Хлеб - Юрий Черниченко

Но если и урожай сего года не давал реального хлеба и денег, то как могла рассчитывать на подлинное старание полоса, создаваемая для роста будущих сборов? Даже на Кубани, где, по присказке, из оглобли вырастает тарантас, лесопосадки погибли на десятках тысяч гектаров. Замена дуба акацией, лохом и прочим, согласие на непродуваемую конструкцию с поглощением ею больших площадей — следствия бесхозяйственности колхозника, как и погубление посадок стерневыми палами, плугами и т. д.

Как бы ни был он хорош технически, именно экономической невыгодностью для главного исполнителя, колхозника, план был обречен на провал. Что не было «нормального» во взаимоотношениях колхозов с государством, лучше всего показали решения сентябрьского (1953 г.), а особенно мартовского (1965 г.) Пленума ЦК КПСС, во много крат поднявшие закупочные цены на сельхозпродукты. Эквивалентный обмен, принцип рентабельности, положенный в основу работы, сочетание государственного планирования с хозяйственной самостоятельностью и инициативой «внизу» — вот нормали, на которых только и может прочно строиться всякое большое дело.

Если государственная часть плана (создание магистральных полос, гигантских водохранилищ и т. д.) могла быть и в основном была выполнена, а колхозная с толком, не для отчета, — не могла, то отсутствие стыковки должно было породить тяжелые явления — и породило их. Сам В. Чивилихин убедительно пишет, какую беду для земли принесли днепровские «моря». Подтачиваются и обрушиваются в воду миллионы тонн почвы, исчезают луга, леса, пашни. По словам автора, необходимость оградить от размыва Чернечью гору, на которой лежит Тарас Шевченко, заставила создать Каневскую мелиоративную станцию, святыня спасена. Можно добавить к этому, что курган славного казака Ивана Серко под Никополем подмыт Каховским морем, что в Цимлянском водохранилище на Дону ежегодно аккумулируется два миллиона тонн твердого вещества, оно, как и волжские моря, стало гигантским отстойником, что скопления ила ежегодно уменьшают вместимость водохранилищ на шесть-семь процентов, что под искусственными мелководьями пропадают сотни тысяч гектаров благодатных почв.

«За счет кого мы должны отнести эти безвозвратные потери прибрежных земель?» — спрашивает автор. Видимо, за счет «Плана», который не посчитался ни с людьми, каким жить на берегах этих «зацветающих», отравляющих воздух теплых мелководий, ни с выгодой государства, теряющего производительные площади. За счет того положения, при котором колхоз и совхоз не видят в каждом кубометре почвы невосполнимой ценности, не сражаются за него как с ливнями, уносящими чернозем по балкам на дно водохранилищ, так и с лихими проектировщиками.

Предлагая спустить Каховское море, В. Чивилихин приводит расчеты: знаменитые Конские плавни, если вернуть их под солнце, будут давать в год 10 миллионов пудов зерна, два с половиной миллиона тонн свеклы, много молока и мяса. Но как не учесть, что теперь на той плотине (энергетическое значение ее впрямь скромное) держится все рисосеяние Крыма, что под Каховкой близка к сдаче крупная оросительная система, Северо-Крымский канал даст воду Феодосии, Керчи, нужно спрашивать мнения у сотен тысяч людей! Поправить тяжкие просчеты плана, о которых невольно и так доказательно пишет В. Чивилихин, вовсе не просто.

Как тут не вспомнить предостережение В. В. Докучаева, человека вообще-то дерзостного размаха и планетарных предложений, чей план и был положен в основу программы 1948 года: «…пренебрегать теми предосторожностями, от соблюдения которых зависит успех всякого более или менее крупного начинания, забывать, что регулирование наших рек и ирригационные попытки уже не раз терпели в России неудачи… нельзя и опасно в интересах дела, в интересах государства».

«Нельзя и опасно…» Эти удерживающие категории пришли в книгу знаменитого ученого и (в самом лучшем смысле) мечтателя вовсе не случайно. Увязка мер государственных, действий «сверху» с осознанным и добровольным действием «внизу», проблема науки и земледельца, вообще значение человека, крестьянина в охране природных богатств были в пору рождения первого плана защиты наших степей предметами живого обсуждения. В этой дискуссии и выработались научные и нравственные принципы русской школы охраны плодородия.

Имена Докучаева, Костычева, Измаильского в годы программы преобразования природы были введены в широкий оборот, дело изображалось стандартно: передовые русские ученые указали пути преодоления засух, а косный бюрократический аппарат отсталой России тормозил все начинания. Упрощение здесь хотя бы в том, что и Докучаев и Костычев как раз сами принадлежали к высшему чиновничеству (первый возглавлял «Особую экспедицию но испытанию и учету различных приемов лесного и водного хозяйства в степях России», второй, хоть и сын крепостного, был директором департамента земледелия). Именно у нас впервые практическое руководство борьбой с засухой было передано крупнейшим ученым — шаг, какой через десятилетия повторит конгресс США, назначив главой службы охраны почв Хью Беннета.

Надо думать, правда и сложнее и горше.

После страшной беды 1891 года (голодали сорок две губернии с населением в 35 миллионов человек) царское правительство именно программу Докучаева, изложенную в книге «Наши степи прежде и теперь», избрало громоотводом от политических последствий. Борьба с оврагами, строительство водоемов, регулирование рек капитальными плотинами, поиски соотношения пашни, леса и вод, определение лучших приемов обработки — уже всеохватность этого плана была обещанием покончить с засухами раз и навсегда, а крупность и дороговизна работ должны были выпятить благодетельную роль государства. Несоответствие замаха и возможностей, целей и средств затушевывались, ибо подлинной целью призвавших Докучаева было успокоить общественное мнение.

Первым в мировой науке поднявшись до борьбы с причинами, а не с последствиями стихийных явлений, первым наметив сложный комплекс мер как единственный путь к успеху, Докучаев предложил план для богатой и просвещенной страны. Программа борьбы с нищетой была невыполнима из-за российской нищеты. Это в глаза говорили ему, светилу, известнейшему деятелю, его нечиновные сторонники.

«Если я увлекаюсь культурными мерами, — писал главе «Особой экспедиции» А. А. Измаильский, — то в той же мере вы увлекаетесь мерами облесительными; их значение, по-моему, под большим знаком «?». Практическое осуществление их в размерах, могущих иметь значение, представляется мне делом почти невыполнимым, если принять во внимание культурное и материальное положение страны. По-моему, главное значение Ваших работ — выяснить значение различных мер, а до их практического осуществления еще очень далеко».

Удивительная это звезда на русском агрономическом небосводе! Талантливый актер, Измаильский отказался от приглашения в гремевшую тогда труппу Малого театра; способный педагог, оставил преподавание ради должности управляющего полтавским имением Кочубея. В хате на хуторе Дьячково, отрывая время от силосования свекловицы и кастрации свинок, вел блестящую по глубине и последовательности экспериментальную работу. Тема ее стала названием книжки — «Как высохла наша степь». Труд написан наспех: у автора пошла горлом кровь, он боялся унести в могилу плоды долголетних раздумий. В советское время книга издавалась в серии «Классики естествознания». Кроме нее и работы о грунтовых водах, ничего не написал.

Докучаев высоко ценил ясный ум, практический опыт и неуступчивость Александра Алексеевича Измаильского, находился с ним в переписке, предлагал и ректорство в институте, и пост в «Особой экспедиции», но агроном-степняк до старости строил мельницы, винокурни, обогащал помещиков, умер уже забытым. С полным основанием В. Р. Вильямс называет его имя среди «богатырей», «тружеников», которые «более полустолетия плели канву далекого и близкого прошлого этой (степной) полосы в целях построения лучшего ее будущего».

Нарисованная Измаильским картина ясна и впечатляюща. Недавняя гигантская растительность девственной степи имела то же значение, что и лес: травяной войлок, как губка, впитывал влагу, предохранял почву и от палящего солнца, и от неимоверной силы ветров. Человек лишил почвы ее защиты, годовой приход влаги будет уменьшаться, грунтовые воды опускаются.

«Если мы будем продолжать так же беззаботно смотреть на прогрессирующие изменения поверхности наших степей, а в связи с этим и на прогрессирующее иссушение степной почвы, то едва ли можно сомневаться, что в сравнительно недалеком будущем наши степи превратятся в бесплодную пустыню».

Выход, программа? План Докучаева?

«Артезианские колодцы, запруды в самых грандиозных размерах, облесение — вот те меры, на которые в настоящее время обращено наибольшее внимание. Несомненно, меры эти крайне полезны, но в силу нашей материальной бедности едва ли достижимы в размерах сколько-нибудь значительных…»