Хлеб - Юрий Черниченко

Но в чем политэкономический ключ, где общественная гарантия успеха, чем выражен «гвоздь» момента? «Обеспечить правильное сочетание централизованного планового руководства сельским хозяйством с развитием хозяйственной инициативы и самостоятельности колхозов и совхозов». Сочетание плана, директивы, заказа «сверху» с интересом, толковостью, желанием быть рачительным «внизу» — вот слово реформы для социалистического села.

Почему, однако, сочетание, зачем два рычага, а не «или — или»? С высоты трех лет пятилетки это видно четче, чем даже в 1966 году. Не будем здесь касаться прошлого, заметим лишь, что черноземный Юг и в централизованных вложениях, и в размерах плановых заданий, оставлявших значительную долю продуктов для реализации на рынке, директивным руководством всегда ставился в преимущественные условия перед другими районами. Речь про день нынешний.

И сегодня план — это курс на «нужно», это материальное подкрепление государственных заказов, это те грузовики и дефицитный азот, что делают задание выполнимым. А план твердый, введенный мартовским (1965 г.) Пленумом ЦК партии, — это стабильность, возможность специализировать хозяйства, отсюда истекает белгородский метод индустриализации животноводства, поддержанный многими областями. Централизованное планирование — настолько очевидное преимущество нашего строя, что и развитые страны Запада все шире применяют его в своей экономике.

Но план — возьмем самое близкое, элементарное — не предусмотрит, что на миллионах гектаров вдруг появится зерновой вредитель. Не допустить этого можно лишь «внизу» — если клоп вреден экономически. Административные меры не перекроют бесчисленных обходных непшеничных путей к прибыли в пшеничном краю — вспомним подсолнечный натиск в Синельникове. Совпадение «нужно» с «выгодно», подкрепление команды плановой командой экономической гарантируют разумность использования любой земли, какими бы особенностями она ни обладала.

Что важнее — плановый рычаг или рычаг инициативы?

Когда на плече коромысло с ведрами, какой край важней для баланса, для того, чтоб споро идти и не пролить воды?

Сами Директивы дают образец, как нужно развивать инициативу, добиваясь баланса. «Сверхплановые закупки зерна, осуществляемые по повышенным ценам, полностью отвечают интересам колхозов и совхозов и будут способствовать росту доходов тружеников сельского хозяйства». Полуторная цена на хлеб сверх плана — это соединение интересов государства, хозяйства и работника; следовательно, прирост урожая будет продан элеваторам.

И увеличение сборов Кубани, и восстановление озимого клина югом Украины, где в недавние годы кукуруза разрушила севооборот, и новый стандарт на сильные пшеницы, поставивший оплату в четкую зависимость от качества, — все это сочетание в действии. Но в той частности, о какой мы ведем речь (ибо клейковинная ценность озимых — все-таки частность зернового производства), совмещение «нужно» и «выгодно» не достигнуто, это-то, говоря в самом общем смысле, и порождает падение достоинств зерна.

Какой из двух рычагов вызывает перекос — вопрос несуразный, как и в случае с коромыслом. Оба! Госплан не считает нужным определить даже потребность в сильных — просчет плановый. Комитет цен не учел, что поврежденное клопом зерно покупается как здоровое — минус экономический. Министерство сельского хозяйства не специализировало районы, не определило баланс азота и объем удобрений, нужный для «накачки» пшениц белком, — тут сторона плана, хотя и науки тоже. Комитет хлебопродуктов не заинтересовал в заготовках лучшего сырья армию приемщиков — будто «край» инициативы, но ведь и плана тоже. Всех моментов не перечислить, ясно лишь то, что случайности нет: выводя равнодействующую из самых разных команд, условий и обстоятельств, хозяйства следуют ей и продают то, что продают. Раз результат оказывается огорчительным, раз из ведер выплескивается, то скоростью хода не удовлетворишься; надо ровнять коромысло, достичь иного итога воздействий.

Но зима 1969-го, суровым рубежом вошедшая в анналы нашего Юга, многое переоценила и, не сняв старых сложностей, поставила на первый план проблему, от которой зависят урожаи вообще, с качеством их и количеством. Насколько же правы были делегаты Двадцать третьего съезда партии, когда включали борьбу с эрозией в круг первостепенных задач! Таврии нужен азот? Но при таких темпах выдувания он впрямь может стать азотом, «безжизненным». На Кубани все упирается в туки? Данаиды когда-то не могли наполнить емкость потому, что у той не было дна. Превыше всего — сбережение чернозема, каким благословила нас природа. Прежде всего — охрана почв, за ней уже все остальное!

5

Первая пыльная буря на распаханной целине Кулундинской степи была 20 мая 1955 года. В тот день мы ехали из Благовещенки в Славгород. С казахстанской стороны двигалась какая-то рыжая стена. Вскоре небо помутнело, солнце исчезло, хотя туч не было; появилась холодная духота. Хлестнуло в стекло «газика» песком, брезент загудел, машину начало шатать, дорога исчезла, свет фар упирался в экран пыли. И вроде бы исчез воздух — стало нечем дышать.

Фронт бури сравнительно скоро прошел. Умываясь у придорожного колодца, мы с удивлением заметили, что краска с номера счищена, как наждаком. Нам сказали, что это был «кулундинский дождик». Чем он опасен, что последует за пробной коротенькой бурей, мы не знали, как не догадывались и о причастности целинников к эрозии. Первая в жизни пыльная буря запомнилась исчезновением воздуха.

А этой зимою в степи между Краснодаром и Тимашевской случилось увидеть нечто иное. Воздух был — исчезла земля.

Утихал второй январский ураган. Первый, особенно сильный, порывами достигавший скорости сорока метров в секунду, сломил сопротивление почвы. Бесснежная зима и морозы, иссушившие поверхностный слой, помогли беде, и во второй заход уже начало «качать».

Через асфальт, как снег при поземке, текли струи земли. Занесенным кюветом я прошел в поле. Листья озими были срезаны, корни пшеницы обнажились, на них держались пожухлые семена. С этого поля снесло минимум сантиметров семь почвы. Стоило мне остановиться — и ветер выметал вокруг моих башмаков ямки. Несло не пыль Кулунды, а крупные зерна кубанского чернозема. Все испытанное на целине в сравнение не шло.

Поражала крупность агрегатов сносимой почвы: комки размером с сечку гречневой крупы. Сразу пыли они не давали, ветер перемалывал их в движении, тяжелое оседало за прикрытиями лесополос, скирд, ферм, легкое же, поднятое ветром над Азовом, неслось пыльной толщей на Украину.

Но в январе были цветики, главная эрозия началась в третий, сравнительно тихий шторм конца февраля. Радио день за днем твердило: «На Северном Кавказе — пыльные бури». Как только открылся аэропорт, я снова отправился в Краснодар.

Уже с Воронежа потянулся внизу серый снег, лед Дона не блестел. Возле Ростова земля исчезла за мутной мглой: здесь еще мело.

Кубань — край свежий. То ли близость снежного Кавказа дает себя знать, то ли дыхание двух морей, то ли сама молодость земли, еще сто лет назад хранившей ковыль целины и золото сарматских курганов, но край узнаешь по первому вдоху в аэропорту. Когда бы ни прилетел, в августе или солнечном январе, бодрость и свежесть особого воздуха, яркость пейзажа молодит тебя.

А тут — серо, уныло, все будто состарилось, потеряло краски. Кусты самшита и роз в палисаднике занесены слоем земли. «Ой, да у нас как в Сахаре!» — поразились девушки-спутницы, прилетевшие домой, в пригород Пашковку.

Краснодар тоже изменился. Ну — пыль меж рамами окон, ну — иссеченная кора деревьев, сорванные буквы вывесок, грязь, общий серый тон, но откуда это скверное состояние тревоги, неустроенности, ощущение чего-то нарушенного в самой сердцевине сущего — и дрянная тяга туда, где земля прочна и воздух пахнет вишеньем? Шут его знает, вдруг в человеческом виде за тысячелетний опыт Месопотамии, Сахары, Средней Азии выработалась охранная боязнь эрозии, как у зверья — чутье к лесным пожарам? Конечно, будут и дожди, и сев яровых, нужно снова думать об удобрениях, об урожае, но внутренний «гомо сапиенс» при виде занесенных заборов на старых, еще станичных улицах чувствовал зябкость и беспокойство.

Город основан в конце екатерининской эпохи переселенными запорожцами. Кошевой атаман Чапега в 1793 году строгим ордером приказывал первому коменданту Екатеринодара: «Смотреть за жителями, дабы около града стоящих лесов отнюдь не рубили, также в лес и скотину не пускали, а учредили бы пастуха, который должен гонять на корм в степь». Первое почвозащитное мероприятие… Вокруг-то, оказывается, был лес!

В крайкоме партии рассказали, что от мороза и эрозии погибло больше миллиона гектаров озимых. Беда тем обиднее, что до января посевы всюду были великолепны, край уверенно шел за тридцать центнеров урожая, стихия подсекла на самом взлете… Громадным напряжением, созданием спасательных отрядов, подчас прямым героизмом станичников удалось не допустить серьезных потерь в скоте, постройках, коммуникациях. Сильно занесена сеть оросительных каналов, завалены лесополосы.