Отмороженный - Фридрих Незнанский

– Мы хотим выяснить, был ли у нее близкий, очень близкий друг? Понимаешь?

– Понимаю, – кивнула она. – С которым она спала, хотите сказать?

Я отвел глаза. Чего доброго, начнет намекать. Это было уже лишнее. Итак все напряглись, глядя на нас. Хуже нет мешать одно с другим, пиво с водкой, а работу с интимными отношениями.

– Ну ты поняла меня, – кивнул я, взяв чашку в руки. И почему-то вспомнил о Светлане. Та бы лишних вопросов не задавала. И никаких намеков.

– Давайте номер, позвоню, – сказала Лара со вздохом. – Как прикажете, Александр Борисович.

Без этого она не может. Впрочем, раньше такой не была. Все меняется со временем. К сожалению, не всегда к лучшему.

Она набрала номер, повернувшись к нам спиной.

– Извините, это Алена? – спросила она негромким голосом. – Я никого не разбудила? Да, я понимаю, такая утрата… Простите, что сразу не представилась. Словом, мы тут тоже не спим. Мы – это Генпрокуратура. Да, да… Я секретарь следователя, ведущего это дело. Ну что делать. У нас к вам только один вопрос. Вы, кажется, хорошо знали Женю. Так нам сказали ее товарищи. Да, именно так… Мы просчитываем разные версии случившегося. Их много. Хотелось бы отбросить лишние, чтобы к ним не возвращаться. Вы понимаете? Так вот, как вы думаете, не могли бы ее убить из ревности? Ну был ли у нее парень или мужчина, с кем ее связывали… Да, я понимаю. Ну что вы. Значит, и быть не могло? Вы это точно знаете? А могло быть так, что она от вас это скрывала? Исключено? Ну спасибо. Еще раз извините. Спокойной ночи. Постарайтесь уснуть.

И положила трубку.

– Замечательно! – сказал я. – Я бы так не смог.

– Вот так надо разговаривать! – поддакнул Слава. – Учись!

– Она бы знала, говорит… – сказала наконец Лара. – Даже если бы Женя не призналась. Они жили с ней душа в душу. Делились всеми невзгодами, включая сердечные.

– Но Женя могла и скрыть, что знакома с наемным убийцей, если бы за него боялась, – помолчав, сказал Костя, обращаясь к Ларе.

– Не думаю, – ответила Лара. – У меня тоже есть очень близкая подруга, которая просто читает мои мысли и в курсе всех моих переживаний. Вам этого не понять.

Мы примолкли. Все по-прежнему очень зыбко и эфемерно. Кто что думает, кому как кажется или чудится. Факты нужны, факты! А их маловато.

И вот тут позвонил молчавший до этого телефон.

Я поднял трубку.

– Вячеслав Иванович? – послышалось в трубке.

– Это тебя… – сказал я Славе. – Только со всеми подробностями, ты понял?

Слава слушал, темнея лицом, кивая и сдержанно поддакивая. Потом сел и откашлялся.

– Он бывал у нее, – сказал он. – Там нашли его пальцы. Один к одному, как на той бутылке кока-колы. Так что накликали, можно сказать. – И от души выругался. Смутился и попросил прощения у Лары.

Павел не знал, куда вести автобус. Проехав немного по узкой дороге, вплоть до развилки, он обернулся к пассажирам.

– Дальше куда?

Они по– своему заговорили, заспорили, ему показалось странным, что они не знают толком, куда ехать. Но он тем более не знал. И потому поехал туда, куда в конце концов они показали.

Они проехали около двух километров в пыльном зное, когда их снова остановили люди с автоматами и зелеными повязками на лбу.

Второго такого же представления мне уже не выдержать, устало подумал он. Я не Рэмбо. Я сдамся, и будь что будет. Похоже, расстреляют.

Он вылез из кабины, и тут же попал в гущу горячего спора. Похоже, старухи не хотели его отдавать. Другое дело – молодежь. Буквально осатанели, хватая за рукава людей с зелеными повязками. Но вот одна старуха, яростно крича, растолкала их всех и привела к Павлу бородатого мужика средних лет в чалме.

– Это мой сын! – сказала она. – Он здесь главный. Ты спас меня, мою сестру, племянницу от этих бандитов.

Молодежь снова заспорила, замахала руками.

Сын старухи поднял обе руки вверх, как бы сдаваясь, и все замолчали.

– Ты спас мою мать, – сказал он. – Ты спас ее сестру и племянницу от бандитов! От них больше вреда, чем от русских. Они – позор чеченского народа! Поэтому, – сказал он после того, как все замолчали, – я готов тебя отпустить назад в Россию, если обещаешь, что не будешь воевать против нас.

– Я не имею права, – сказал Павел, страдая от жары и чувствуя, как саднят раны от налетевших мух, которых он не мог достать рукой. – Я выполняю свой долг. Как вы выполняете свой.

Молодежь снова загалдела, требуя расстрела русского. Но мать главаря снова вступилась за своего спасителя. И снова стала что-то по-своему доказывать сыну.

– Ты настоящий воин! – сказал тот. – Ты ответил как мужчина. И я отпускаю тебя без всяких условий, хотя знаю, сколько чеченских воинов ты сможешь убить. Но ты это сделаешь, я верю, в честной схватке. Ты не будешь позорно сбрасывать бомбы на деревни, которые мы здесь защищаем. Не будешь сжигать и грабить наши дома…

– Такого приказа я не отдам, – сказал Павел.

Главарь протянул ему руку.

– Меня зовут Имай! – сказал он. – Я бы хотел если попасть в плен, то к тебе, если получить пулю – то от тебя. Ты свободен!

– Меня зовут Павел Тягунов. Я майор Российской Армии, – сказал Павел, пожимая его руку. – И желаю, чтобы никто из нас не попал ни к кому в плен или в прорезь прицела. Желаю всем вам вернуться домой.

И чуть покачнулся. Тепловой удар, подумал он, надо устоять. Но его уже подхватили на руки и занесли в ближайший дом. Там дали воды, обмыли и обработали раны.

– Вот мы тебя вылечим, а ты вернешься к своим и будешь убивать наших мужчин? – спросила его на ломаном языке молодая женщина.

– Не суди ее строго, – сказал Имай. – Ее мужа и брата убили. Я сам служил в армии и знаю, что такое долг. Мой приказ останется в силе. Переночуй с нами, утром уйдешь.

– Но может, вам лучше обменять меня на кого-то из ваших? – спросил Павел. – Это будет по справедливости. Это все поймут правильно.

Они снова горячо заговорили, заспорили, поглядывая на добровольного пленника.

– Ты настоящий мужчина, – сказал Имай. – Так и сделаем. Обменяем тебя на воина. Если бы в России и в Чечне все рассуждали, как ты, никогда бы войны не было. Жили бы как братья!

Наверное, писал когда-то стихи, подумал Павел. Вот не ожидал встретить среди них говорящих с таким пафосом. А главное, все с ним согласны.

Все одобрительно кивают. Прямо оперная сцена. Когда-то в оперу его водила Алла.

– Я был учителем русского языка и литературы, – сказал Имай, приглядываясь к Павлу. – Вот что война сделала со всеми. Великий Толстой писал про Хаджи-Мурата, неужели ваши правители его не читали?

…Утром Имай разбудил Павла.

– Вставай, пора ехать, дорогой. Русские согласны обменять тебя. Только если подсунут нам какого-нибудь уголовника, как в прошлый раз, никакого обмена не будет. Я лучше так тебя отпущу.

И как был, в шортах и шлепанцах, вышел в сад, где в глубине среди деревьев стоял старый, обгорелый, покрытый ржавчиной танк Т-55. К его дулу была привязана бельевая веревка, на которой висели выстиранные тряпки.

Хозяин залез в танк, на место водителя. Люк с визгом и скрежетом давно не смазанного металла с трудом повернулся в сторону. Завел двигатель. Сад наполнился синеватым вонючим дымом. Из дома выбежали женщины, замахали руками, но – поздно. Веревка оборвалась, и под крики женщин, на которых Имай не обратил никакого внимания, танк выехал из сада на пыльную дорогу. Павел догнал его и сел на броню. Они ехали по некогда богатой деревне с черепичными крышами, гаражами и металлическими воротами. За ними бежали мальчишки, что-то кричали, улыбаясь, кидали вслед камнями и комьями грязи, стараясь попасть в русского. И вот подъехали к охраняемому несколькими подростками с дробовиками большому сараю. Имай вылез из танка, приблизился, что-то сказал им. Те покачали головами, глядя на Тягунова. Потом нехотя отодвинули железный запор с дверей. Они вошли внутрь, Павел, подумав, вошел тоже. Там было несколько заросших, исхудавших пленных солдат и пара мужичков-бомжей, оборванных, в чем только душа держалась…

Рабы, вспомнил Павел рассказы бывалых. Держат русских как рабов. И при случае обменивают, как пленных, на своих родственников. А после, приглядевшись во тьме, увидел еще одного – офицера, прикованного цепью к стене.

– Мы договорились обменять трех на трех, – сказал Имай Павлу. – Тебя, еще двоих надо подобрать.

Павел молча смотрел на офицера. Он с трудом узнавал его и не верил своим глазам.

– Паша… – пригляделся тот. – Ты? Здесь? Это я, Прохоров. Ваня. Не узнаешь?

Все смолкли, глядя на них. Пацаны, показывающие на бомжей, притихли.

– Он – второй, – сказал Павел Имаю. – Третьего сами выбирайте.

Подростки, услышав это, загалдели, замахали руками, засверкали глазами.

– Не отдают! – сокрушенно развел руками Имай. – Только за доллары.

Охранники, услыхав про доллары, усиленно закивали: да-да, пятнадцать тысяч.

– Паша, лучше не надо, – сказал Прохоров. – Вот возьми мои документы, – он достал их из заднего кармана брюк. – Покажешь нашим. А то не знают, где искать… Лучше возьми с собой этих бедолаг, – он кивнул в сторону бомжей. – Мы тут недавно, попали в засаду… А они по нескольку лет… Все нормально, ты, видно, недавно прибыл?