Гибель «Русалки» - Фрэнк Йерби

– Не беспокойся, монго, – усмехнулся Гай. – Я так и не распробовал черное мясо.

– Тогда постараюсь привезти тебе маленькую француженку, как и обещал. Французские женщины – занятные штучки. Думаю, это не будет слишком трудной задачей: больших материалистов, чем французы, просто не существует. Небольшое проявление щедрости – и твоя маленькая Жанна последует за мной…

– Если хочешь… – беспечно сказал Гай.

Разговор не казался ему серьезным. Возможность появления европейской или вообще какой-либо белой женщины в компании этого толстого мулата казалась ему столь маловероятной, что он о ней даже не думал. Еще до того как да Коимбра сел в свой маленький шлюп, отплывающий на юг, в сторону Конго, где наверняка можно было встретить французское судно, Гай полностью забыл об этом разговоре.

Прошло немного времени, ему пришлось забыть не только об этом. Наступил август с его ослепительным солнцем, дожди полностью прекратились, началась засуха. Окрестные племена стали все чаще наведываться в Понголенд в поисках пищи. Гай и его люди и сами не ели мяса уже много дней, что в этих краях, обычно изобилующих дичью, считалось серьезным лишением. Гай несколько раз водил людей на охоту, но добыча была крайне скудной. Рабы в загонах худели с каждым днем, так что пришлось их уступить капитанам-янки за смехотворно низкую цену. Гаю так надоели подорожник, ямс, овощи и фрукты, что он поклялся не есть больше зелень до конца дней своих. К концу августа ему пришлось отправить гонцов с известием, что он не будет больше принимать рабов по той простой причине, что их нечем кормить. Нужно было прожить еще весь сентябрь до прихода осеннего сезона дождей.

Гай вряд ли бы все это вынес, если бы не Билджи. Ночь за ночью, когда луна, казалось, занимавшая четверть неба, расплескивала свое жидкое серебро по сухим и пыльным джунглям, а голубые кукушки хрипло гукали с вершин деревьев, она приходила к нему и приносила с собой успокоение. Он испытывал к ней настоящую нежность, смешанную со стыдом и жалостью. Но не любовь. И не по той причине, что когда-то удержала его от близости с Фиби, но потому, что теперь, в двадцать пять лет, он был взрослым мужчиной и умел владеть собой. Когда он полюбит вновь, то – навсегда. Поэтому он не хотел отдать свое сердце Билджи, хотя знал, что она вполне достойна его любви. Все равно ничего хорошего из этого не выйдет. Гай ясно понимал (и это вызывало у него чувство горечи), что невозможно ввести это дитя, в жилах которого смешалась негритянская и арабская кровь, в мир белых людей. В душе он разделял все скверные предрассудки своего народа, в его сознании белого человека почти не было места для понимания негра, сострадания к нему. Нет, бросить ее было меньшим злом – уж лучше отсечь острым ножом то, что связывало его с Билджи, этим благоуханным тропическим цветком, обречь ее любовь на медленное угасание от одиночества и непрерывного страдания…

Она лежала в его объятиях, а в густой темноте за окном пищали и визжали большие летучие мыши, и, глядя на пурпурное вино ее губ, полночную вуаль ее ресниц, маленькую жилку, пульсирующую на шее, темной, как обожженное тиковое дерево, он чуть не плакал от стыда и горя…

Гай лежал, прислушиваясь к ночным звукам. Где-то удивительно близко рыкнул леопард-болози. По ночам невыносимая засуха гнала этих огромных кошек к деревням, где они рыскали в поисках добычи, – отсутствие дичи превращало их в людоедов. По утрам находили их следы, но прогнать не пытались. До самого рассвета люди сидели взаперти, слушая испуганное блеяние коз и надеясь, что обезумевшие от голода звери не полезут на обнесенные частоколом стены.

«Что-то нужно предпринять, – думал Гай. – Завтра возьму несколько воинов, пойду в джунгли и не вернусь, пока не перебью всех этих пятнистых дьяволов, а заодно и накормлю деревню мясом…»

В этой мысли было что-то успокаивающее. Она позволяла ему переключиться на насущные заботы и перестать, хотя бы на время, думать о Билджи. Он лежал, погруженный в раздумья о предстоящей большой охоте, пока не заснул.

Они вышли из Понголенда с первыми лучами солнца: Гай возглавлял процессию, несколько человек, идущих следом, несли его ружья, а за ними длинной чередой растянулись загонщики. Они несли недельный запас провизии, поскольку путь их лежал далеко за пределы местных охотничьих угодий, которые покинула дичь, в обычное время в изобилии водившаяся здесь. Он шел и шел вперед, чувствуя внезапный душевный подъем. Лучи солнца едва проникали сквозь полог пыльной листвы. Зловеще каркнула птица-носорог. Гай ускорил шаг.

За первые пять дней они убили трех леопардов, старых, покрытых шрамами былых битв и до крайности отощавших. Животных, пригодных в пищу, и след простыл, единственным исключением была карликовая восточно-африканская антилопа величиной не больше зайца. Они убили ее и съели, тщательно разделив на равные части, так что каждому досталось по маленькому кусочку. В общем-то, они не были голодны, но вынужденное вегетарианство измучило их. Оруженосцы Гая питались лучше, чем он, и, хотя они приглашали его на свои пиры, одного взгляда на котел, полный улиток, ящериц, лягушек, кузнечиков, гусениц, над которыми они чмокали губами от удовольствия, было достаточно, чтобы у Гая окончательно пропал аппетит. Походный повар выбивался из сил, чтобы вернуть интерес к еде у своего господина. На пятый день он поставил перед Гаем котелок с превосходным тушеным мясом. Гай почти уничтожил свою порцию, когда вдруг увидел на дне котелка маленький череп, точь-в-точь как у новорожденного младенца. Зажимая рукой рот, Гай помчался к ближайшим кустам. Огорченный повар последовал за ним.

– Бвана не любит обезьяньего мяса? – озабоченно спросил он.

– Нет, черт возьми! – заорал Гай, но, увидев вытянувшееся лицо Нимбо, сказал: – Понимаешь, Ним, обезьянка так похожа на ребенка…

– Лесные люди говорят, ребенок тоже вкусный, – сказал Нимбо с мрачным видом, – но у нашего народа табу. Мы идем, я и хозяин, к Бириби, большому колдуну, скоро, когда пройдем еще полдня. Бириби поможет. Мы принесем домой много мяса, да? Бвана пойдет?

– Да, – сказал Гай. – А сейчас приготовь мне что-нибудь другое…

Бириби, колдун из джунглей, жил в пещере. Он, конечно, как и все прочие колдуны, был большим мошенником в непременной маске черного дерева, ястребиных перьях и с обширным запасом тарабарщины на устах. За несколько фунтов табака и бутылку рома он показал свое колдовское искусство. Сначала он убил цыпленка, извлек кишки и перемешал с коричневатым порошком, который, как показалось Гаю, сильно смахивал на экскременты животных. Затем обмазал этой липкой смесью лица Гая и Нимбо.