Т. Г. Масарик в России и борьба за независимость чехов и словаков - Евгений Фирсов

В приписке к письму Рикси сообщал, что «в прошлом году в Москве по моей инициативе в конце сентября в православие перешло 60 чехов. Обряд совершал сам Митрополит Макарий[355]»[356].

Если говорить об общеметодологическом подходе, то стоит особо подчеркнуть, что нельзя делать знак равенства между славянским движением и русским православием. Иначе не будет понятным, почему так активно выступали за славянское движение нашедшие прибежище в дореволюционной России представители инославянских народов не только православной (сербы, болгары), но и католической ориентации – те же словаки, хорваты, словенцы. Многие деятели этих народов, активно создававшие общества за славянское сближение (хорватское Общество памяти Крижанича, словенское общество «Югославия» и др.), можно сказать, срослись с русской средой: они женились, подобно хорвату К. Геруцу, словенцу ЛФ. Туме, и воспринимали русский менталитет не только в словенском и хорватском, но и в семейном русском окружении. И эти указанные общества также плод деятельности предпринимателей и состоятельных людей. Славянские общества стали проявлением творческой натуры представителей инославянских народов в России, а не царской выдумкой. Пора бы отказаться от характеристики славянских обществ и неославянского движения на рубеже XIX–XX вв. как какого-то недоразумения. Как ни странно, подобная оценка была встречена мной даже в одном из сборников начала 1990-х гг., изданном в Институте славяноведения. Как видим, в оценках славянского движения срабатывают прежние негативные стереотипы. Все эти славянские общества стоит считать проявлением национальной идентичности инославянских диаспор в условиях России и творческой деятельностью народных масс. Организаторы славянских обществ, что называется, вкладывали последние гроши в дело национальной консолидации своих сограждан в России. В этой связи можно отметить хотя бы завидный энтузиазм славного словенца Л.Ф. Тумы, на чьи средства издавалась в России словенская газета «Югославия». Архивный оригинал полного комплекта этого редчайшего издания с дарственной надписью на словенском языке самого Тумы («Подарил Ф.Л. Тума 5.8.19») был обнаружен мной в одном из архивов Любляны. К сожалению, судьбы деятелей славянского движения в России изучены до сих пор недостаточно. Даже в новейшей литературе не встречается элементарных данных о годах жизни деятелей-инославян, их последующей судьбе в России. Л.Ф. Тума, будучи представителем знаменитой страховой фирмы «Саламандра» в Санкт-Петербурге, бесспорно состоятельный человек, смог вовремя уехать за границу из России после Октября, сначала в Словению, а затем в западные страны со всей семьей. Ему удалось спасти близких и удачно продолжить профессиональную карьеру, занимать высокие банковские посты. Совсем другая судьба у К. Геруца, закончившего жизнь в Средней Азии: он был интернирован, образно говоря, в «тмутаракань» (ТуртКуль – до 1920 г. Петроалександровск). Ряд других деятелей был также репрессирован после Октября. Не имеет смысла здесь развивать данную проблематику полностью, поэтому отсылаю хотя бы к отдельным своим работам[357].

Конечно, ближе всего к русскому менталитету приблизились находившиеся в России сербы. Сербская молодежь буквально нашла спасение в России, завершила среднее образование, поступила в университеты, подобно Миодрагу Пешичу, продолжавшему учебу в Московском университете на историко-филологическом факультете на средства Владимирского земства. В этом в архиве мной выявлены редкие дневниковые записи[358]. Пешич (друзья звали его Пеша) стал активным югославянским деятелем и организатором «Студенческого югославянского кола» землячества в Московском университете. Сербы не только учились, но и работали в войну наравне с русскими на предприятиях, в частности на владимирском телеграфе, о чем говорит сербская переписка. Сербская молодежь держалась дружно и продолжала переписку, разлетевшись по всему миру. В отношении характеристики русского менталитета, и особенно православия, следует привести емкую цитату из письма на хорошем русском языке товарища М. Пешича Благое Поповича от 8 января 1917 г. (26 декабря 1916 г. по ст. ст.), отправившегося на учебу в сербский православный колледж Св. Стефана в Оксфорде: «Предполагаю, что ты уже полюбил до того русскую жизнь, что и не оторвешься от нее. Литературу не забудь, это мое дружеское замечание. Загляни в душу русского народа, зарывшись в мистическую глубину православия, это единственно нужно, это только и ценно. Ибо православие не для плоских натур; оно ищет мистическое слияние с Богом и миром, это не достичь умом, это только достигается безумной любовью. Православие – художественный синтез высшей и низшей жизни, в православии – красота, ключ в тайну недосказанную, в сокровище полевых лилий. Православие не понять уму человеческому, как остальные христианства западной Европы; православие живется, рыданием покупается, слезами оправдывается, в красоту облекается. Поэтому у нас и нет теологии (и не надо); поэтому у нас религия входит

в литературу, в художественные картины и образы; в красоту воплощается, красотой сообщается. Ибо православие создало русскую литературу, не литература православие. Православие создало Достоевского, не Достоевский православие.

Верьте мне, что православию принадлежит будущее. Ибо православие это и значит найти Бога сердцем. Не путь к Богу через книги, а через сердце. Самый короткий путь между Богом и человеком – это путь из сердца. Потому и все помутилось в Европе, что они Христа ищут умом, философией, а не сердцем. Из сердца выходит все»[359].

А теперь – уникальный документ – Манифест 1918 г. «В чем спасение славянства»[360] Общества православных чехославян.

«Небывалое разложение славянского племени, легко доступного смутам и несогласию, мечтающего теперь уже не о Русско-Славянском Союзе, а об интернационализме в обособленных друг от друга, но зато так или иначе связанных с Немцами республиках ставит перед верующими Славянами вопрос: что делать? Они никогда не были поклонниками торжествующего ныне и всеразрушающего нигилизма (курсив мой. – Е.Ф.), никогда они не признавали девиз «Чем хуже, тем лучше». Они верили, и несмотря ни на что, они все еще сохранили веру в славянское послание (т. е. миссию. – Е.Ф.). Конечно, они оказываются как прежде, так тем паче и теперь «не ко двору», но не будут же они молчать в нынешнюю тяжелую минуту и складывать руки, хотя бы даже неоднократно уже и грубо оттолкнуты первоначальными развратителями и неверующими интеллигентами. Спасение славяне видят, конечно, не во всемирной социальной революции, до которой другим народам, как видно, еще далеко, а в возвращении славянских масс от разрушения и недоверия на путь веры и культурной работы (курсив мой. – Е.Ф.)[361].