На широкий простор - Колас Якуб Михайлович

Теперь пан Крулевский составил новый план действий. Группе легионеров приказал занять все проходы, а с главными силами двинулся к топкому болоту, где скрывались партизаны. Продвигались довольно медленно. Пленный партизан старательно показывал дорогу. Не доверяя ему, пан Крулевский выслал вперед разведчиков.

Пройдя верст пять, разведка донесла, что в лесу обнаружено свежее огнище: земля вокруг него вытоптана. Возле огнища были найдены и остатки партизанского обеда: корочки хлеба, картофельные очистки. Пан Крулевский самолично осмотрел все это. Проводник подтвердил, что это партизанское огнище, и даже сообщил, что неподалеку есть еще несколько таких огнищ. Слова его подтвердились. Движение батальона еще более замедлилось, и проводник предупредил, что партизанский лагерь уже недалеко.

А лес становился все более глухим, диким. Чаще попадались заболоченные низинки, заваленные буреломом и гнилыми пнями. Сам пан Крулевский, офицеры и солдаты заметно волновались. В таком напряженном состоянии прошло еще с полчаса. Наконец проводник подал знак остановиться.

— Там! — тихо сказал он и показал рукою на прогалину в лесу.

Пан Крулевский остановил голову колонны и дал команду батальону подтянуться. Офицеры собрались вокруг своего начальника и ждали распоряжений. Пан Крулевский начал отдавать приказы командирам подразделений. И вдруг густой залп с тыла, а потом справа заглушил его голос. Несколько десятков легионеров свалилось на землю. Сотни пуль со змеиным шипением пронеслись над головами офицеров, сразив сразу трех из них, ударяя в ветви и стволы деревьев. Часть легионеров бросилась врассыпную, другие сбились в кучу, третьи прятались за деревья или без команды ложились на землю. Взводы и роты перемешались. Три солдата, охранявших проводника, тоже бросились наутек.

В этой суматохе переодетый нищим партизан Марка Балук, выполнив задание, благополучно присоединился к товарищам.

Пан Крулевский метался из стороны в сторону, пригнув голову, что-то кричал, но никто его уже не слушал.

Один поручик не растерялся в этой суматохе. Он бросился к своему взводу и дал команду рассыпаться в боевую цепь. В ту же минуту меткая партизанская пуля уложила поручика, и взвод его был захвачен общим потоком паники. Некоторые легионеры все же пытались окопаться в этом хаосе, но невидимый противник непрерывно поливал их огнем и не давал укрепиться. Только в одном месте еще держалась группа легионеров с двумя офицерами: они установили пулеметы и открыли бешеную стрельбу, срезая пулями ветки деревьев, пытаясь сдержать натиск партизан.

— Взять пулеметы! За мной! — крикнул Мартын Рыль.

Впереди тридцати партизан ринулся он на пулеметы. Только двадцать шагов отделяли Мартына Рыля от желанной цели. Польский офицер, сам лежавший у пулемета, стрелял до последней минуты. Три пули впились в широкую грудь Мартына. Атакующие партизаны продолжали бежать вперед, оставив за собой и Мартына и других сраженных пулями товарищей. Добежали, штыками и прикладами перебили пулеметную команду и остервенелого офицера-пулеметчика.

Партизанская лавина ударила во фланг белополякам. Не выдержали легионеры, бросились наутек, но дорогу им преградило топкое болото. Несколько солдат сгоряча и от страха прыгнули в болото и тут же с головой провалились в трясину. А партизаны тесней и тесней сжимали свой грозный круг. Легионеры бросали винтовки, поднимали руки. Бледный и перепуганный стоял пан Крулевский, не складывая, однако, оружия и не поднимая рук.

— А ну, сынки, выходите на пляц! — обратился к польским солдатам дед Талаш.

Он стоял и поглядывал вокруг, как гордый орел полесских лесов. Ленты патронов опоясывали его богатырскую грудь двумя широкими блестящими поясами. В одной руке держал он «настоящее военное ружье», опираясь прикладом о мшистую землю. Рядом с ним, с такой же патронной лентой через плечо, стоял его младший сын Панас и все партизанские командиры. Только не было среди них Мартына Рыля.

— А ты, пан, что же не складываешь оружия? Или воевать еще собираешься? — спросил дед Талаш пана Крулевского.

Тот молча снял саблю и револьвер и отдал их партизанам.

— Ну, чей же ты теперь подданный? — напомнил ему дед Талаш тот самый вопрос, который задал ему когда-то пан Крулевский.

Тот молчал.

На маленьком бугорке, широко раскинув неподвижные руки, лежал огромный человек. Смерть настигла его в минуту, когда он взбегал на этот бугорок из небольшой лощины. Неразлучный спутник — трофейный карабин — лежал на левой руке убитого героя-партизана. Его лицо, обращенное к небу, хмуро глядевшему на землю сквозь густые вершины старого леса, было торжественно-спокойно. Суровые складки на лбу разгладились, и строг был рисунок сомкнутых губ…

Немного дальше лежали безжизненные тела павших в бою партизан.

Дед Талаш окинул их печальным взглядом старых глаз.

Дед остановился перед телом своего верного товарища и склонил над ним седую голову. Ни на кого не глядя, дед Талаш обращался с прощальным словом к своему другу и ко всем павшим товарищам:

— Не подыметесь больше, мои соколики, на голос боевой трубы. Мартыне, мой голубь! Вырвался ты из панской неволи, и этот карабин, что лег на твою неживую руку, ты добыл в бою, защищая свободу. Раскрой же, мой голубь, глаза и посмотри: вот он, враг наш, стоит, опустив голову. Не удалось ему взять нас живыми… Спите же, соколы мои родные, и не тревожьтесь: не погибнет наше дело, мы будем стойко защищать его, и детей ваших мы не оставим…

Дед Талаш умолк и низко опустил голову.

— Копайте, товарищи громада́, могилу: похороним их! Поднял дед Талаш глаза, глянул на польских солдат.

— А вы, сынки, кто же? Паны или панские слуги, что пришли закабалить нас, трудовую бедноту?

Из толпы пленных выступил солдат. Подошел к Панасу.

— Узнаешь ли ты, хлопче, меня? — спросил он и внимательно посмотрел Панасу в глаза.

Панас всмотрелся в него и радостно улыбнулся.

— Батька! Вот он, тот самый солдат, что выпустил меня из острога!

Дед Талаш повернулся к пану Крулевскому:

— Видишь, пан, твои солдаты на нашу сторону переходят, и все они перейдут, когда узнают правду.

И еще один человек одиноко стоял в лесу, наблюдая эту сцену. Он хотел подойти к людям и сказать свое слово, но не отважился. Человек этот был Савка Мильгун.

…Остроносый челн скользит через Припять. Два человека в челне. Один — молодой, курносый, с кудрявым чубом — неторопливо, ритмично, взмах за взмахом гонит челн. Другой с достоинством сидит на носу. Под мышкой у него портфель. Прожитые годы оставили след в морщинах его лица, в глубоких складках на высоком лбу. Задумчиво вглядываются куда-то в даль, в прошлое, его темные, еще живые и острые глаза. Это дед Талаш, председатель сельсовета. На веслах — его секретарь, Самок из Вепров. Отдыхает дедово «настоящее ружье», остывшее после горячих боев по диким дебрям Полесья. Теперь у деда Талаша другие заботы, другие дела. Но эта широкая Припять будит в нем воспоминания о недалеком прошлом.

— А помнишь, Самок, как мы ловко вырвали батальон товарища Шалехина из лап белополяков и переправили на тот берег?

Самок поднимает голову, в серых глазах его искрится смех:

— Поднесли им, что называется, дулю под нос… Ну и ломали они себе голову, куда это делись красноармейцы!

Дед Талаш только в усы усмехается. А потом начинает разговор о другом:

— Ну, а как ты считаешь, голубь: пойдет наше артельное хозяйство?

— А почему не пойдет? Земля есть, кони есть, рабочих рук хватает… Пойдет! — Уверенность слышится в голосе секретаря.

— Эге ж… И я думаю, что пойдет!

По делам молодого колхоза едут они в волостной исполком. Сообща решили основать колхоз. В артели легче будет помогать семьям погибших партизан: Мартына Рыля, Кондрата Буса и других. Колхозу переходят земли Кондрата Бирки и Симона Бруя. Их судили народным судом и приговорили к высылке. Войта Василя Бусыгу вывели «в расход», как злостного контрреволюционера Авгиня не захотела остаться в хозяйстве Бусыги, передала обществу все имущество и подала заявление, чтоб и ее приняли в колхоз. Обсудив ее заявление, Талаш и его товарищи вспомнили о заслуге Авгини перед партизанами и постановили — принять.