Альма - Сергей Ченнык

Появление нескольких разъяренных русских пехотинцев, тем более рослых и физически крепких солдат гренадерской роты, не добавили английским гвардейцам положительных эмоций. Сначала они выдержали удар собственных пехотинцев, со скоростью спринтеров удиравших от русских позиций, а затем увидели их преследователей, настроенных совсем недружелюбно.

«Как теперь, вижу его рослую, мощную фигуру, когда он, бросив с переломленным штыком ружье, заменил его вырванным у убитого врага и прикладом наносил удары нападавшим на него англичанам, пока, наконец, и его львиная сила сломилась; он упал, в свою очередь, сраженный ударом по голове. Свидетель этой страшной до величия картины, я от души жалел, что храбрецу уже не придется носить вполне заслуженный им Георгиевский крест».{768}

Положение было спасено сержантом Маккензи, выстрелами из револьвера отбившим нападение русских пехотинцев. 28-летний сержант Маккензи был не единственным, кто обязан своему спасению и спасению знамени новому типу оружия. Первые револьверные выстрелы Крымской войны показали сокрушающую силу этого короткоствольного оружия в рукопашной схватке. В тех случаях, когда русским удалось навязывать англичанам потасовку с проламыванием черепов и выколачиванием мозгов, не давая времени на перезарядку ружей, английские офицеры и сержанты только благодаря револьверам изменяли ситуацию в свою пользу.

Я даже склонюсь к тому, что именно Маккензи выстрелил Зверковскому в голову из своего кольта «Нэви». Этот момент англичане вспоминают часто, и даже их французские союзники упоминают его в своих воспоминаниях.{769} Если всё происходило так, как это видел поручик Горбунов, то именно впавший в неистовую ярость рослый русский гренадер представлял наиболее вероятную опасность. В этом случае сержант-шотландец совершенно логично должен был начать с него. Слабая пробивная способность револьверов известна. Касательный удар пули по черепной кости и полученная в результате его рана вполне были идентичны удару углом ружейного приклада.

С Владимирским полком сражались только гвардейские фузилеры, остальные полки бригады в этой схватке участия не принимали, находясь в отдалении. Появление этого интервала можно объяснить слабой тактической подготовкой офицеров полкового и бригадного звена британской армии. Заботясь лишь о маневрировании собственных подразделений (и то относительно), они напрочь забывали о взаимодействии с соседями. Например, Колдстримский гвардейский полк почти не сталкивался с русскими, ограничившись ведением ружейного огня с дистанции 200 и более метров.{770} Гвардейские гренадеры потратили много времени на восстановление строя после перехода Альмы.{771}

Недаром некоторые английские историки высказывают мнение, что Альминское сражение стало «частным делом» не только для русских, но и для английских полков. Каждый командир действовал по своему усмотрению, чаще сообразуясь с возникшей ситуацией, чем с общим положением на поле боя. На уровне бригад присутствовала лишь «импровизация», а на дивизионном уровне не было и ее. Исключением могут быть лишь действия Шотландской бригады генерала Колина Кемпбела.

Когда шотландцы увидели, наконец, движение гвардейских гренадеров и колдстримцев, они встретили их бранью, самой мягкой из которой было: «…Позор! И это фавориты королевы!».{772}

Владимирцы были не единственными и не последними защитниками правого фланга. Не собирался уходить с поля боя Казанский полк (не в полном составе, а его 1-й и, вероятно, 3-й батальоны), давно потерявший строй, но не потерявший способности и желания сражаться. Отбросив, в конце концов, на некоторое время вцепившихся на него солдат 7-го Королевского фузилерного полка, почти полностью опустошивших свои патронные сумки, остатки казанцев вступили в схватку с 95-м и 55-м полками, удачно и, самое главное, вовремя сменившими королевских фузилеров. Британские историки считают, что подкрепление 7-го Королевского фузилерного полка этими полками стало одним из решающих факторов победы в сражении на Альме. Солдаты 55-го очистили поле боя от остатков Казанского егерского полка.

Всякие человеческие возможности имеют свой предел. Владимирский пехотный полк в конце концов захлебнулся собственной кровью. У него оставалась последняя возможность спасти свои остатки от полного истребления.

«Вдруг сигнал: «Отступление!… Налево кругом!…». Что такое сталось?…

Сталося плохое дело, братцы; мы-то припустили и осадили его как следует, по совести, тут хоть он всю свою силу шел на нас, разве сломали бы, а мы не попятились бы, это верно, а на левом фланге не устояли».{773}

Храбрость офицеров-владимирцев достойно оценили противники. Хиггинсон видел, как они под пулями самоотверженно пытались организовывать своих солдат.{774} Но буквально через несколько минут остатки организации рухнули: «…а отступление, да еще в гору, беда! О тела спотыкаемся, в крови скользим; отстреливайся — а он прет!».{775}

«…Кровавая картина смерти, в первый раз виденная мною, резко запечатлелась в моей памяти. Изуродованные члены, зияющие раны, стоны, просящие скорейшего конца мучений, — все это слилось в какой-то смертный, болезненно отдающийся в голове хаос».{776}

Это может свидетельствовать как минимум о двух вещах. Первое: будучи под сильнейшим огнем, полк сохранял управляемость и организацию. Оба офицера, получивших ранение, должны были по установленному порядку находиться там, куда был направлен преимущественно огонь англичан, — на флангах.{777} При этом правый фланг обстреливала Гвардейская бригада, а левый — орудия Тернера и Морриса. Второе: будучи солдатами не самыми опытными, британские гвардейцы инстинктивно выносили точку прицеливания в корпус. Их так учили. И не только их. Почти на всем протяжении XIX столетия во всех уставах существовало одно правило — точка прицеливания всегда в низ цели.{778}

Как следствие, огонь, который велся с достаточно большой дистанции, без уточнения прицела значительно терял свою эффективность и пули по баллистической траектории или ударяли в землю перед русскими пехотинцами, или наносили ранения в нижнюю часть корпуса или ноги. Когда же дистанция сократилась, «Энфилды» стали выкашивать шеренгу за шеренгой.

Некоторые раны были ужасными. Рядовому Ивану Андрееву «…во время этого отступления пуля ударила … в подбородок, сломала салазки, перекрошила во рту зубы и вылетела вон… я упал, заливаясь кровью, в беспамятстве».{779}

Потеряв строй, множество командиров, не получив ожидаемой поддержки, Владимирский пехотный стал отступать. После того как английская артиллерия получила возможность безнаказанно громить владимирцев, стало понятно — все кончено.

«Мы же подоспели как раз вовремя, чтобы перехватить два батальона поляков из русской гвардии, изготовившихся к атаке на нашу пехоту. Мы открыли убийственный картечный огонь из восемнадцати орудий, который они некоторое время выдерживали, но в конце концов дрогнули и задали стрекача; вскоре их уже громили со всех сторон, и они отступили в совершенном беспорядке. Если бы у нас была кавалерия для преследования, мы бы навязали им бой и захватили гвардейцев в плен».{780}

Огонь артиллерии и был тем фактором, который превратил организованный отход в дезорганизованное отступление.

«Отступаем, отстреливаемся, а англичанин и поправился, да как дернет-дернет с орудий, да потом и посыплет мелкотой, штуцерным огнем — до черта наломал людей у нас».{781}

Отступление отличалось от той красоты, которую любят современные краеведы, с напыщенной трагичностью рассказывающие об этом событии. К сожалению, было всё; брошенные раненые, брошенное оружие, брошенное снаряжение…

Это правда войны, о которой нужно помнить и говорить, не стесняясь. Иначе это будет уже не история, а сладкая ложь, которой наша история и так переполнена без меры. Слово очевидцу, адъютанту 1-го батальона поручику Науму Горбунову:

«…я возвратился к остаткам полка, которые большею частью не раненные, а изуродованные отступали уже в беспорядке и с поспешностью. Едва поднялись остатки храброго, но несчастного полка на высоты, как обдало в тыл градом пуль. Оставляя на пути умирающих тяжелораненных, едва тащившихся солдат, услышали мы позади барабанный бой. Это был сигнал у неприятеля, занявшего нашу позицию и ударившего отбой; мы же сочли это за преследование и с большей поспешностью, бросая по пути ранцы, амуницию и даже оружие, спешили удалиться от мнимого преследования».{782}