Миллион открытых дверей - Джон Барнс

Наверное, Маргарет такого ответа не ожидала. Она усмехнулась и сказала:

— Хорошо, Потому что во время похорон нам с тобой скорее всего придется играть роль друзей Элизабет. Может быть, даже придется произнести надгробные речи.

— И сколько должно быть речей?

— По традиции — три. Одну произносит пастор, одну — кто-то из родственников. Нужно будет что-то рассказать пастору Каррузерсу об Элизабет… а из родственников есть только троюродный или четвероюродный брат, который даже не может вспомнить, разговаривал ли он хоть раз в жизни с Элизабет. К счастью, это Торвальд. Тебе или мне, или кому-то еще надо будет выступить как ее другу. Потому что друзей у нее не было.

— Бедная девочка, — поежился я. — И она занималась в Центре?

— Она записалась одной из первых. И насколько мне известно, это было единственное проявление неповиновения с ее стороны, если только не считать посещения нашего концерта. У нее была постоянная работа. Она посещала класс поэзии, который вел Аймерик, и занималась основами аквитанского у Биерис, которая помнит ее в лицо, но не больше. Говорит, что они с Элизабет почти не разговаривали лично. Еще она ходила к тебе на курс слушания музыки.

Я мысленно перебрал тридцать учащихся, посещавших эти занятия, и в конце концов решил, что Элизабет была одной из тех троих, что всегда сидели в заднем ряду, очень внимательно слушали, но никогда не разговаривали.

— Что еще мы знаем о ней?

— Она была единственным ребенком. По всей вероятности, была очень стеснительной. Расписание ее занятий в Центре совпадает с расписанием одного парня, ее сотрудника по работе, в которого она, возможно, была влюблена, но он не был на концерте и является одним из тех немногих, которые обратились с просьбой вернуть им сумму, уплаченную за обучение. После восемнадцати лет она не делала копий своего псипикса — именно в это время их прекращают изготавливать, так что получается, что ее последний псипикс устарел на три года. Найти кого-нибудь из близких ей людей, кто согласился бы принять ее псипикс, пока не могут. Может быть, я соглашусь, а может быть, попробую уговорить Валери, если она прекратит свои истерики и согласится сделать хоть что-нибудь полезное.

— Она, между прочим, ко мне заглядывала. Ничего особенного я не заметил. Валери как Валери — по-моему, в порядке.

Маргарет вздохнула и почесала макушку. В это мгновение она показалась мне жутко похожей на обезьянку.

— Ну, тогда, значит, есть прогресс, — изрекла она.

— Она ничего от меня не добилась, — сообщил я негромко. Мне было интересно посмотреть, как Маргарет воспримет эту новость.

Она усмехнулась. Это мне понравилось.

— Так ты тоже заметил, как ее тянет ко всему аквитанскому?

— Это похвально, и признаюсь, я готов был бы ответить на эту ее тягу, но Пол намного…

— Намного полезнее? Это точно. А она в последнее время ухитрилась его просто замордовать.

— Между прочим, он ей в этом помогает, — заметил я. — На самом деле мне давно пора привить ему аквитанский подход к делам такого рода. С точки зрения enseingnamen ему бы следовало давно проучить ее. Дело в том, что в finamor мы становимся очень уязвимы друг для друга, но, кроме того, у нас существует высокоразвитое искусство выходить из себя, если так можно выразиться.

— Пожалуй, он смог бы этим искусством воспользоваться, — согласилась Маргарет, но мысль эта ее явно изумила.

Она смущенно улыбнулась, но я решил удержать ее от глупого вопроса и поспешно проговорил:

— Значит, получается, что несчастная Элизабет Лавлок — человек ниоткуда? Но все-таки как же с ней могло случиться такое?

Выражение лица Маргарет изменилось именно так резко, как я рассчитывал.

— Похоже, тут классический случай: она оказалась в неудачном месте в неудачное время. На улице неподалеку от ее дома происходила маленькая антисальтинистская демонстрация, организованная какими-то ультраортодоксальными верующими. Их было не более двадцати человек. Муниципальные полицейские пытались защитить их от «псипов». Когда «псипы» обрушились на них, погибло не менее четверых полицейских. Некоторые из демонстрантов до сих пор находятся в больнице. Элизабет Лавлок возвращалась домой после концерта. Судя по времени происшествия, она была среди тех, кто помогал нам наводить порядок в зале, но и тогда никто из нас не обратил внимания на нее, бедняжку. Ее схватили, когда она шла от трекера к двери своего дома. Думаю, вряд ли нам удастся узнать больше. Кое-какие детали вскрытия поистине ужасны, Жиро, — я имею в виду то, что судебный пристав назвал «длительными пытками, целью которых было сексуальное унижение». Думаю, пристав — из либералов, и он надеялся, что будет проведено тщательное расследование. Бедная девочка. Наверное, ей казалось, что ее страдания длились целую вечность, прежде чем ее в конце концов убили.

На глаза Маргарет набежали слезы. Не особенно раздумывая, я сел рядом с ней на кровать и обнял ее. Она прижалась ко мне, но это не было продиктовано желанием. Просто она жутко устала — ведь уже столько времени она заботилась о таком количестве людей, а о своих чувствах ей и подумать было некогда.

— Это так глупо, так глупо, — бормотала она, прижавшись к моему плечу.

— Да нет, это естественно. Просто ты очень устала, а мы ничего не делали для того, чтобы хоть немного облегчить твою участь. А то, что стряслось с Элизабет, и из камня бы выжало слезы.

— Я все думаю… если бы у нее был бы хотя бы один друг, который тогда был бы рядом с ней и удержал бы ее хотя бы на пару минут… ну хотя бы кто-то мог теперь сказать о ней…

Я крепче обнял ее и нежно погладил ее стриженый затылок, гадая, как же меня занесло в страну, где могут происходить такие страшные вещи. Она довольно долго не отрывалась от меня, но потом все-таки отстранилась и стала утирать слезы.

— Ну вот, — смущенно проговорила она. — Я совершенно утратила чувство собственного достоинства.

— Я никому не скажу, — пообещал я и подал ей носовой платок. — Держись, рано сдаваться. Ей нужна такая же тихая и спокойная подруга, какой была она сама. И непременно должен найтись кто-то, кого ты уговоришь носить ее псипикс. Не думаю, что это стоит делать тебе — это только приведет к тому, что она станет слишком сильно жалеть себя. Хотя одному Богу известно, кто бы еще имел право жалеть себя, как не она. Ой, нет, только не плачь, а не то и я тоже расплачусь.

Маргарет старательно изобразила счастливую улыбку, за что я ей был несказанно благодарен, и ушла. Я подумал о том, что при мне плакали очень многие donzelhas, но, пожалуй, Маргарет была единственной, за которую я действительно переживал. Что интересно — я не перестал переживать за нее и тогда, когда она перестала плакать.