После падения - Анна Тодд

Она этого заслуживает. От мысли, что она получит то, чего заслуживает, с кем-то другим, у меня перехватывает дыхание, но так и должно быть. Мне давно нужно было позволить ей уйти, а не запускать в нее свои когти все глубже, заставляя тратить время на меня.

Я раскалываюсь на две части. Половина меня знает, что она вернется ко мне, вечером или, может быть, завтра, и простит, но другая половина понимает, что она окончательно оставила попытки меня удержать.

Через какое-то время поднимаюсь с пола и, шатаясь, иду в спальню. Вхожу, и ноги у меня подкашиваются. Браслет, который я ей купил, надетый на свернутый в трубку листок бумаги, лежит рядом с ее электронной книжкой и томиком «Грозового перевала». Поднимаю браслет, бессмысленно верчу значок бесконечности из двух сердец в пальцах и смотрю на аналогичную татуировку у меня на запястье. Почему она его оставила? Это был мой подарок, когда я был в отчаянии, пытаясь показать свою любовь. Мне нужны были ее любовь и прощение, и она дала их мне. К моему ужасу, листок в браслете – это письмо, которое я ей написал. Я разворачиваю и перечитываю его. Моя грудь медленно разрывается пополам, и то, что внутри, падает на жесткий пол. Воспоминания затапливают измученный мозг: первый раз, когда я сказал ей, что люблю ее, а затем отказался от своих слов; свидание с блондинкой, которой я пытался заменить ее; то, как я себя чувствовал, когда увидел, что она, прочитавшая мое письмо, стоит в дверях.

Я перечитываю собственное послание.

«Ты любишь меня, хотя и не должна, и ты нужна мне. Ты всегда была нужна мне и всегда будешь. Когда ты на прошлой неделе от меня ушла, я чуть не умер и был совершенно потерян. Без тебя я был полностью опустошен. На прошлой неделе я ходил на свидание. Не собирался тебе об этом говорить, но не могу больше тебя терять, что-либо скрывая».

Пальцы дрожат, я почти рву бумагу, но удерживаюсь, чтобы дочитать.

«Знаю, что ты сказала это лучше, чем я. Я не романтик и никогда не напишу тебе стихи и не спою песню, я не такой. Я не могу обещать тебе, что не причиню боли, но могу поклясться, что буду любить тебя до самой смерти. Я ужасный человек и не заслуживаю тебя, но надеюсь, что ты дашь мне шанс снова заслужить твое доверие. Прости меня за всю ту боль, которую я причинил, хотя я пойму, если ты не сможешь этого сделать».

И она это сделала. Она меня простила. Она всегда прощала мне все оскорбления, но не в этот раз. Я должен был заслужить ее доверие, но вместо этого причинял ей боль снова и снова.

Быстрыми движениями рву это жалкое несдержанное обещание. Обрывки падают, кружась в воздухе, и застывают на холодном полу в странном узоре.

Смотрите! Я все уничтожил! Я знал, как много значит для нее эта бумажка, а я превратил ее в кучу мусора.

– Нет! Нет, нет, нет!

Я встаю на корточки, отчаянно пытаясь собрать кусочки и восстановить листок, но кусочки слишком мелкие и никак не встают на место. Я снова бросаю их на пол, глядя, как они рассыпаются в разные стороны. Наверное, это похоже на то, что она чувствовала, пытаясь вернуть меня. Я встаю и пинаю обрывки ботинком, затем быстро нагибаюсь, снова собираю их и складываю кучкой на столе. Прикрываю их книгой, чтобы не разлетелись, и вижу, что схватил «Гордость и предубеждение». Черт, ну разумеется!

Ложусь на кровать и тупо жду писка входной двери, который будет означать ее возвращение. Я буду ждать час за часом, но сигнал никогда не прозвучит.

Глава 54

Я вру Стеф. Не хочу никому рассказывать о своих проблемах, особенно сейчас, когда у меня нет ни единого шанса повлиять на происходящее. Именно поэтому я и позвонила именно ей: Лэндон слишком в теме, и мне больше не хочется его беспокоить. Других вариантов у меня нет, и это естественно, когда у вас один-единственный друг, да и тот сводный брат вашего парня.

Впрочем, уже бывшего парня…

Поэтому, когда Стеф начинает озабоченно распрашивать меня по телефону, быстро отвечаю:

– Нет-нет. Все в порядке. Просто… Хардин уехал… из города вместе с отцом и запер дверь, так что мне нужно где-то перекантоваться до понедельника, пока он не вернется.

– Очень похоже на Хардина, – отвечает она, и я облегченно вздыхаю оттого, что ложь прокатила. – Хорошо, приходи. Та же комната, что и раньше. Как в старые добрые времена! – шутит она, и я с усилием хмыкаю.

Отлично. Как в старые времена.

– Нам с Тристаном нужно будет позже сходить в торговый центр, а ты можешь посидеть тут, если хочешь, или пойти с нами. Как тебе захочется.

– Мне перед Сиэтлом нужно много всего сделать, так что я бы осталась в комнате, если ты не против.

– Конечно, конечно, – соглашается Стеф и добавляет: – Надеюсь, ты подготовилась к завтрашней вечеринке!

– Вечеринке? – переспрашиваю я.

Ах да… вечеринка. Я так замоталась, что совсем о ней забыла, забыла и то, как Стеф предлагала отметить мой отъезд. Как и на «дне рождения» Хардина, я уверена, его друзья будут пить и тусить, появлюсь я там или нет. Но Стеф, похоже, действительно хочет, чтобы я пошла, к тому же она делает мне одолжение, и я должна согласиться.

– В последний раз, давай! Знаю, Хардин, наверное, не одобрит, но…

– Хардин не решает, что мне делать, – напоминаю я, и она смеется.

– Я знаю! Просто мы никогда больше не увидимся. Я, как и ты, переезжаю.

– Ладно, я подумаю об этом. Сейчас у меня так много дел, – говорю я.

Но вместо того, чтобы отправиться прямо в общежитие, делаю несколько кругов по улицам. Мне нужно убедиться, что я смогу держать себя в руках и не расплачусь. Не плакать. Не плакать. Я закусываю губу, чтобы остановить приближающиеся слезы.

В последнее время я уже привыкла к боли, и это помогает. Я почти ничего не чувствую.

Когда я оказываюсь в комнате Стеф, она как раз одевается, натягивает красное платье и черные ажурные чулки.

– Я так соскучилась! – визжит она и обнимает меня.

Я чуть не раскисаю, но уверенно беру себя в руки.

– Я тоже по тебе скучала, хоть мы и недавно виделись, – улыбаюсь я.

Стеф кивает. Такое чувство, что мы с Хардином встретили ее в тату-салоне миллион лет назад, а не на прошлой неделе.

– Надеюсь. Похоже на то. – Она хватает из шкафа сапоги и садится на кровати. – Я, наверное, не сильно задержусь. Чувствуй себя как дома… но ничего не убирай! – добавляет она, заметив, как я осматриваю грязную комнату.

– Я и не собираюсь! – вру я.

– Ты так всегда делала! И, наверное, и дальше так же будешь, – смеется она.

Пытаюсь поддержать веселье. Ничего не получается: выходит какой-то звук, похожий на фыркание или кашель.