Рыбья кровь - Евгений Таганов

– Мы забыли, что нам нужно семьдесят тысяч плинт, а всего прикупить удалось только двадцать тысяч. Вот на одну башню и хватило, – без смущения отвечал ромей. – И не смотри, что за стеной, от нее толку будет больше, чем от всего войскового дворища, вместе взятого.

Из ворот городища навстречу мужу вышла Ульна со своей глинской служанкой-наперсницей. Дарник как ни в чем не бывало приветствовал их и отправил проследить за приготовлениями к пиршеству. Мнения свидетелей их встречи разделились поровну: знает или не знает воевода об измене жены? Уж слишком бесстрастно было его лицо, но такое оно у него всегда, рассуждали липовцы.

Поручив возничим Лисича раскладывать на пустыре для всеобщего обозрения захваченную добычу, Дарник пошел взглянуть на строительное рукоделие Фемела. Карабкаться на башню пришлось по шаткой строительной лестнице, так как на двух ее нижних ярусах не было ни дверей, ни бойниц.

– Входить в нее можно будет только по висячему мостику с крепостной деревянной башни, – с восторгом объяснил ромей. – Зато посмотри, какой с нее обстрел.

В самом деле, с шестисаженной высоты под прикрытием камнеметов оказались не только ближние ворота городища и войскового дворища, но даже внешняя ограда посада.

– А левый берег Липы? – спросил воевода. – Если бы ты построил эту башню внутри дворища, с нее можно было закрывать еще и Островец.

Фемел подавленно молчал, такое ему просто не приходило в голову.

– Построим еще одну на дворище, – наконец нашелся купеческий наставник. – Все равно все надо здесь строить в камне.

Они были только вдвоем на верху башни.

– Почему ты не помешал? – спросил Дарник так, что Фемел сразу понял его.

– Да как помешаешь этому? Они решили, что будет как с Зорькой, тихо и мирно отпустишь ее.

– Ты тоже так думал?

– Нет, второй раз тебе поступить так же невозможно.

– Это почему? – удивился Рыбья Кровь.

– Потому что если ты не будешь поступать каждый раз по-новому, то потеряешь право управлять другими людьми. На то ты и воевода, чтобы во всем идти впереди всех.

– Даже если я буду нарушать древние обычаи?

– Кому их нарушать, как не воеводе.

Сказанное поразило Дарника. Он и сам часто так думал, но впервые это прозвучало для него из чужих уст как непреложный закон человеческой жизни.

Между тем липовцы, гарнизонные бойники и пришлые люди вновь и вновь любовались выставленными на пустыре богатствами. Кривонос, осмелевший оттого, что Дарник не корит его за Ульну, даже счел нужным упрекнуть воеводу:

– Теперь все с нас будут требовать втрое дороже.

– Требовать еще не значит получать, – отвечал ему Рыбья Кровь. – Зато следующей весной жди не триста, а тысячу ополченцев.

По-иному смотрели на разложенные монеты и золотые украшения походные бойники. Почти зримо ощущалось, как росла их алчность. Тут и там слышалось:

– Как все будет делиться?

– Мне сарнакский шатер ни к чему, пускай только дирхемами платят.

– Воевода с сотскими самое лучшее себе заберут.

Когда возничие Лисича попытались сложить и унести военную добычу на войсковое дворище, среди ополчения возникло настоящее волнение, каждый хотел тотчас получить причитающуюся ему награду.

Дарник собрал фалерный совет, куда теперь входило почти сорок человек, и попытался объяснить, что по крайней мере половина захваченного добра должна остаться в войсковой казне, да и вознаграждение воинам лучше платить не сразу, а по частям, чтобы не возникло большого пьяного загула. Пока он так разумно рассуждал, ополченцы смели стражу, охранявшую добычу, и стали расхватывать подряд все самое ценное.

Вожаки, фалерники и арсы кинулись с войскового дворища на пустырь. Уже были подняты плети и мечи для разгона обезумевшей толпы, как вдруг Рыбья Кровь срывающим голосовые связки криком приказал фалерникам и арсам остановиться. Так и стояли и сидели они в седлах, наблюдая, как растаскивается и просто затаптывается весь их казгарский прибыток.

– Хорошо еще, что мешки с зерном и болотной рудой не выставили, а то бы и их затоптали, – невесело заметил Меченый.

Дарник яростно глянул на него, но ничего не сказал.

Посреди войскового дворища составлены были столы для великого пиршества.

– Завтра заставим их все вернуть, – сказал Быстрян. – Сегодня давай об этом больше не думать. Пошли лучше за стол.

– Хорошо, идите, – согласился воевода.

Но едва сотские и фалерники скрылись из виду, он прямо в том, в чем был, вместе со своими телохранителями направился прочь из Липова. Выехав за ограду посада, они свернули на северную дорогу и уже глубокой ночью прибыли на Арсову заставу. Шуша была единственным человеком, которого ему хотелось сейчас видеть. На заставе за лето выстроили несколько домов, и четырнадцать арсов свободно разместились в них. Отдельный дом имелся и у Шуши с ребенком. Она встретила Маланкиного сына без особого удивления.

– А я так и думала, что ты захочешь от этих здравиц в твою честь куда-нибудь спрятаться.

Дарник ничего ей не объяснял, несколько дней полного покоя – вот все, что ему хотелось. Но покоя не получилось, уже на следующий день на заставу прискакал Фемел с одним из своих липовских учеников. Не протрезвевшие до самого утра ополченцы, обнаружив исчезновение воеводы, едва не повесили «чернеца», как они между собой называли ромея.

– Ты должен срочно вернуться, без тебя там вот-вот начнется всеобщая резня, – сообщил смертельно напуганный Фемел.

– Не хочу, – спокойно ответил Дарник.

– Как это «не хочу»?

– Мне не двадцать один год, а всего шестнадцать лет. Если они хотят резни, пусть будет резня, – устало сказал Рыбья Кровь. – Я им не старший брат, чтобы сопли вытирать. Пускай выбирают себе другого воеводу.

Эту минуту как раз выбрала Шуша, чтобы войти к ним в горницу с приготовленной едой.

– Что ты сделал с моими дикими арсами? – вслух удивилась она. – Они смотрят на тебя как на бога.

Ей никто не ответил, и она поспешила выйти.

– Поздно ты о своих летах вспомнил, – упрекнул Фемел. – Не получится. Не получится устраниться. Никакого другого воеводу они слушаться не будут.

К вечеру на заставе объявились Меченый и Журань. Они рассказали об установлении в Липове троевластия: липовцев во главе со старостой Карнашем и Быстряном, короякцев с полусотским Куньшей и булгар с казгарцами, выделившихся в самостоятельную сотню. Но все это только чуть намечено, и возвращение воеводы тут же вернет все к прежнему порядку.

Вслед за сотскими прибыли ходоки от короякцев и булгар, чтобы объяснить причины своего отделения от общего войска. Далее поток посетителей уже не ослабевал. Старейшины Липова жаловались на неутихающие каждую ночь пиры, купцы указывали на постоянные поборы то от одного войска, то от другого, преступники в погребах ждали воеводского суда, ремесленники хотели знать, будут ли у них делать войсковые закупки или нет, посадским людям не было прохода от наводнивших Липов бездомных попрошаек и так далее.

Как следует разозлясь, Дарник стал управлять Липовым прямо из дома Шуши. Ополченцам в три дня было приказано вернуть все дирхемы и драгоценности, в случае неповиновения им грозила виселица, пленных булгаров и сарнаков он направил прокладывать дорогу на юг вдоль правого берега Липы, преступников, заслуживающих смертной казни, приговорил к самоповешению, избежать которого удалось лишь одному из пятерых, всех пришлых попрошаек приказал посадить на цепь вместо дворовых собак, после десяти дней такой отсидки под холодными осенними дождями они поспешили убраться из «бешеного города».

Затем настала очередь дознания об Ульне: кто знал, кто поощрял, кто препятствовал. Относительно чистым оказался Фемел, он один всячески пытался не допустить бесчестия воеводской жены, Кривонос ждал действий от Карнаша, а тот от него. Призванные на допрос наперсница Ульны и напарник виновного бойника ссылались на пример Зорьки, которой Дарник разрешил выйти замуж за другого липовского бойника. Кривоноса воевода послал на два года на Короякскую заставу без права появляться в Липове. Фемела на три дня приковали к позорному столбу, а вместо Карнаша главным старостой Липова по требованию Рыбьей Крови липовцы выбрали младшего брата Карнаша, тихого и покладистого Охлопа. Весь Липов с напряжением ждал, что же будет с самой Ульной. Многие не сомневались, что ее ждет самоповешение на чурбаке.

Дарник тоже долго не мог выбрать ей подходящего наказания, пока не вспомнил о тонких двуручных восточных мечах, хранившихся в его воеводской оружейной. По рассказам бывалых путников их испытывали, перерубая преступников пополам. И вот на пустыре, где недавно лежали казгарские сокровища, были поставлены четыре больших стола, на которых разложили Ульну с наперсницей и виновного бойника с его напарником. Четверо арсов провели испытание восточных мечей – мечи не подвели, все четверо преступников были перерублены чисто.