Криминальная история христианства - Карлхайнц Дешнер

Как и при выступлении против приверженцев Магненция и Сильвана, так и во время процесса в Скифополе сам нотариус Павел был исключен из судебного разбирательства, причем в конфликте с государственной властью оказались лишь язычники, большей частью убежденные язычники. Из-за этого обошли в качестве судьи даже компетентного Гермогена, — в 358-59 гг. восточного префекта он был староверующим, однажды при дворе Лициния но поручению последнего обращался к оракулам, а сверх того между 353 и 358 гг., будучи proconsul Archaiae в Коринфе, часто проводил в храме Дике[152] целые дни. Вместо него проведение процесса было доверено христианину Модесту, который оставил в живых многих солидных главных обвиняемых, зато многих неизвестных лиц велел казнить за совсем безобидные поступки, вроде ношения амулетов против малярии.

Домиций Модест, comes Onentis, был едва ли более привлекательной фигурой окружения императора, чем Павел. Как и последний — христианин при Констанции.

При языческом императоре Юлиане он стал язычником и за это — городским префектом Константинополя. После смерти Юлиана крещен арианином и поднимается в 370 г до имперского префекта, влиятельного человека арианского императора Валента, при котором он безжалостно преследовал католиков, подверг сильному притеснению самого учителя церкви Василия, но потом с ним переписывался. Повторяющаяся смена вер способствовала не только его карьере Еще в качестве comes Orientis — «бедный», он сумел — прежде всего в эру Валентиниана и Валента — в огромной мере приумножить свое богатство крупными поместьями.

В Палестине, месте действия скифопольского процесса, незадолго до этого уже свирепствовал Галл, племянник Констанция, избежавший в 337 г династического убийства. Он тоже — добрый христианин, с детства — ходок в церковь, читатель Библии и якобы верный супруг значительно более старшей Констанции, овдовевшей сестры императора, мегеры в образе женщины «дикая фурия, — пишет Аммиан, — жадная до человеческой крови, как и ее супруг» Галл неоднократно призывал сводного брата Юлиана к правоверности, а в 351 г, году своего провозглашения цезарем, шокировал язычников переносом мощей святого Вавилы (первое обстоятельно засвидетельствованное перезахоронение, о котором мы знаем) в известное святилище Аполлона в Дафне, чтобы таким образом его ликвидировать.

Христианин Галл, с ранних пор любивший кулачных бойцов, которые ломали друг другу кости, позволял себе в Антиохии, своей столице, тиранические выходки акты произвола, процессы по делам государственной измены и колдовства, которые часто пренебрегали всеми правовыми нормами и вели к конфискациям, ссылкам, к жестоким пыткам и казням К этому прибавилась фанатичная борьба против язычников Целая система шпионажа опутала города Цезарь Галл («он был правоверен и остался таким до конца», — подчеркнуто Феодоритом) порой даже подстрекал народ к линчеванию неугодных подданных. А когда евреи в 352 г (вероятно, снова мессиански возбужденные) восстали против запрета владеть рабами-неевреями, напали для захвата оружия на римский гарнизон и сделали царем известного патриция (первое большое восстание при христианском императоре), правоверный Галл приказал сжечь в.

Палестине целые города, а население уничтожить — вплоть до детей. Но и высокие чиновники становились жертвами его террористического режима. Например, Фалласий, выступавший посредником у императора префект Востока Его преемника Домициана вскоре по прибытии в Антиохию (олдатня протащила со скованными ногами по городу и просила в Оронт Его квестор Монтий кончил так же. Последовали дальнейшие убийства Ранним летом 354 г население восстало «по разным сложным причинам» (Аммиан), — прежде всего из-за голода и всеобщей нищеты. Губернатор Феофил был убит и растерзан. Наконец, Констанций заманил племянника (которому при его возведении в цезари клятвенно обещал всяческую защиту) на Запад, попросив взять с собой и его жену, «очаровательную Констанцию», которую он охотно бы увидел вновь. Галл чуял предательство, однако возлагал надежду на заступничество Констанции, которая, однако, умерла в пути от лихорадки. Его же самого монарх велел обезглавить — поздней осенью 354 г в Фланоне (близ Полы в Истрии). И пытки, топор палача или ссылки обрушил на друзей Галла, его офицеров, придворных и даже некоторых священников.

Только смерть властителя 3 ноября 361 г в возрасте всего 44 лет) помешали столкновению и с племянником Юлианом.

Подобно брату Галлу, Юлиан тоже был пощажен когда-то во время семейной резни, затем как член императорской династии был поставлен под наблюдение вначале в роскошно обставленном доме его (умершей немного месяцев после рождения сына) матери близ Никомедии, потом в уединенной горной крепости Мацеллум в сердце Анатолии, где уже пребывал старший Галл. Недоверчивый император окружил обоих принцев целой сетью шпионов и приказал ежедневно сообщать об их высказываниях. Они жили «как пленные в персидской крепости» (Юлиан), находились практически под арестом, возможно, часто и под страхом смерти. В Никомедии Юлиана обучал местный епископ Евсевий, родственник матери Юлиана Василины, бывалый, уже знакомый нам церковник, красивший подобно многим восточным прелатам ногти киноварью, волосы — хной и имевший указание воспитывать ребенка строго в христианской религии, пресекать всякие контакты с населением и «никогда не говорить о трагическом конце его семьи».

Вспоминая об этом, семилетний мальчик, часто впадавший в истерический плач, в страхе пробуждался, громко крича, даже ночью. В Мацеллуме, где Юлиан, окруженный почти одними рабами, находился с 344 по 350 гг., арианин Георг из Каппадокии должен был подготовить его в священники. Однако потом он был отпущен в Константинополь — город борьбы ариан и ортодоксов, в мир дикого столпотворения и шумных анафем. В конце 351 г Констанций вновь призвал его, двадцатилетнего, для учебы в Никомедии. Юлиан побывал в Пергамоне, Эфесе, Афинах, и выдающиеся учителя склонили его к язычеству. Возведенный Констанцием в 355 г в цезари, провозглашенный армией в 360 г. в Париже августом, он был объявлен умирающим бездетным властителем (в то время как обе армии уже маршировали навстречу друг другу) его наследником, после чего приступил к быстрому восстановлению политеистической традиции, эллинистической «государственной церкви» — отчасти по христианскому образцу.

Вместо креста и безнравственного дуализма Юлиан хотел вновь утвердить определенные направления эллинистической философии и «пантеизм Солнца». Он воздвиг богу Солнца (пожалуй, идентифицированному с Митрой[153]), не высказывая пренебрежения и к другим богам, святилище в императорском дворце и заявил также о почитании себя впредь basileus Helios, императором Солнца, — в то время уже более чем двухтысячелетняя традиция. «Со времен моей юности проникло в мою душу могучее влечение к лучам бога и с самых ранних моих лет внутренний мир мой был так захвачен им, что я не только желал постоянно созерцать его, но даже пребывая под открытым небом в яснозвездную ночь, забывал все вокруг себя и удивлялся красоте неба».

Мир привык к тому, чтобы видеть в реакции Юлиана лишь ностальгическую тоску, романтический анахронизм, бессмысленную попытку перевести назад стрелки часов. А почему, собственно? Потому что он опровергнут? Опровергнут? Задушен Я что последовало, — могло ли быть хуже? Возможно, кто знает, нехристианский мир низвергся бы в столь же многие войны, — хотя за семнадцать столетий нехристианский вел войн меньше, чем христианский. И по большей части — менее ужасные. Возможно, кто знает, и без устрашающего «Покоритесь!» природа бы подверглась тому опустошающему использованию, последствия которого мы осознали. Но в языческом мире трудно представимо все лицемерие христианского. И еще труднее мыслима его нетерпимость.

Серьезно не оспаривается, что император Юлиан (с 361-го по 383 г), обруганный христианами как «Apostata»,[154] превосходил своих христианских предшественников в целом и в частностях характером, этически, духовно Философски образованный, многосторонне проявивший себя в литературной деятельности, личностно впечатлительных и серьезный, Юлиан, который иногда осыпал христианство насмешками, находил, что «высокая теология», в которой его самого столь заботливо воспитывали, состояла, собственно, лишь из двух ритуалов запугивать злой дух трубой и молиться. Он был не только «первый более чем за столетие император с настоящим образованием» (Браун), но и завоевал «место среди первых греческих писателей эпохи» (Штейн). Его поддерживали отличные специалисты. С глубоким сознанием долга император, избегавший всякой роскоши, скромный, не имевший ни метресс, ни мальчиков для наслаждения, никогда не напивавшийся, начинал работать уже вскоре после полуночи. Он пытался рационализировать бюрократию и занять высокие правительственные и управленческие посты интеллектуалами. Он тотчас же упразднил придворный подхалимаж, все сообщество евнухов, лицемеров, паразитов, доносчиков, шпиков. Тысячи были уволены. Он заметно сократил число слуг, уменьшил налоги в империи на пятую часть, резко выступил против злоупотребляющих сборщиков налогов, оздоровил государственную почту. Он устранил в армии лабарум, императорский штандарт с монограммой Христа, официально воскресил старые культы, праздники, paideia, классическое образование. Он распорядился возвратить и восстановить снесенные языческие храмы, а также возвратить многочисленные изображения богов, которые украшали сады частных лиц. Однако он не запретил христианство, напротив, разрешил вернуться сосланным клирикам, что привело лишь к новым волнениям. Донатисты, которые славили императора как оплот справедливости, отчистили вновь обретенные «молельни» сверху донизу соленой водой, выскребли дерево алтарей и известь стен, быстро обрели утраченные со времен Константа и Констанция сильные позиции и вкусили от наслаждения местью. Они объявили насильственное обращение католиков, грабили уже со своей стороны их церкви, сжигали их книги, алтари, выбрасывали чаши и лампады из окон, а просфоры — собакам и столь дурно обращались с противными им клириками, что некоторые умерли. Они держали верх до 391 г, по крайней мере в Нумидии и Мавритании.