Во сне и наяву, или Игра в бирюльки - Евгений Кутузов

И меня пригласили в Москву. Со мной беседовал генерал.

— Я ознакомился с делом, — сказал он. — Наверное, по существу вы правы. Была когда-то допущена ошибка. Не разобрались, не вникли. Сами знаете, какое это было время. Исправить ошибку теперь невозможно, но в порядке исключения, исходя из материалов дела, можно ставить вопрос перед Президиумом о помиловании, хотя законом это и не предусмотрено. Но…

И генерал — довольно молодой, интеллигентный — популярно объяснил мне, как ему видится будущее Лени, если его помилуют. Впрочем, он не сомневался, что помилуют.

И вот что получалось.

Леня — инвалид 1-й группы, совершенно нетрудоспособен. У него нет ни одного дня трудового стажа. Следовательно, не будет никакой, даже копеечной, пенсии. Родственников — ни души. (Генерал, надо сказать, тщательно подготовился к встрече со мной.) Была сестра по матери от ее второго брака, но недавно умерла. Жить ему негде, никто и нигде его не ждет. На лицевом счету — почти ноль. Что ждет его на свободе?..

— Все, что угодно, — сам себе ответил генерал, — только не свобода! Скорее всего, он вынужден будет пойти на преступление, чтобы не умереть с голоду… Я знаю, что и так скоро умрет, — поняв, что я хочу что-то сказать, добавил генерал. — И снова — особый режим. Сейчас мы кое-что для него сделали. Он находится в больнице, получает необходимое лечение. Возможно, и дотянет до окончания срока. Да. Его будут держать в больнице столько, сколько… потребуется.

— Пока не умрет?

— И такое не исключено. Но если подлечится, мы переведем его в колонию для инвалидов и престарелых, — заключил генерал. — Решайте.

Двадцать лет кто-то распоряжался судьбой этого человека. Его превратили в живой — полуживой — труп, а теперь, когда осталось ему жить всего ничего, предлагали его судьбой, предсмертной судьбой, распорядиться мне. Остатками жизни, в сущности. Жизни, которой у него и не было вовсе…

Леня распорядился сам. Он прислал мне письмо.

«Спасибо за Вашу заботу и Ваши хлопоты. Умирать легче, когда знаешь, что все-таки есть на свете справедливость. Мне сообщили, что, если я напишу прошение, меня могут помиловать. Только я понял теперь, что все это лишнее и никому не нужное дело. А меня извините, что доставил Вам столько беспокойства. Так захотелось перед смертью свободы, и так захотелось побывать на родине, что я совсем голову потерял. Сейчас мне хорошо живется. Меня лечат, кормят сытно, даже белый хлеб и масло дают. Мне тепло, и сверху, как говорится, не капает. А я давно забыл, как пахнет белый хлеб. Вам лично и Вашей семье желаю счастья и крепкого здоровья. Если разрешите и если успею, когда-нибудь напишу еще…»

Не успел. Спустя месяц начальник колонии сообщил мне, что Леня умер…

Утром Машка разбудил Андрея:

— Выскакиваем, сейчас большая станция, будет грандиозный шухер! Здесь легавые прямо звери. Завод какой-то военный в городе, вот они и выслуживаются, шпионов ловят. А мы заодно жратвы купим. У меня кишка на кишку протокол пишет, а сала не хочется.

Перед станцией, когда появились дома, открыли настежь дверь — пусть люди подумают, что в эту дверь разрешена посадка, — а едва поезд притормозил, они спрыгнули на перрон и смешались с толпой, которая, как и рассчитал Машка, ринулась к дверям. Им удалось улизнуть от легавых, которых действительно на платформе было непривычно много, и Андрей не мог еще раз не оценить предусмотрительности и ловкости Машки. Кажется, он умел предусмотреть все.

Чуть в стороне от вокзала бурлил базар. Здесь можно было купить любую жратву, и у Андрея даже глаза разбежались. Он никогда не видел такого изобилия.

Машка тотчас засек солидного мужчину, покупавшего целую кучу разной еды. Он сгреб покупки в охапку, как дрова, а толстый бумажник сунул в задний карман брюк.

— Я беру лопатник[15], даю тебе в пропаль[16], а ты рви за сортир, понял? И не бздюхай, все будет ничтяк!

Мужчина пробирался сквозь толпу, оберегая свои покупки. Машка догнал его, подтолкнул в спину и а тот же момент выхватил из кармана бумажник и сунул Андрею. Мужчина споткнулся, чуть не упал, как-то нелепо взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, и его покупки посыпались на землю. Машка юркнул я толпу, но не в сторону уборной. Андрей хотел бежать за ним, но вспомнил, что велел Машка, и пошел в другую сторону. Бумажник он держал в кармане, рука сделалась мокрой от пота. В это время дали отправление поезду, пассажиры бросились к вагонам. Мужчина, так и не заметив пропажи, поднял с земли вареную курицу и тоже заспешил.

Возле уборной Машка нагнал Андрея. Он шел быстрым шагом, но совершенно был спокоен и даже насвистывал.

— Порядочек, — подмигнул он. — Пошли в сортир, там проверим лопатник.

В бумажнике оказались документы и толстая пачка денег.

— Лопух, — презрительно сказал Машка. Он разделил деньги, не считая, пополам и одну половину отдал Андрею. — Твоя законная доля.

— Не надо, — воспротивился Андрей. — Мы же все равно вместе.

— Мало ли что, — возразил Машка, — а у тебя ни гроша в кармане. Ну, видал, как это просто?

И в самом деле, это было на удивление просто. И не очень даже страшно, как-то невольно подумал Андрей. По крайней мере, сейчас уже было совсем не страшно.

Бумажник вместе с документами Машка бросил в угол.

Потом они вернулись на базар. Теперь здесь было не так многолюдно. Базар успокоился и отдыхал до прибытия следующего поезда. Они накупили еды и в скверике за базаром сытно позавтракали. Машка вальяжно развалился на скамейке, свернул самокрутку, закурил и произнес:

— По закону Архимеда, после сытного обеда нужно покурить. Надо узнать насчет поездов на Среднюю Азию. И папирос купить, а то от самосада скулы сводит.

— Может, не поедем в Среднюю Азию? — с надеждой спросил Андрей.

— Дурак, там же фрукты! Есть такая книжка «Ташкент — город хлебный», слыхал? Сила, говорят. Про таких, как мы с тобой. Не зря в Ташкент все евреи смотались от войны, понял! А у них грошей куры не клюют. Айда, не пожалеешь, век свободы не видать.

Нет, не хотелось Андрею в Среднюю Азию. Совсем не хотелось. А теперь, когда у них были деньги, много денег, как считал он, можно попробовать добраться в Ленинград. Он и сказал об этом Машке.

— Не получится, — отверг предложение Машка. — Если бы летом… Ладно, покумекаем. Пошли на разведку.

VII

БЛИЖАЙШИЙ поезд на Ташкент проходил через эту станцию на следующее утро. Машка с Андреем повертелись на вокзале, но долго оставаться здесь было опасно, и они пошли в город. Делать было решительно нечего. Сходили в кино — посмотрели «В шесть часов вечера после войны»— и снова вернулись на вокзал. Болтаться на улице холодно, да и на ночлег нужно было устраиваться. Машка еще утром присмотрел укромный уголок. Народу в зале ожидания было не очень много — дневные поезда прошли, а станция не узловая, не пересадочная, — и в этом уголке стояла свободная скамья. Андрей думал, что они лягут на скамью, но Машка полез под нее. Полез за ним и Андрей. На полу было прохладно— дуло из дверей, но они все-таки уснули, тесно прижавшись друг к другу. Андрею даже приснился какой-то приятный сон.

Из-под скамьи их вытащил милиционер.

— Дяденька, отпусти, нам ехать надо, мы маму потеряли… — канючил Машка. Получалось у него почти натурально, жалостливо, только слез не хватало.

Милиционер взял обоих за шиворот и повел на улицу. Вход в отдел милиции находился с другой стороны вокзала. В дверях они столкнулись с военным, старшим лейтенантом. Милиционер на мгновение замешкался. Машка, крикнув: «Рвем!», действительно вырвался из рук милиционера и побежал. Андрей растерялся.

— Подержите этого, — сказал милиционер старшему лейтенанту и бросился за Машкой.

Старший лейтенант положил руку на плечо Андрея:

— Ну что, малыш, влипли?

Андрей хотел было юркнуть в дверь, но старший лейтенант сдавил плечо и сказал:

— Спокойно, малыш. Не рыпайся. Быстро за мной, и чтобы без глупостей, я этого страшно не люблю.

Они вышли на улицу, было темно. Впереди маячила фигура инвалида на костылях, который только что проходил мимо них. Ни милиционера, ни Машки нигде не было видно.

— Не глазей по сторонам, — сказал старший лейтенант. — Иди спокойно рядом.

Они пересекли сквер, где Андрей с Машкой завтракали, и свернули в совсем уж темный переулок. Невдалеке их ждал инвалид. Старший лейтенант наконец отпустил плечо. Теперь можно было попытаться удрать, однако Андрей послушно шел рядом. Ему было все равно.

— Откуда прибыл, малыш, и куда путь держишь? — спросил старший лейтенант. В голосе его не было ни злости, ни даже строгости.

— Не знаю, — вздохнул Андрей. — А куда вы меня ведете?

— Прежде всего я тебя не веду — ты сам идешь. А потом… Много будешь знать, скоро состаришься. С милиции, я так полагаю, и твоего кореша хватит, если поймают. Он ловкий малый, только приметный очень. Так куда, говоришь, собирались ехать?