркивая вслед за М. Горьким, что русские мужики почти полгода валяются на печи – «странный народ».

IV.3 Против течения: манифест «Общества православных чехославян» (1918 г.)

Давно осевшие в России чехи (т. н. старожилы) чаще всего постепенно переходили в православие. С началом Первой мировой войны этот процесс активизировался. Одним из ревнителей православия в Москве являлся предприниматель Ян Францевич Рикси (Ján Rixy)[352] – активный деятель Союза чешско-словацких Обществ в России. Он стал инициатором создания нового общества среди чехов – «Общества ревнителей восстановления православия в Чехии и Словачине». В письме на чешском языке от 5 июня 1916 г. он сообщал своему соотечественнику о том, что «устав Общества готов и послан мной для просмотра великому князю Михаилу Александровичу[353] (брату императора), который станет протектором этого Общества, что мне лично было обещано. В связи с этим несколько задержалось учредительное заседание общества. Но думаю, что в ближайшее время все будет готово. Я взял на себя вступительную речь и представление. Кроме того, я должен сделать подробную информацию о том, что вообще в настоящее время делается в нашей колонии в пользу будущего чешского и словацкого народа»[354].