Рыбья кровь - Евгений Таганов

Дарник, видя все это, не знал радоваться ему или огорчаться.

– Так ведут себя во всех столицах, – успокаивал его Фемел. – Запрещать здесь что-либо бессмысленно, надо просто следить, чтобы воины не превратились в пьяный сброд и не вышли из повиновения.

Насчет неповиновения он предупреждал напрасно – в войске накопился уже целый свод наказаний за ту или иную провинность, справедливость которых никто не подвергал сомнению: нарушил – получи свое, заслуженное.

Необычайно выгодной оказалась привычка липовцев работать сообща в просторных работных домах. На виду у всех сложно было отлынивать и только делать вид, что работаешь. Два таких дома выросли и на войсковом дворище. Не к лицу было женам прославленных воинов в чем-то уступать рядовым липовкам, и какое-то время спустя именно отсюда стали выходить лучшие ткани и одежда.

По-иному сложилась и войсковая школа. Когда набрали учеников для обучения грамоте, встал вопрос: чему обучать тех, кто уже научился читать и считать? И была введена вторая ступень обучения, где подростков учили ромейскому языку, военному делу, врачеванию, землемерному и строительному искусству. Из Корояка и Остёра пригласили учителей-ромеев – и дело пошло.

Сам Дарник с подростками по деревьям уже не лазил, занимался больше скрытым обучением вожаков и сотских. Где это видано, чтобы командир боялся отправиться к своим подчиненным? А так уже было у его вожаков с булгарами и с короякцами.

– Чтобы кем-то хорошо командовать, надо быть уверенным, что всегда победишь его в поединке, – объяснил он им. – Но ваше умение должно быть надежно скрыто от чужих глаз, только тогда оно в нужный момент сможет как следует выстрелить.

Арсы-телохранители недаром трепетали перед своим князем. Лишь однажды во время преследования завиловцев Дарник показал им свои когти. Когда они попытались оспорить правильность его действий, говоря, что и сами являются мастерами «ночных укусов», Рыбья Кровь вызвал три пары лучших мечников на поединок и в три приема разделался с ними, поразив весь летучий отряд молниеносными слаженными движениями обоих своих мечей, что замирали в полувершке от обнаженных шей противников. Это был тот самый момент, который «выстрелил» если не на десять лет вперед, то на пару лет точно, возведя воеводу, а затем и князя на недосягаемую ступень личной доблести.

Часто повторяемые состязания поединщиков давно уже выявили лучших из них, и теперь эти мастера-мечники были приставлены в качестве телохранителей к сотским и некоторым вожакам, чтобы учить их негласно своему мастерству.

– Если вы любому своему воину позволите свободно разговаривать с вами, то всякое уважение к вам исчезнет, – в другой раз говорил он сотским. – Никто из них не должен осмеливаться сказать свое мнение, пока вы его сами не спросите.

Как когда-то он обсуждал с Тимолаем возможные «людские задачи», так теперь Дарник частенько решал с вожаками «военные задачи»: разбирал старые сражения и предлагал условия возможных новых.

– Я не хочу, чтобы вы все делали лучше всех, – призывал он их. – Если сегодня лучше, то завтра будет хуже. Я хочу, чтобы вы все делали безупречно. Чтобы я не гадал: устоите вы или нет, а точно знал: устоите.

Сотские и вожаки слушали его с тайным удивлением: оказывается, удачные действия их военачальника вовсе не колдовское прозрение, а результат точного расчета. По просьбе своих воинов они пытались уговорить Дарника отменить слишком суровое положение о напарниках-побратимах. Но Дарник ответил категорическим отказом:

– У любого человека есть жизнь сегодня и жизнь завтра, когда ему бывает стыдно за то, что он натворил сегодня. Два побратима не могут одновременно струсить или прийти в бешенство, а так посмотрят друг на друга и будут делать что надо. Да и когда их двоих вешать придется, им менее страшно будет смерть принимать. Разве не так?

Однажды Фемел посетовал, что некоторые сотские «не тянут» и лучше их в делах «мирных» заменить более способными людьми. Дарник бросил ему:

– Они спасли меня в самое трудное время, неужели я забуду их в довольстве и мире?

И взял за правило каждую неделю держать при себе того или иного сотского. В их присутствии вершил княжий суд и решение хозяйских дел, брал с собой и в разъезды по княжеству. И не потому, что знал и умел это лучше них, а просто чувствовал, что, обучая, еще лучше усваивал и обучался тому же сам.

Неожиданным результатом увеличившейся дворни стало повальное наушничество и злословие, когда каждый челядинец полагал, что заслужит особую княжескую милость, если сообщит, что о нем говорят и думают другие приближенные. Невдомек им было, какой тяжелый осадок оставляют их ядовитые слова на душе у молодого князя.

– Скажи своим, что за это я их скоро тоже пороть буду, – предупредил он Фемела.

– А ты как думал? – оправдывал наушников главный дворский. – Любой человек любит оказывать влияние и имеет свое понятие о справедливости.

– Так ведь и на тебя нашептывают, и еще как! – отвечал ему Рыбья Кровь. – Говорят, что ты уже разворовал половину войсковой казны.

– Разворовал – это если бы отправил наворованное в другой город, а я все употребил здесь, в Липове, значит, просто нашел ему лучшее применение, – смеясь, признался ромей. – Богатый князь должен иметь богатых вельмож и следить только за тем, чтобы они были не богаче его. Пока я не богаче тебя, ты меня казнить не можешь.

Дарника порядком озадачило его откровение:

– Мне что, так всем и объявить?

– Ну зачем же? Высшая власть тем и хороша, что никто никогда не должен знать, как именно принимаются те или иные решения. Если же тебе слишком неприятен тот или иной доносчик, то ты всегда легко можешь избавиться от него.

– Каким образом?

– Возвысь его больше его способностей, а когда он не справится – очень мягко освободи от княжеской службы. И ты будешь доволен, и народ, и самое главное – твой опальный чиновник будет во всем винить только свою злую судьбу.

Дарник от души посмеялся, выслушав такой совет.

Казалось, вся зима так и пройдет в подобных мелких заботах, как вдруг в Липов пожаловали ходоки за военной помощью.

Посылая своих лазутчиков в западную, восточную и южную стороны, липовский князь и в дурном сне не мог представить, что опасность может явиться с севера. Однако именно так и произошло. Глубокой осенью в Короякское княжество вторглись на ладьях неизвестные северные люди, называвшие себя норками, и захватили Перегуд. Ну захватили и захватили, взяли добычу – пора и честь знать, так нет же, эти норки так в Перегуде и остались и стали править словенским городом как своей законной вотчиной. Обращение перегудцев за помощью к князю Рогану ни к чему не привело – тот получил сильное ранение в охоте на вепря, а его воеводы, страшась зимних трудностей, решили дожидаться весны.

– Но сил терпеть нет никаких, – говорили ходоки, – лютуют пришельцы запредельно, наши жены и дочери для них наложницы, при любом возражении хватаются за меч, все ценное из домов утащили, даже топоры отобрали, смеются: пилами себе дрова пилите.

– Сколько их? – спрашивал Дарник. – Как вооружены, как сражаются?

– У них шесть больших ладей, в каждой по сорок воинов, вооружены мечами, секирами и круглыми щитами, луки имеет только половина из них, в бою рычат, как звери, и сражаться с ними тяжело. У всех у них большие рыжие бороды.

– Как они захватили город?

– Хитростью. Две ладьи пристали к торжищу, щиты попрятали, выдали себя за купцов. На торжище устроили драку. Воины из крепости высыпали усмирять, а тут еще четыре ладьи подоспели. Так в крепость и ворвались и всех порубили.

– А сами без потерь остались?

– Были, конечно, потери и у них, но мало. С десяток, может, убитых и два десятка раненых. Зато полторы сотни перегудского войска порубили.

За освобождение от злых пришельцев ходоки обещали Дарнику перейти от короякского князя под его власть. Но не это послужило для него главной приманкой. Ведь Бежеть и Каменка почти рядом с Перегудом, когда еще случится такая возможность попасть в родные места?

Срочно собрался большой военный совет со всех селищ и дальних веж. Мнение вожаков было отрицательным. Как и короякским воеводам, никому не хотелось отправляться в зимний поход, но и признаться вслух об этом никто не решался. Говорили об отсутствии нужного количества саней и корма для лошадей, вообще о небывалости такого дела: осады крепости зимой, мол, одну ночь в лесу еще можно переночевать, а если потребуется месяц или два?

Впервые на военном совете присутствовал Фемел. И когда все отговорили свое, он тоже попросил слова:

– У тебя, князь, положение безвыходное. Начинать княжение с отказа в военной помощи ты себе не можешь позволить. Даже неудачная осада будет для тебя лучше, чем такой отказ. Это только кажется, что мы сидим здесь в глуши и о нас никто ничего не знает. Знают и видят каждое твое действие. И судить будут только по ним.