Сержант милиции. Обрывистые берега - Иван Георгиевич Лазутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глядя на Толика, Захаров пытался хоть на секунду проникнуть в его душу, почувствовать то же, что чувствует в эту минуту преступник. Но этого у него не получалось. Многое в логике мыслей и чувств Толика для него было непостижимо. Непонятным было и это циничное спокойствие.
— Значит, вы не знаете Князя? — уже в третий раз задал один и тот же вопрос Захаров.
— Первый раз слышу это имя.
Захаров с минуту помолчал и решил, что пора, наконец, пустить в ход то главное, что он припас заранее.
— Тогда знайте, что есть такой гражданин, по кличке Князь. Позавчера вечером он пьяный зашел к вам домой, и когда узнал, что вы арестованы, взломал гардероб и забрал лучшие вещи. Он искал золотую медаль, которую вы сбыли, но с ним не успели поделиться.
— Милицейская сказка! — процедил Толик сквозь кривую улыбку.
— Это только начало сказки. Теперь послушайте середину: ваша мать и сестра стояли перед Князем на коленях. Они просили его оставить хоть кое–что. Он ничего не оставил. Мать он ударил в грудь. Сестре нанес тяжелые телесные повреждения.
Лицо Толика оставалось по–прежнему сонливым. Захаров удивился его выдержке.
— Гражданин следователь, эти милицейские трюки так же стары, как моя покойная бабушка. Повторяю еще раз: никакого Князя я никогда не знал. А сказку можете продолжать. С детства люблю сказки.
— Самое интересное в сказках бывает в конце.
Захаров нажал кнопку. В сопровождении сержанта вошла мать Толика. Голова ее была забинтована, глаза заплаканы. При виде ее Толик встал, попятился назад.
— Что ты наделал?.. Хоть бы мать пожалел, — сквозь глухие рыдания проговорила вошедшая.
— Садитесь — показал ей Захаров на табуретку, с которой встал Толик. — Гражданка Максакова, расскажите о том вечере, когда к вам приходил в гости друг вашего сына.
— Господи, — не переставала всхлипывать мать, — за что ты меня только наказал?
— Прошу вас, не расстраивайтесь и расскажите все по порядку.
Несколько успокоясь, мать начала:
— В воскресенье это было, под вечер. Пришел он выпивши…
— Кто «он»? — вставил Захаров.
— Ну всё тот же, друг его, Князем они его зовут. Спрашивает: «Где Толик?» А мне и ни к чему. Кто его знал, что у него на уме. Я к нему со слезами. Говорю, забрали в милицию.
— А он?
— Он посидел–посидел, вперед все молчал, потом встал и полез в гардероб. Я вначале думала, что он так, шутейно, или оттого, что выпивши…
— Так, так, дальше? — поддерживал Захаров рассказ Максаковой.
— Когда он стал вытаскивать Толиков костюм, я подошла к нему и принялась стыдить его. Тут он оттолкнул меня и говорит, что это его костюм. Я было кинулась к соседям. Тогда он меня догнал в дверях и сшиб с ног. Я стала просить, а он заладил одно и то же: «Где золотая медаль?» Я сказала, что не видела у Толика никакой золотой медали. Он ударил меня ногой в грудь, а потом чем–то тяжелым по голове. Мать замолкла.
— А потом?
— Дальше я ничего не помню. А когда пришла в себя, увидела, что в больнице. Поворачиваю голову, смотрю — рядом на койке Валя. Вся в бинтах, лицо распухло.
— Какая Валя?
— Дочь моя. Всю ее изуродовал…
В продолжение рассказа матери Толик кусал губы, сжимал кулаки, наконец, не выдержал:
— Мама, хватит! Не нужно больше. Скажи, что с Валей. Где она?
— В больнице.
— Вот заключение медицинских экспертов. Ее положение тяжелое. Сотрясение мозга, лицо обезображено. Читайте. — Захаров протянул письменное заключение экспертов.
— Ах, подлюга!.. Ах, подлюга! — простонал Толик. Он стоял, опустив голову и закрыв глаза ладонями. Потом дрожащим от подступивших слез голосом обратился к матери:
— Мама… Прости меня. Иди, домой, прошу тебя, иди. Я виноват во всем. Меня будут судить.
Большего Захаров от этой встречи и не ожидал. Он решил, что дальнейшее пребывание матери только помешает допросу.
— Гражданка Максакова, вы свободны. Сержант, проводите, — сказал он вошедшему с карабином часовому.
Когда мать вышла, Толик твердо сказал:
— Гражданин следователь, я все расскажу. Все. Только пообещайте мне одно.
— Что именно?
— Свидание.
— С кем?
— С Князем.
— Зачем?
— Я хочу видеть его.
— А если это свидание не состоится?
— А если я задушу его в «черном вороне», когда нас повезут с суда?..
Толик дрожал.
— Ну, это еще как сказать! Князь гуляет на свободе. А в «черном вороне» пока будут возить вас одного. — Захаров сочувственно улыбнулся.
От этой улыбки Толика точно передернуло.
— Пишите адрес! — не выдержал он. — Клязьма, Садовая, дом девять, маленькая дача с зеленой крышей, у колодца.
Захаров спокойно записывал.
— Московский адрес? — спросил он тоном, в котором старался не выдать волнения.
— Ременный переулок, дом четыре, квартира семнадцать. Летом он обычно живет на даче.
Две тревожные ночи, проведенные в засаде у дачи Князя, легли под глазами Захарова темными кругами. «Неужели и сегодня он не приедет?» — подумал он и поднял глаза на Толика.
— Когда обычно Князь возвращается в Клязьму?
— Как правило, с последним поездом. Иногда ночует в Москве. Сегодня он будет обязательно на даче.
— Почему?
— Сегодня суббота. Неделю он «честно» трудился. Сегодня с вечера даст большой загул до понедельника. Это его твердый режим.
— С кем он живет?
— Сейчас один. Отец в длительной командировке, мать — на курорте.
— Он не женат?
— Нет. Есть у него любовница.
— Оружие?
— Пистолет ТТ и нож. Бойтесь ножа.
44
Клязьма. Небольшая подмосковная дачка с заросшим и глухим садом обнесена дощатым покосившимся забором. Рядом с большими соседними дачами она выглядела сиротливо даже ночью. Занавешенные тюлевыми шторами маленькие окна, в которых горел свет, защищались от любопытных глаз прохожих зеленой изгородью акации. Стояла тихая лунная ночь. Лишь то нарастающий, то замирающий гул проходящих мимо электропоездов изредка будоражил тишину дачного поселка.
Захаров и Карпенко, одетые в штатское, неслышно закрыли за собой ветхую калитку и, прижимаясь к густому кустарнику, прошли к невысокому крыльцу. Захаров мягко нажал плечом на дверь. Она оказалась закрытой изнутри.
— Стой там, — сказал он шепотом и кивнул на зеленую беседку из плюща, куда не проникал лунный свет. — Я пойду к окнам. На свет не выходи. Здесь кто–то есть.
Оглянувшись, Захаров, как кошка, прошмыгнул мимо затемненных окон за угол дома и остановился под густой рябиной против освещенного окна. Окно было открыто. Сквозь тюлевую штору можно было рассмотреть двух людей. За столом сидели женщина и мужчина. Захаров прислушался.
— Я
