Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд

И особо распорядился о запрете любых жестокостей по отношению к пленным гессенцам, какой бы соблазн ни испытывали его бойцы. Он лично писал протесты британским генералам еще с того момента, как принял командование. Однако британцы не обращали на это ни малейшего внимания.

– Да где же их гуманизм?! – вскричал он однажды.

– Сэр, для нас гуманизм побивает законность, – ответил Джеймс. – В Англии – наоборот.

Зная, что праведный гнев Вашингтона ничем не смягчить, Джеймс, однако, не мог отделаться от мысли, что постоянные рассказы о жестокости британцев по отношению к пленным американцам не могли не отразиться на настроениях в колониях, чего британцы никак не хотели. Однажды фермер, доставивший в лагерь свежие овощи, высказался напрямик:

– Мой сын попал в плен. Зачем мне власть, которая обходится с ним как со зверем?

Между тем, несмотря на успешную зимнюю вылазку против гессенцев, положение патриотов оставалось опасным. В июне Хау попытался соблазнить Вашингтона открытым сражением, и тот избежал ловушки, но для разгрома всей армии патриотов по-прежнему хватало одного серьезного боя. Вашингтон хотел во что бы то ни стало выяснить, каков будет следующий шаг Хау. Он засылал шпионов, а также отправил Джеймса разведать обстановку вокруг Нью-Йорка, и тот был твердо намерен не подвести.

На следующее утро к Абигейл подошел человек. Они с Уэстоном как раз уходили с Боулинг-Грин. Мужчина был вылитый фермер, привезший товары на рынок, и Абигейл немало удивилась, когда он тихо обратился к ней по имени.

Тут до нее дошло, что это Чарли Уайт.

Она быстро отвела Уэстона домой и вернулась на Бродвей. К тому моменту, когда она дошла, ее сердце неистово колотилось. Она не знала наверняка, в чем дело, но догадывалась. Не говоря ни слова, Чарли Уайт повел ее по Бродвею. Потом они десять минут шли через причалы на север, пока не оказались почти у самого Палисада в верхней точке города. Чарли вошел в небольшое складское здание, она последовала за ним. И там она увидела высокую фигуру в пальто. Человек сидел на бочонке, при виде ее он встал и устремился навстречу.

В следующий миг она упала в объятия брата.

Под пальто у него был мундир. Она подумала, что ему очень жарко в двух одежках. Но он объяснил, что форма важна, ибо иначе его расстреляют как шпиона, если схватят. Он сообщил, что Чарли провез его в город в телеге с товаром, но о своих передвижениях по большей части умолчал. Ему не терпелось узнать об Уэстоне и отце; он крайне изумился, узнав, что в доме поселился Грей Альбион.

– Увы! – сказал он. – Мне отчаянно хочется, чтобы ты сообщила моему дорогому отцу и крошке Уэстону, что видела меня и что я думаю о них каждый день, но, боюсь, этого нельзя делать. – Затем он перешел к собственно делу. – Чарли уже послушал, что говорят на рынке. Всем очевидно, что генерал Хау грузит корабли, но горожане не знают, куда он собрался.

– Не думаю, что это было широко объявлено, – ответила Абигейл.

– А ты как думаешь?

У нее екнуло в груди. Она потупилась. Затем посмотрела ему в лицо:

– Братец, зачем генералу делиться такими вещами с девицей вроде меня? – Это прозвучало весьма рассудительно и не было ложью.

– Действительно. – Он задумчиво нахмурился. – Как по-твоему, знает ли Альбион?

– Возможно, Джеймс, но он всего лишь младший офицер. Он ничего не говорил.

– А отец?

Она замялась. Что сказать?

– Если отец и знает, то всяко не скажет мне.

Строго говоря, это тоже была правда.

Он огорченно кивнул.

И, глядя на него, Абигейл тоже испытала сильнейшую грусть. Она знала, что брат ее любит. Знала, что он тоскует по отцу и сыну, но не может их повидать. И все-таки ей стало больно при мысли, что он явился лишь с целью расспросить ее и добыть сведения, предоставив которые она станет изменницей.

Но ей так хотелось сказать! Он рисковал жизнью, находясь здесь. И если бы эти сведения спасли ему жизнь, она рассказала бы, вопреки обещанию, которое дала генералу Хау и отцу. Но они не спасут. Они лишь помогут Вашингтону с его патриотами в их неприглядном деле. Джеймс выполняет свой долг, она – свой. Тут ничего не изменишь. Она была готова расплакаться, но понимала, что нельзя.

– Печально, что здесь находится Грей Альбион, – сказал наконец Джеймс.

Она решила, что брату не хочется сражаться с другом.

– Отец его любит.

– А ты?

– Я признаю, что он мил, – ответила она. – Но мне кажется, в нем есть изъян. По-моему, он спесив.

Брат кивнул:

– Боюсь, эта спесь – отличительная черта английского офицера. – Он помедлил. – Бог свидетель, мы были дружны, и его отец был бесконечно добр ко мне.

– Это война сделала вас врагами.

– Да, Эбби, но не только она. Изменилось мое отношение к Англии и тому, что воплощает Грей. Сказать по правде, я не уверен, что хочу его видеть. – Он испытующе взглянул на нее. – Меня огорчит, если окажется, что он тебе слишком люб.

– В таком случае я тоже скажу правду: он мне совсем не люб.

Удовлетворившись на сей счет, брат напомнил ей, что задерживаться не след. И несколько минут спустя она уже в одиночестве шла через город.

Месяц еще не закончился, когда генерал Хау покинул бухту и повел свой огромный флот вдоль побережья. С ним отправились Грей Альбион и другие молодые офицеры, жившие в доме Мастера. Абигейл почувствовала, что не сильно огорчена его отплытием, хотя и пришла провожать его вместе с отцом и Уэстоном.

Со временем от экспедиции пришли приятные новости. В недолгом странствии к Чесапикскому заливу помешала погода, немного задержавшая генерала Хау, но тем не менее его замысел удался. Неприятности, причиненные Вашингтону, заставили того отступить с севера по собственным следам. И хотя он оказал нешуточное сопротивление у Брэндивайн-Крик, «красные мундиры» заняли Филадельфию. От Грея Альбиона пришло письмо, в котором он сообщил Мастеру, что останется там на зиму с Хау.

Приходили новости и с Севера, поначалу не менее приятные для лоялистов. Как и планировалось, Джон Бергойн ударил из Канады южнее и вскоре отвоевал форт Тикондерога. С ним были и индейцы. Четыре из шести ирокезских племен согласились встать на сторону британцев.

– Патриоты скажут нам большое спасибо, – сухо заметил Джон Мастер.

– Индейцы настолько жестоки? – спросила Абигейл.

– У них свои обычаи. Тридцать лет назад, во время войны короля Георга, британский полковник северной милиции платил ирокезам за каждый снятый с французов скальп, включая женские и детские.

– Надеюсь, сейчас мы такого не сделаем.

– Не обольщайся.

К сентябрю ожидали, что Бергойн закрепится в Олбани и двинется вдоль Гудзона к Нью-Йорку. Но поползли другие слухи. Его продвижение замедляла местная милиция патриотов с ее снайперами. Он застрял в дебрях Севера. Индейцы покидали его. На помощь ему выступил вверх по течению отряд красномундирников.

И вот в конце октября пришла депеша поразительного содержания, доставленная по великой реке. Мастер принес эту новость в дом:

– Бергойн сдался. В верховьях реки. Патриоты взяли в плен пять тысяч человек.

– Где? – спросила Абигейл.

– В Саратоге.

Известие о поражении в Саратоге прозвучало для британцев как гром среди ясного неба. Ее отец, однако, не удивился, хотя и посмурнел.

– Об этом-то я и предупреждал Хау, – сказал он мрачно. – Самоуверенный генерал, не разбирающийся в местности.

Патриоты прибегли к тактике лесорубов: валили деревья на пути, угоняли скот и забирали всякое продовольствие. Армия Бергойна, оказавшаяся в лесной глуши, пришла в деморализованное состояние. Два генерала-патриота, Горацио Гейтс и Бенедикт Арнольд, измотали ее в двух сражениях при Саратоге. И хотя британские и гессенские отряды Бергойна дрались отважно, они не получили подкрепления с Юга и были сломлены превосходящими силами противника: в милиции патриотов насчитывалось семнадцать тысяч бойцов.

– Саратога подает знак, – рассудил Джон Мастер. – Сколько бы ни было войск у британцев, у местного ополчения всегда будет больше. А главное, возможность победы американцев осознали те единственные люди, которые идут в расчет.

– Кто же это? – спросила Абигейл.

– Французы.

В декабре Джеймс отметил, что если Саратога стала поводом к ликованию патриотов, то в армии Вашингтона оно почти не ощущалось. Конгресс покинул Филадельфию, а Хау в ней утвердился, и армия патриотов, сократившаяся до двенадцати тысяч бойцов, к приходу зимы очутилась в незащищенной сельской местности. Впрочем, Вашингтон уже нашел, где стать на постой.

Вэлли-Фордж. У этого места имелись свои достоинства. Вэлли-Фордж защищали возвышенности Маунт-Джой и Маунт-Мизери, а также река Скулкилл; до Филадельфии было двадцать миль – удобная позиция для наблюдения за перемещениями британских войск.

Армия патриотов незамедлительно принялась строить лагерь. Городок вырастал на глазах, бревенчатые хижины ставились группами, и к концу работ их было уже больше тысячи. По крайней мере, все были заняты, а вскоре весьма возгордились своими трудами. Но Джеймс то и дело уводил отряды за несколько миль на поиски подходящей древесины. Вашингтон твердил, что главное при строительстве – надежная, глухая крыша.